Неужели мать могла отдать Качии ягненка? Не она отдала, он сам забрал. Он все время шатается по дворам, заметил белого ягненка, положил его на седельную луку и увез. Что ему, он теперь большой человек! Хочешь, не хочешь, а обходись с ним, как с caмым уважаемым человеком. Если невзлюбит кого — замучает всякими придирками, жизни не даст.

Мальчик пытался вспомнить, когда он последний раз видел в доме Качию, но не смог. Может, Качия приходил, когда мать еще не успевала уйти на работу, а он спал? Сельскому милиционеру есть что сказать, он и каждый день может пpиходить. Мальчик припомнил только, как Качия был у них месяц тому назад. Сна чала он заметил клячу, которая еле тащилась к их воротам. Качия, как всегда, развалился в седле, держа особенную плеть — с длинным и широким как подошва обуви языком на конце. Не доезжая ворот, Качия размахнулся плетью и хлестнул молодую ольху.

Сорванные ударом листья, словно пыж после выстрела, закружились в воздухе. Подъехав ближе, он хлестнул по инжиру, полете ли его разодранные в клочья листья. У ворот уже он ударил плетью клячу, которая, пошатнувшись и ощерив зубы, толчком открыла ворота и, войдя во двор, резка остановилась.

Ягненок был тогда еще меньше. Увидев Качию и его клячу, он фыркнул, словно зверя учуял, забился в дальний угол двора и настороженно, испуганно следил за ними.

— Добрый день, парень! — прогундосил Качия.

— Сойдите с коня, заходите в дом, — пригласила мать, выйдя из кухни и заспешив к нему. «Как увижу его — жить не хочется», — говорила она о Качии. Но в тот раз была очень приветлива.

— Нет, нет, я спешу, — на квадратном лице Качии возникло подобие улыбки. — Откуда взять время? Правду скажу, мы очень устали, очень.

— Бедные наши мальчики, всем приходится трудно. Чтоб не видеть счастья тому, кто бросил нас в такой кромешный огонь!

— Мы сотрем его с лица земли! — Качия хлестнул плетью по сапогам.

— Дай бог удачи вам! — мать говорила так, словно Качия генерал и сейчас отправляется громить врага.

— Хорошая скотинка, — неожиданно произнес Качия, глядя на ягненка, испуганно следившего за ним из дальнего угла.

— Выжил вот, бог помог, — промолвила мать.

— Что бы ни говорили, на этот раз пойдет дождь, — съежившись от боли, но выдержав паузу, сказал Качия.

Слова Качии о погоде всегда были вескими: его искривленные кости служили верным барометром. Люди верили ему, когда он говорил о перемене погоды.

— Хоть бы пошел! Еще ни одной борозды не вспахали, вздохнула мать.

— Пойдет, пойдет! — Качия простонал, не так уверенно, слов но может, протянуть руку, повернуть рычаг на небе — и хлынет дождь.

И действительно, стоило на него посмотреть: скрючило всего, на квадратном лице возникло множество морщин, словно его изрезали ножом.

— Я скажу, чтобы тебе вовремя дали волов, сможешь вспахать свой участок, — продолжал гундосить Качия.

— Спасибо, Качия, чтоб мне умереть за тебя! Чем я отплачу тебе, — обрадовалась мать.

— Почему ты так говоришь? — словно на его лице появилось подобие улыбки. — Почему бы мне и не помочь тебе!? Трудно дому без мужской руки.

И правда, в ту же ночь пошел дождь. Но им не досталось во лов. С тех пор на землю не упала и капля, участок оставался не тронутым. Неужели ягненок попал в его руки? Как это могло случиться? Мaть не могла сделать этого.

Приблизившись к грабу, мальчик услышал какие-то причитания. Он увидел малышей под грабом, остановился, но они его не замечали. Все столпились над мальчиком, лежавшим под грабом.

— Ты мертвый, не должен шевелиться, — над ним склонялась самая большая среди малышей девочка, с распущенными волосами.

— Не открывай глаз! Разве ты видел покойника с открыты ми глазами! — один из малышей пригрозил палкой мальчишке.

— Пропадут мои козы, меня домой не пустят! — плаксиво тянул «покойник», пытаясь привстать.

— Почему ты вспомнил об этом только сейчас?

— Вы же знаете, где я был! Кого бы вы оплакивали, если б в меня не попал камень!?

