— Я ведь то же самое говорил, — поддакнул Робер.

— То же, да не то. Обстановка-то с тех пор переменилась, — поправил его Анри. — Это уже что-то новое.

На обратном пути в «Промочи глотку» они встретили одного за другим Клебера, Макса, Гиттона и Люсьена, которые направлялись в порт посмотреть на эсминцы…

— Нечего туда и ходить! Ты же видел: американские эсминцы! А что ты еще можешь узнать? Надо действовать, не теряя времени.

И вот неожиданность! У пивной стоит маленькая, легковая машина федерации партии. В дверях — Андрэ Дезирэ, первый секретарь федерации, и с ним какой-то совсем молодой товарищ, которого Анри не знает. С секретарем он хорошо знаком. Они часто встречались на собраниях — правда, раньше, до того, как Анри заменил Жильбера. Секретарю не больше тридцати лет, но в его присутствии Анри всегда овладевает некоторая робость. Второй товарищ, пожалуй, ровесник Анри.

Андрэ Дезирэ прежде всего по своему обыкновению спросил:

— Ну, как дела? — и только затем представил незнакомого товарища: — Поль Верье, член бюро федерации. — И положив руку на плечо Верье, добавил, как почетный титул: — Металлист с… — Анри не расслышал откуда. Ничего не поделаешь, придется потом разузнать.

— Ну, так как дела? — переспрашивает Андрэ Дезирэ. — Каково положение? Валяйте рассказывайте.

Все проходят в столовую пивной. Но Андрэ не из тех, кто любит устраиваться с удобствами; никогда не бывает, чтобы все спокойно уселись вокруг стола. Нет, не такой это человек — он из тех, кого называют живчиками. Моментально примостился на краешек стола, поставил ногу на перекладину стула, и совещание началось. Он умеет создать непринужденную обстановку. Вначале, когда он только появился, люди, бывало, не знали, как к нему обращаться, где у него имя, а где фамилия. Не разберешь! Говоришь Андрэ или Дезирэ и не понимаешь, по имени ли ты его назвал или по фамилии. Пробовали ставить впереди «товарищ» — все равно получалось нескладно. Однажды услышали, как кто-то назвал его Дэдэ, и все обрадовались — проблема была решена.

Анри, все же испытывая некоторую неловкость, — себя ведь не переделаешь, — коротко рассказал о событиях, без всяких комментариев, но ничего не опуская…

В Дэдэ есть одна черта, которая немного раздражает. Ты стоишь перед ним, обращаешься к нему, а он в это время беспрерывно чем-то занят. Руки у него никогда не лежат без дела. То он достает из карманов бумажки, разворачивает их, потом опять складывает, одну сует обратно в карман, другие разрывает на клочки и горкой кладет рядом с собой на стол… То отчеркивает какие-то места в газете, которая ему попалась на глаза… Сейчас он вынул записную книжку, изданную «Ви увриер»[3], и перелистывает ее, как будто ищет какой-то незанятый день. А если ты в этот момент остановишься, считая, что он тебя невнимательно слушает, он тут же, не поднимая головы, говорит:

— Да ты продолжай! Все в порядке.

Поль стоит рядом с Дэдэ, опираясь рукой на стол, и, глядя на Дэдэ, улыбается… И вслед за ним улыбаются все…

Ничего с Дэдэ не поделаешь. Это не от невнимания или безразличия. Наоборот. Но он именно так всегда и работает. Он должен делать несколько дел одновременно и все очень быстро, как наэлектризованный.

Несколько раз, отрываясь от записной книжки, он бросал взгляд на Робера, но так ничего и не сказал. Видно, решил отложить этот разговор.

Но вот Дэдэ закрыл записную книжку и, вместо того чтобы спрятать ее в карман, положил рядом с собой и прикрыл ладонью. Он поднял голову и, не отрываясь, стал смотреть в лицо Анри. Тот продолжал говорить.

