Ни одна женщина из племени Лукойо не смогла бы сделать такого. Полуэльф не отрывал от нее глаз: светлые волосы, заплетенные в косы, тонкие черты лица, синие глаза, лебединая шея, щеки, алые от возбуждения, вздернутый нос, а по нему — черточка грязи. А может, то была боевая раскраска?
Но тут над головой белокурой красавицы возникла носатая рожа, взлетело в воздухе копье…
Лукойо заорал, как бешеный, промчался мимо девушки, пригнулся и, ударив ножом, вспорол живот клайя. Потом опустился на колени. Клайя всем весом навалился на него, истекая кровью, Лукойо плохо видел меч, отсекший голову твари, но видел, как голова покатилась по земле. Девушка мстительно ухмыльнулась, глаза ее горели. В душе Лукойо вспыхнула ответная радость. Вот она, месть, настоящая месть тем, кто мучил его все эти годы, и пусть гнев его обрушится на эти тошнотворные создания. Лукойо вскочил, прижался спиной к спине девушки, стал искать глазами врагов…
А те бежали — три десятка, если не больше, — бежали от двадцати воинов и пятидесяти изможденных беглецов.
— Они и правда трусы, — тяжело дыша, выговорил Огерн, глядя вслед драпающим клайя.
— Шакалы всегда были трусами, — заметил Манало. На это раз он казался немного утомленным. — Но наглеют, когда знают, что жертва не может им ответить.
— Но как же тогда они сумели разорить деревню бири?!
— Потому что их было в тысячу раз больше, — тяжело дыша, ответила женщина, — а тебя и наших лучших воинов не было.
Огерн на мгновение замер, потом из его горла вырвались странные, булькающие звуки.
— Не вини себя. — К ним подошел мужчина с обветренным лицом и положил Огерну руку на плечо. — Ты же не мог знать этого, как не мог позволить, чтобы Учителя сгноили в темнице или отдали на съедение Улагану.
— За что я тебе благодарен, — сказал Манало.
Тут Лукойо поднял голову, потрясенный внезапной догадкой.
— Улаган послал этих тварей на вашу деревню, потому что знал, что ваши мужчины ушли в Байлео!
— Но разве тогда Улаган не предупредил бы куруитских воинов? — выразил сомнение Глабур.
— Не сомневайся, предупредил, — угрюмо отозвался Манало. — Но когда наступает схватка между улинами, в бой идут человеческая отвага и ум. Огерн славно задумал нападение, он замечательно…
Остального Лукойо не слышал, потому что боевой задор вдруг угас, укушенное плечо загорелось огнем и от приступа боли помрачилось сознание.
Он очнулся в полузабытьи. Может быть, ему снился сон? Перед его глазами плыло лицо белокурой женщины, только теперь волосы ее были распущены и вместо тяжелых шкур на ней была одежда из тонкой кожи. Ее оголенная рука протянулась к Лукойо и нежно положила кусок холодной мокрой ткани ему на лоб. Лукойо хотелось так много сказать ей, но он сумел выговорить только:
— Спасибо тебе, — и сон опять сковал его.
Когда он проснулся снова, на лбу у него покоилась рука Манало. Потом мудрец взял запястье Лукойо, и его лицо появилось рядом с лицом девушки.
— Все дело в том, что укус шакала ядовитый, — вздохнул мудрец.
— Но остальные страдали от этого всего несколько часов, а он уже два дня мучается.
— Когда он присоединился к отряду Огерна, он уже был очень слаб. С тех пор он изнурял себя, не желал показывать слабость.
Изнурял? Лукойо нахмурился. Мало что понимал о нем этот человек. Свою слабость он не показывал только из тщеславия, вот и все. Он просто решил, что эти бири ни за что не увидят его жалующимся.
Наверное, все это он сказал вслух, потому что на лицах мудреца и девушки отразилось удивление, потом интерес, но глаза девушки выражали уважение и замечательно блестели.
— Мы, бири, такого не понимаем, — протянула она.
— В каком-то смысле это похвально, — вздохнул Манало. — Однако силы рано или поздно подведут. Отдохни, лучник. Мудрец коснулся пальцами век Лукойо, и сон окутал полуэльфа.
Проснувшись вновь, Лукойо поразился тому, какая светлая у него голова. Он находился в каком-то жилище с плетеными стенами, сквозь которые проникало очень мало света. Он не без усилия приподнялся, оперся на локоть, увидел, что рядом никого нет, и решил встать с постели. Но сумел только встать на колени, как тут же упал.
