Оглянувшись на Сергеева (тот кивнул: «Да, да, пожалуйста!»), Штраус приоткрыл калитку и по трем плоским ступеням поднялся к могиле.

Высеченный из цельного куска серого камня островерхий саркофаг покоился на постаменте черного мрамора. Над ним на гранитной стене — лаконичная надпись: «Иммануил Кант». И чуть выше — табличка с русскими буквами.

— Здесь написано, — не дожидаясь вопроса, сказал подошедший поближе Сергеев, — здесь написано: «Могила Канта. Охраняется государством».

Они постояли молча. Потом Штраус промолвил:

— Я бесконечно тронут отношением советских властей к памятникам нашей культуры, особенно к могиле Канта! Я знаю, что вы не разделяете его философских убеждений. Тем поразительнее ваш подлинный гуманизм, тем он драгоценней. Спасибо, товарищ Сергеев.

— Ну, мне-то за что, профессор? — смущенно ответил тот.

— Я очень рад, что приехал сюда, — сказал Штраус, — хотя боюсь, что не оправдаю ваших надежд. Вряд ли я знаю о янтарной комнате что-либо такое, чего не знаете вы. Единственное, что я могу вам посоветовать, это очень внимательно осмотреть не только замок и блиндаж Лаша, но и собор. Роде рассказывал мне, что в этих подвалах хранились церковные ценности, и немалые. Он вполне мог воспользоваться таким надежным укрытием, рассчитывая к тому же и на хотя бы относительную неприкосновенность храма господня.

Сергеев поднял опухшие от бессонницы глаза и внимательно посмотрел на человека, сидящего поодаль за небольшим круглым столиком. Офицерский мундир германской армии висел на его узких плечах. Над карманами темнели следы от орденских ленточек. Светлые, чуть рыжеватые волосы, тщательно расчесанное на прямой пробор. Светлые глаза — настороженные, недоброжелательные. Нос — тонкий, с едва заметной горбинкой. Плотно сжатые губы.

Олегу Николаевичу на мгновение показалось, что он уже встречался где-то с этим человеком. Где? Немного подумав, он решил: «Нет, не встречался. Просто… ну, тип такой, что ли. Выработавшийся годами тип гитлеровского офицера».

— Прошу рассказать о себе, — сказал Сергеев.

— Хорошо.

Автоматическая ручка забегала по плотному листу бумаги. Офицер говорил кратко.

— Еванский, Густав-Фриц. Родился в 1893 году в Восточной Пруссии, беспартийный, образование высшее, происхождение — из крестьян, жил в Кенигсберге. С 1914 по 1939 год был учителем, затем мобилизован в армию из запаса в чине лейтенанта, направлен на службу в контрразведку «Абверштелле». Майор, участвовал в походах на Польшу и Францию, награжден двумя Железными крестами и медалями. В качестве контрразведчика служил на оккупированной территории — в Белостоке и Познани, затем был переведен в штаб Кенигсбергского военного округа, где занимал ответственный пост в отделе комплектования в тот период, когда советские войска готовились к штурму города и крепости.

Еванский говорил сдержанно, подчеркивая интонацией официальность разговора.

— Расскажите, пожалуйста, что вам известно о пребывании в Кенигсберге в последние месяцы войны гауляйтера Эриха Коха.

— О, я очень мало знал о нем, я ведь был всего-навсего рядовым офицером штаба.

— Но все же?

— В начале 1945 года ставка гауляйтера находилась в Доме радио. Здесь же помещался и фюрер города — Вагнер. Затем Кох некоторое время жил в своем поместье в Юдиттен, это предместье Кенигсберга, знаете? — Олег Николаевич кивнул. — Говорили, что здесь у него были крупные склады продовольствия, хорошо оборудованные убежища. Но вскоре гауляйтер покинул эту резиденцию. Он укрылся в деревне Нойтиф, возле Пиллау, на косе, где, по слухам, постоянно стоял под парами предназначенный для Коха ледокол. Только изредка гауляйтер появлялся в городе. Потом, я слышал, Кох куда-то исчез. Были предположения, что он выехал на ледоколе за границу. О дальнейшей его судьбе я ничего не знаю.

— А где находится янтарная комната?

— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете!.. Впрочем, нет, виноват. Кое-что я слышал. Говорят, в замке была какая-то знаменитая комната, возвращенная нами из русского музея…

— Украденная, — спокойно поправил Сергеев.

— Может быть, — вежливо согласился Еванский. — Не знаю. Я солдат. Я всегда предпочитал стоять вне политики.

— В том числе и во времена вашей деятельности в контрразведке? — не удержался Олег Николаевич.

— Я только выполнял свой солдатский долг, — привычно отчеканил немец.

— Ладно. Оставим неуместный спор. Итак, что же вам известно о янтарной комнате?

— Я слышал, что ее осматривали высокопоставленные лица. Но я не принадлежал к их числу. Поэтому видеть то, что скрывалось от посторонних, я не мог. Капитан Гердер, мой приятель, помнится, рассказывал, как гауляйтер учинил страшный разнос музейным работникам в замке за то, что они не захоронили ценности.

— А где, по вашему мнению, можно было в марте-апреле наиболее надежно укрыть сокровища?

— Очевидно, в подвалах замка. Или в убежище Вагнера… Говорят, кое-что гауляйтер припрятал в своих имениях в Метгеттен и Гроссфридрихсберг!

— Товарищ Денисов! — сообщал Сергеев по телефону несколько минут спустя. — Еванский называет те же места, что и Штраус, Файерабенд и другие. Видимо, начинать придется оттуда. Да и блиндаж Лаша тоже. Допросить самого Лаша? Надо бы, конечно. А насчет кафедрального собора потом будем решать…

В комнате политпросветработы народу — битком, все табуретки заняты, стулья перетащены сюда из канцелярии.

— Товарищи! Областной комитет партии и командование поручают нам дело большой важности и ответственности. Надо постараться довести его до конца. Что оно собой представляет, расскажет главный архитектор города Олег Николаевич Сергеев. Прошу вас, товарищ Сергеев.

Командир роты вышел из-за трибуны и сел в сторонке. Солдаты с любопытством и волнением смотрели на высокого мужчину в роговых очках: что-то скажет он им сейчас?

— Подземный ход на Берлин разминировать будем! — громко шепнул соседу веснушчатый, говорливый и непоседливый ефрейтер Соломаха, известный в роте как первостатейный выдумщик и фантазер.

— Брехун ты, Иван, — тоже шепотом откликнулся его приятель и земляк Ткаченко. — Какой тебе подземный ход? Выдумки все, никаких подземных ходов тут нет.

— Никаких подземных ходов нет. Ни до Берлина, ни до Черняховска, — словно продолжая уже начатый разговор, громко сказал Сергеев. — Много легенд о нашем городе рассказывают, много небылиц, особенно насчет подземелий и всяких там потайных колодцев. Глупости все это. Конечно, система подземных коммуникаций существует, как и в любом городе. Есть и подземные сооружения возле фортов. Но не столь уж они велики, как расписывает молва. Я хочу рассказать вам совсем о другом.

Сергеев замолчал. Лица солдат стали еще внимательнее.

— Вы знаете что-нибудь о янтарной комнате?

— Я ее видел! — воскликнул сержант Павловский. — Я из Ленинграда.

— Очень хорошо. Тогда вы, наверное, дополните мой рассказ своими впечатлениями. А пока попрошу выслушать…

Мартовская метель кружила в то утро над городом. Так уже обычно в Калининграде: в декабре льют дожди, под Новый год падают лишь реденькие снежинки — да и то не всегда, иной раз Деду Морозу впору выходить с зонтиком. К февралю ляжет снег и ударят «свирепые» по здешним местам — градусов на десять-двенадцать — морозы, потом начнется пурга, пока в марте не подуют с Балтики влажные ветры, слизывая снежный покров.

Метель кружила и кружила. Мокрые снежные хлопья лепились к шинелям, таяли, ложились вновь.

Рота строилась повзводно у ворот замка.

Лязгая по мостовой, приполз трактор с установленным на нем небольшим экскаватором. Привезли на машине ручные помпы, доставили шанцевый инструмент — лопаты, ломы, кирки-мотыги. Командиры взводов получили задание от ротного и развели солдат по местам.

Второму взводу, в котором служили Соломаха и Ткаченко, было приказано раскапывать вход в подвал под бывшим рестораном «Блютгерихт».