Как сразу легко становится от этого взгляда! Оказывается — очень хорошо, что Дэдэ смотрит на тебя только теперь. Такое ощущение, будто в глазах Дэдэ за то время, что они были опущены на всякие бумажки, скопилось столько сил, и сейчас, когда этот взгляд устремлен на тебя, он одобряет, поощряет. Дэдэ слушает Анри еще внимательнее, чем раньше, и слушает именно глазами…

А ведь этот светлый взгляд, думает про себя Анри, может быть, обвиняет, прощупывает, выискивает, не забыл ли ты чего-нибудь, не скрыл ли. Анри внимательно присматривается. Нет, Дэдэ явно одобряет его и даже слегка кивнул ему головой, как бы догадавшись о его опасениях. И Анри стало легче говорить, ему все кажется более понятным, он тратит меньше слов и быстрее заканчивает.

— Ну что ж, по-моему все хорошо, — произносит Дэдэ с облегчением. Он встает и опускает вниз руку с записной книжкой. — Плохое начало не всегда можно исправить, но…

Дэдэ не удержался и снова откровенно посмотрел на Робера. Это вышло помимо его воли, и он тут же спохватился, как заметил Анри.

— …но, вы как будто… Да о чем говорить, задача перед нами огромная и труднейшая. Все мы дали захватить себя врасплох, все без исключения. Это должно послужить нам уроком. Сегодня наш порт стал местом, где враг решил провести испытание вещей, которые имеют в некотором отношении не местное, а мировое значение. Ну, хорошо, к этому мы еще вернемся. Не сейчас, с налета, и не здесь можно разрешить все эти вопросы. Но во всяком случае, если мы до сих пор недооценивали важность всего происходящего, то мы обязаны это сделать теперь. И главное — ни на секунду больше не упускать это из виду. А сейчас, как мне кажется, мы должны сделать из всего следующие выводы: во-первых, нельзя вести себя, как поплавки на воде, — то восторгаться, то впадать в отчаяние, то всплывать на поверхность, то уходить под воду. Из твоего рассказа, Анри, мне ясно: некоторые товарищи, а может быть и все, в какой-то момент слишком уж полны воодушевления, а через минуту вешают нос. Новое событие — и они опять окрылены. В общем все решает настроение. Другими словами, товарищи недооценивают важность событий. Нельзя на все реагировать с легкостью флюгера. Надо все время помнить, что ведешь серьезную, очень серьезную борьбу, товарищи. Взять хотя бы…

Дэдэ, положив на колено книжечку, раскрыл ее и разыскал там заметку, которую он только что сделал.

— Взять хотя бы… Прибытие американских эсминцев, скорее всего, действительно нам на руку, оно может свести на нет всю сегодняшнюю вербовку. Мы, несомненно, воспользуемся этим козырем. Да, скорее всего, это нам на руку… Но это не основание считать, что мы уже одержали победу. Никогда не следует недооценивать возможности противника. Мы сильны, и массы с нами — это верно. Враг ведет себя глупо, не считается с чувством национального достоинства, с самолюбием французов и, прежде всего, не учитывает, насколько у наших рабочих развито классовое сознание, — это тоже верно. Американцам кажется необъяснимым, почему во Франции столько коммунистов. Янки слишком самоуверенны. И ведут себя слишком заносчиво, так, словно хозяева тут они, а нас уже считают своей колонией. Но все это отнюдь не означает, что мы, со своей стороны, тоже можем делать глупости. Нельзя вести борьбу, считая, будто противник уже разбит. Наоборот, мы в любой момент должны быть готовы к новому удару, который никогда не явится точным повторением предыдущего. У врага каждый раз новые приемы. Нужно всегда помнить, что если мы что-то и упустили из виду, то противник все учтет. Вся их система на этом и основана. И даже если они что-то и проморгают, мы, со своей стороны, должны действовать так, будто они обо всем подумали, тогда мы всегда будем готовы к любым неожиданностям…

Дэдэ говорит очень просто, повторяя одни и те же слова, одни и те же обороты: «Это верно. Но это не основание… отнюдь не означает…» Они кажутся такими привычными, знакомыми, и Дэдэ от этого становится всем еще ближе, понятнее…

— Ну вот, возьмем хотя бы безработных. Вы подумали о них?

— Нет, ты прав, — откровенно признается Анри, обеспокоенно оглядывая товарищей.

— А враг, вероятно, о них подумал. Сколько раз он уже прибегал к этому средству. Наверно, их уже вызвали в порт или мэрию и сказали: или вы будете работать, или вам придется распрощаться с пособием для многодетных. Вы станете уже не безработными — а саботажниками.