Разливая кофе, Полетта все время заглядывала в кофейник:

— Я хочу оставить Анри немножко крепкого, неразбавленного.

— Не волнуйся, у меня сейчас тоже будет готов кофе, и я тебе дам, — успокаивала ее Жоржетта.

— Нет, номер не пройдет! Я хочу ему дать именно моего кофе… — возразила со смехом Полетта.

— Молодежь, ничего не поделаешь! — вздохнула Фернанда.

Мари тоже рассмеялась и слегка покраснела. С тех пор как они переехали в этот дом и живут в нормальных условиях, Жерар стал к ней гораздо внимательнее. Он больше не мечется, как раньше.

— А мой старик рвется сегодня на демонстрацию, — пожаловалась Фернанда. — Представляете, со своей пробитой башкой! Придется запереть его на ключ.

— Франсина уверяет, что она родит как раз сегодня, — сообщила Мари.

— Очень может быть.

— А я боюсь, вдруг охранники воспользуются всеми событиями и опять сунутся сюда, — озабоченно сказала Жоржетта, — а у Франсины в это время и начнутся роды…

Соседки ушли, и теперь Полетта то и дело заглядывает в комнату.

— Не вставай. Я тебе дам кофе в постель, — говорит она Анри, как только тот открывает глаза.

— Скажите пожалуйста!

Вот и все, что она от него услышала. А Полетта предвкушала, какое он получит удовольствие от этой чашки, выпитой в постели. Ей так хотелось, чтобы он сочувствовал полное наслаждение, хоть на короткий миг. Но Анри рассеян, его голова уже чем-то занята.

Пока он пьет кофе — слишком торопливо, с точки зрения Полетты, — она присаживается на край кровати. Она уже забыла о своем намерении прилечь.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Полетта.

— О предстоящем дне, конечно.

Все ясно. И она даже не имеет права сказать ему о своем разочаровании. Она-то его понимает. А он, весь поглощенный своими заботами, быстро вскакивает с постели и начинает одеваться. Полетта тоже встает.

— Куда ты сейчас? — интересуется Полетта, подавив обиду. — Я думаю…

— В порт. Потом в секцию.

— …А я принаряжу детишек и оставлю их у Мари, она за ними присмотрит. Я обещала своему паршивому старику прийти убрать мясную, когда он закроет, в половине одиннадцатого или в одиннадцать.

— Он что, не будет сегодня торговать?

— Жадина, вот и остался без мяса. Уже вчера вечером он заметил, что у него не хватит, теперь решил достать на завтра.

— А у тебя есть мясо?

— Есть! И на завтра у меня приготовлен сюрприз.

Отец обещал кролика, надо за ним сходить сегодня вечером или завтра утром. К счастью, кролик уже будет без шкурки. Полетта никогда не могла сдирать шкурку с кроликов. Она содрогается от одного воспоминания о только что содранных, еще теплых шкурках, подвешенных за лапки на проволоке для белья в садике у отца, куда они по воскресеньям всей семьей отправляются завтракать… У отца штук двенадцать кроликов, и он все время ухаживает за ними: собирает им травку и достает всякий корм… Анри, конечно, если нужно, мог бы ободрать кролика, но у него другая беда — нет сноровки, опыта.

— Только завтра ты во что бы то ни стало должен прийти во-время, иначе весь праздничный обед сгорит на плите.

— Обязательно. Так приятно, когда можно пообедать всей семьей, вместе с детьми.

— Ты увидишь, какие детишки будут нарядные! Малышка так вытянулась, что пришлось сшить ей новое платьице.

Полетта стоит вплотную к Анри, и он берет ее лицо в свои ладони, немного сжимает ей рот и нежно целует.

— Что бы я делал без тебя…

— Дурачок ты.

Полетта прижимается к нему, берет его руку и трется о нее щекой.

— Раз ты завтра придешь к обеду, может, нам позвать и отца?

— Правильно, — говорит Анри.