Плетеная стена отворилась, в жилище вбежала девушка. Она опустилась на корточки, подняла Лукойо с пола, подхватила под мышки и снова уложила на постель.
— Что же теперь девушке и отойти от тебя нельзя ни на шаг? Непременно надо довести себя до смерти? Лежи смирно, полуэльф. В твоей древней крови сил, может, и побольше, чем у простого смертного, но этих сил сейчас у тебя нет.
Ну вот! Опять «полуэльф». Гнев полыхнул в груди Лукойо, но, на счастье, он вспомнил, что здесь это слово не оскорбление.
— Тебе-то что до меня? — пробурчал он. — Я чужой, не вашего рода-племени!
— Ну и что? — пожала плечами девушка. — Ты спас мне жизнь в схватке с клайя, а я, похоже, — тебе. Для меня этого вполне достаточно, чтобы позаботиться о тебе. Давай перестанем быть чужими. Меня зовут Эллуэра.
— А меня — Лукойо. — Полуэльфу пришлось изрядно потрудиться, чтобы улыбнуться так, как ему хотелось. — Это здорово, что ты обо мне заботишься, потому что, если я сдохну, некому будет защитить тебя, если вдруг явятся еще какие-нибудь чудища.
Она улыбнулась, и в глазах ее вспыхнули озорные искорки.
— Ну да. Или, наоборот, мне будет некого спасать. Отдыхай, полуэльф, набирайся сил, потому что они понадобятся тебе, если ты захочешь познакомить со мной поближе.
Она отвернулась и вышла. И очень хорошо сделала, иначе бы она увидела, как он выпучил глаза, словно рыба. На то ли она намекнула или не на то? Да нет, он не смел и думать про то, что она разделит с ним ложе или даже позволит поухаживать за собой, нет… Но хотя бы быть рядом с ней, и тогда… Чтобы он заинтересовал женщину?
Лукойо думал… Она ведь ростом ниже своих соплеменниц, пожалуй, почти одного роста с ним…
Когда девушка вернулась, полуэльф уже успел совладать с собой. Эллуэра подошла с миской супа.
— Поешь, чужеземец.
— Чужеземец, а то как же, — вырвалось у Лукойо. — Все мы чужеземцы, когда так близко от Бай… — Он закашлялся, потому что девушка ухитрилась сунуть ему в рот ложку супа и теперь озорно улыбалась.
— Ты сначала поешь, чужеземец. Ну, ладно… друг-чужеземец. Набирайся сил от еды, а не от препирательств. Потом поговорим.
Обещание разволновало Лукойо, несмотря на слабость. Он сдался и выпил весь принесенный девушкой бульон. Он пил его и думал о том, насколько же отходчивы эти бири, ну или хотя бы эта женщина. Драться с жуткими тварями, потерять в бою сородичей, бежать, снова драться, а уже несколько часов спустя уметь улыбаться, да еще и намекать на то, что она не прочь, чтобы за ней поухаживали!
Эллуэра действительно отличалась быстрой отходчивостью, хотя если бы Лукойо очнулся через час-другой после схватки с клайя, он бы еще больше поразился способности этого племени отрешаться от уже пережитого. Как только были перевязаны раны, как только раненых клайя предали смерти и похоронили троих погибших бири, Огерн развернулся к самому старшему из беженцев и потребовал:
— Ну, Кордран, скажи, как это вышло, что ты и еще три десятка моих соплеменников убежали так далеко от дома?
Радость победы схлынула с лица старика. Кордран ответил:
— Дома больше нет. Сядь, Огерн. Сядьте и вы все! Я расскажу вам невеселую историю.
Начался самый обычный день из жизни охотников. Женщины вышли собирать ягоды и орехи, несколько мужчин вернулись с охоты с убитым вепрем, детишки играли на земле, а те, что постарше, разыгрывали из себя следопытов и затевали шуточные потасовки.
А потом послышался жуткий вой. Из-за деревьев выскочили косматые твари, потрясая копьями и скаля собачьи зубы. Крики детей, игравших в лесу, превратились в страшные вопли. Напавшие твари растерзали первых попавшихся женщин и стариков. Охотники бросили вепря, схватили копья, и вскоре кремневые наконечники уже пронзили грудь кое-кого из клайя. Другим копья протыкали глотки, и они, хрипя, валились на землю.