— Ничего, ничего! Ты только не шевелись, — уговаривала его девочка с распущенными волосами. — Ты молчи, потерпи. Твои останки привезли с войны и мы тебя оплакиваем.

— Побыстрее плачьте! — потребовал «покойник».

Девочка, подражая плакальщицам, стала царапать свое лицо и кричать. Остальные подхватили. Потом она заставила их за молчать, выстроила всех у головы мальчика и торопливо запричитала, боясь, что «покойник» не выдержит и убежит.

— Сынок мой! Увидеть бы хоть раз, как ты верхом на коне проезжаешь по селу! Твои светлые глаза были радостью для друзей, надеждой для близких, жизнью для твоей матери, сынок! Как выехал со двора — попал на дорогу, съехал с дороги — попал в огонь! Ни один не думал, кроме твоей матери, что огонь может тебя сжечь, сынок! Мне нe суждено было взглянуть в твои светлые глаза, горе мне! Тебя, чья жизнь могла вместить целый мир, смогла одолеть одна ничтожная пуля...

— Где вы видели, чтобы так долго оплакивали! — попытался вскочить «покойник». — Вы же не пойдете со мной искать коз!

— А мы тебя еще не оплакивали, — малыши не дали ему встать.

— Что это вы здесь делаете? — Мальчик подошел к ним. Мaлыши расступились.

— Играем, — ответила девочка.

— Кто так играет!? Разойдитесь, а то я скажу вашим родителям.

Мальчик, которого оплакивали, встал; из-под листка ольхи, наклеенного на его лбу, сочилась кровь.

— Что с тобой?

— На войне ранили, — уверенно сказал он.

— На какой еще войне?

— На войне с другим берегом,— пояснили остальные.

— На нашем берегу много раненых, — вмешался бывший «покойник». Оплакивающие рассмеялись.

— А где теперь ваши враги?

— Собирают боеприпасы, — и вдруг жалобно спросил: — Ты не видел моих коз по дороге?

— Коз не видел, а ты не видел моего ягненка?

Мальчик задумался.

— Качия вез на седле белого ягненка, не твоего ли?

— Давно?

— Не очень. Он переехал реку и смотрел с того берега, пока меня не ранили. Меня ранили, и он уехал.

Мальчик побежал к реке.

— Туда не ходи! — закричал вслед бывший «покойник». — Убьют!

Но мальчик ничего не хотел слушать. Обязательно надо догнать, обязательно.

Когда он спустился к реке, никого на берегу не было. У ольховой рощи кучками лежали собранные камни. Перед ним спокойно распростерлась знакомая заводь. Середину прорезала белая волнистая линия — след быстрого течения от водоворота наверху.

Это самая большая заводь на реке. Детвора соседних сел почти одновременно училась и ходить и плавать. Переплывший впервые эту заводь, гордился — на него теперь не смотрели как на малыша.

Мальчик помнит, как долго он страдал из-за того, что не решался ее переплыть. Ему казалось, что это вообще для него не возможно. Сверстники, сумевшие ее переплыть, гордо проходили мимо него, стоявшего на мелком месте, не глядя, не замечая его.

Бывало, он приходил сюда с восходом солнца, раздевался, влезал на камень, стоявший у начала заводи. Взглянув на широкую заводь, на ее волнующуюся поверхность, он не мог решиться броситься в этот незнакомый, пугающий его таинственностью мир.

Однажды он спустился к заводи вместе с отцом, хотевшим искупать Лаша. Солнце клонилось к западу, купающихся не было. Отец вычистил коня скребницей, искупал его, сев верхом, заставил Лаша плыть и несколько раз на глубоком месте окунул его голову в воду. Все это время мальчик стоял на камне, не в силах прыгнуть в заводь.

— Прыгай, плыви ко мне, — крикнул отец, оставив коня на мелком месте у конца заводи.

Мальчик, не задумавшись, прыгнул с закрытыми глазами. Сначала ему показалось, что вода враждебна к нему, тянет его на дно. Открыв глаза, он увидел улыбающегося отца, пересилив страх, поплыл к нему, а вода словно несла его на своих ладонях. Животом, ногами он физически чувствовал глубину под собой, но улыбка отца грела, звала его, а вода сама несла к этой улыбке.

Как ему тогда было хорошо! На другое утро он прибежал к заводи с солнцем, словно накануне оставил здесь своего лучшего друга.