Но мысли его уже далеко, и он сразу мрачнеет. Полетта хотела было отстраниться от него и выпустить его руку, но прижимает ее к себе еще сильнее. Отталкивает Полетту Анри. Хоть и мягко, но с некоторой досадой. Конечно, раздражение не относится к ней, но все же касается и ее. Праздники праздниками, а проклятый пароход здесь! И если ты хоть на минутку забываешь о нем, ты тут же начинаешь упрекать себя за это. Полетта говорит — завтра… Старика, конечно, надо пригласить, но сколько всего еще может произойти за это время…

— А как решено провести сегодняшнюю демонстрацию? — спрашивает Полетта, словно угадав его мысли.

— Это зависит от многого… От того, что предпримет враг, и от того, насколько мы будем сильны…

— А тебе как кажется?

— В этот раз мы всех подняли на ноги. Да и вообще у людей столько накипело на душе против американцев, против всего… Правда, надо учитывать, что сегодня воскресенье, и как все получится — сказать трудно. Но я верю в успех.

— Ну, а если демонстрация удастся, что вы решили предпринять?

— Там видно будет…

Но зачем ему скрывать от Полетты то, что ни для кого не является секретом?

— В этом случае… в случае, если сил у нас будет достаточно, мы пойдем к порту.

В помещение секции Анри пришел главным образом, чтобы повидать товарищей.

Он знает: все утро сюда будут заходить люди за последними известиями, за инструкциями или просто, как каждое воскресенье, за пачками «Юманите-диманш».

Первым пришел Поль. Он ночевал у почтальона Дидло.

— Ты один сюда добрался?

— Дорогу-то я знаю.

— Дидло мог бы тебя все-таки проводить.

— Он работает — у него утренняя почта. — И нагнувшись к сидящему за столом Анри, Поль с хитрецой добавляет: — Между нами, мне кажется, сегодняшнюю разноску он бы никому не уступил. Ведь его всюду ждут новогодние подарки.

— Все ясно! Но вот увидишь, он обязательно найдет минутку сюда заскочить. Да и во время разноски почты он делает большую работу, ты бы послушал, какие он проводит беседы!.. Не зря его назначили секретарем по пропаганде.

— Слушай, по дороге сюда я видел на какой-то маленькой площади рынок. Хорошо бы туда послать агитатора.

— Я и сам об этом думал. На площади с фонтаном?

— Да, да.

— Придут товарищи, и кого-нибудь пошлем. Да и не только туда.

— На паперть, например, — смеясь, предложил Поль.

— А что ты думаешь? Не нам туда идти, конечно, но вообще-то…

Эх, как же мы не подумали привлечь к нашей борьбе Дегана и всех участников движения за мир. Надо немедленно… Но в этот момент вошел Робер, и Анри забыл о своем намерении. Робер с ходу начал рассказывать о своих делах. Он только на минутку остановился, заметив, что Анри не один, поздоровался: «Здравствуй, здравствуй!» — пожал руки и продолжал:

— Ну, так я собрал вчера вечером свое бюро…

Другими словами, бюро профсоюза. Ладно. Хорошо, может быть, он наконец, решил взяться за ум.

— Ну, и что было?

— В кои веки явились все. В этом смысле — полный порядок. И собрание прошло организованно.

— А сочувствующие?

— Лучшего нельзя и желать. Полны решимости, не меньше нас.

Довольный успехом, Робер засмеялся, но тут же осекся.

— Несчастье в том, что наши же товарищи, молодые коммунисты, сами поднимают всякие истории. Из беспартийных никто ничего не говорил, и вот тебе, пожалуйста… наши же коммунисты затеяли склоку…

Анри и Поль молчали, решив дать Роберу высказаться.

— …Потому что, понимаешь… — и, воспользовавшись тем, что ему никто ничего не возразил, Робер продолжал в повышенном тоне, все больше раздражаясь: — Понимаешь, они-то не знают, какого труда стоило добиться единства и сохранить его. Бросаются очертя голову, ни о чем не заботясь. Заварят кашу, а кто будет расхлебывать? Работая с беспартийными, всегда лучше попридержать язык.

— Да ты ближе к делу, что же произошло? — не выдержал Анри.

— Так вот. Все вопросы были обсуждены, и собрание подходило к концу. Казалось, все идет хорошо, все довольны, никаких разногласий. Так надо же было моему дорогому Максу вылезти: «Товарищи, у нас еще один вопрос…», — передразнил он Макса.

— Подожди, — прервал его Анри, — Макс готов за тебя в огонь и в воду.