Вооружившись подручными, то есть нищенскими, средствами, при добровольной, но непостоянной помощи компетентных и бескорыстных товарищей мы занялись проблемой, изучение которой требует меньше расходов на переезды, а именно проблемой эруптивных газов. Я понимаю под этим газы, только что вырвавшиеся из магмы, не успевшие к моменту замера охладиться или измениться в результате смешивания с воздухом или водой. Пройдя через поры насыщенных водой и воздухом пород хотя бы несколько футов, газы непременно теряют калории, давление, скорость и меняют изначальный химический состав — таковы фумаролы, порождение эруптивных газов. У фумарол есть общие с газами свойства, но об их происхождении они могут дать информации не больше, чем получишь сведений о характере родителей, наблюдая за потомством.

Последние 100 лет фумарольные газы непрестанно анализируются. Исследование же эруптивных газов в 1957 году только начиналось: за 40 лет до того американские химики Дэй и Шепхерд с помощью вулканолога Джеггера впервые взяли их пробы. Надо сказать, что хождения к действующему жерлу выглядят не очень заманчиво для обычного химика, так что трудно упрекать тех, кто довольствуется изучением фумарол при относительно низких температурах. Но, к сожалению, даже при 700 или 800 °C соотношения газовых компонентов меняются, поскольку из магмы они вырываются при температуре около 1100–1200 °C. Не удивительно, что исследование фумарол не привело к интересным выводам относительно происходящих в магме процессов, управляющих генезисом и ходом извержений. Надеяться на достижение цели можно было, только собрав пробы первородных эруптивных газов и проследив за их эволюцией… Это обычно требует спортивного подхода, который долго претил большинству ученых, шокированных больше так называемой несерьезностью спорта и подобных приключений, нежели собственно трудностями и риском. Мне долго не удавалось привлечь к своим исследованиям хорошего химика. Первым поддался на уговоры Марсель Шеньо, заведующий лабораторией газов французского Национального центра научных исследований. Кстати, он уже интересовался вулканами, но изучал только низкотемпературные фумаролы. Из-за нехватки времени и кредитов ему удалось лишь пару раз приехать на Этну. Зато на протяжении нескольких сезонов он снабжал нас специальными ампулами, приспособленными им для взятия качественных проб, которые он затем исследовал в своей лаборатории.

Год 1959-й был для меня чрезвычайно удачным: мне выпала возможность побывать на новых вулканах, понять важность геотермической энергии и полюбоваться необыкновенными пейзажами. Дело в том, что ставший моим другом Пьер Антониоз, бывший уполномоченный Франции на Новых Гебридах, попросил меня провести вулканологическое обследование этого архипелага: природа одарила его доброй дюжиной действующих кратеров.

Поскольку поездка оплачивалась, я получил право на непривычные льготы. И воспользовался ими, чтобы пригласить своего друга Жака Ришара. Мы познакомились еще в 1948 году, когда этот опытный вулканолог-любитель приехал на несколько дней к Китуро, где я впервые в жизни наблюдал извержение. Благодаря его познаниям мое невежество в данной области стало не таким явным. Сверх того, он подарил мне лучший учебник того времени — «Вулканы как форма ландшафта», написанный новозеландским профессором К. А. Коттоном; этот томик долгие годы был моей библией вулканологии. Ришар разработал аппаратуру для определения на месте природы вулканических газов, и мы рассчитывали опробовать ее во время нашей разведки на Новы Гебридах.

В Нумеа (Новая Каледония) я познакомился с Клодом Бло. Геофизик по специальности, он создал на своем острове сейсмическую станцию, более чем необходимую в этих краях: лежащие по соседству Новые Гебриды — одна из главных сейсмически активных зон на планете. Из Франции я привез набор геофонов — прочных небольших сейсмометров, применяемых особенно в нефтеразведке, а также многодорожечный самописец; с их помощь я рассчитывал «выслушать» новогебридские вулканы. К сожалению, ни у Ришара, ни у меня не было никакой сейсмологической подготовки, поэтому я лез из кожи вон, чтобы склонить Бло к участию в экспедиции. Не жалея красок, я расписывал ему прелести общения с вулканами. Сопротивлялся он недолго, и вскоре худой, подвижный Ришар, плотно сбитый Бло и похожий разом на обоих Тазиев отправились на Новые Гебриды.

Не знаю, какое впечатление осталось у Бло от первого знакомства с действующими вулканами. Могу лишь сказать, что во время посещения кальдеры Амбрима он мучился от воспалившейся раны на ноге, что однажды ночью мы изрядно поволновались, спасаясь под проливным дождем от внезапного наводнения, грозившего унести нас вместе с лагерем, а на острове Танна мы пережили еще менее приятные минуты, опасаясь, что закончим свой земной путь в качестве блюда на обеде у островитян…

5 апреля 1959 года мы оставили позади длинный лесистый хребет острова Троицы и взяли курс на Амбрим — черно-зеленую трапецию, вырастающую из ультрамариновой глади Тихого океана. На высоте около 700 метров этот обширный остров венчает кальдера размером 9х12 километров. Из середины длинного горизонтального гребня, очерчивающего вершину вулкана, поднимался красивый гриб клубящегося дыма. Дальше к югу вырисовывался серый конус Лопеви. Следуя вдоль берега, мы подыскивали удобное место для причаливания. Остров Амбрим чернел свежим вулканическим пеплом и зеленел буйной растительностью, над которой возвышались гигантские баньяны и стройные кокосовые пальмы с взлохмаченными бризом изящными верхушками.

Обитатели Амбрима показались мне очень симпатичными. У местных канаков более тонкие черты в сравнении с жителями других островов Меланезии, радостное выражение лица, умный взгляд и приятное обхождение. Мы наняли человек двадцать в носильщики и полезли в гору; пройдя через лес от окруженной скалами бухточки, мы вышли к длинному лавовому потоку, еще не успевшему покрыться растительностью. Он открывал доступ к кратеру. За 2 часа мы поднялись метров на четыреста-пятьсот и разбили лагерь на площадке, устланной шлаком, который дожди смывают с верхних участков острова. Выбранное нами место не было идеальным именно из-за опасности наводнения. Однако в этом году стояла небывалая засуха, и у нас даже были проблемы с водой. Дождя не было уже 2 недели.

Но как назло в 10 часов вечера зарядил мелкий частый дождик. Казалось, ему не будет конца. Я припомнил, какую тревогу мы пережили в Африке в руслах пересохших речек к югу от озера Рудольф, когда каждый вечер в небе громоздились колоссальные, насыщенные электричеством тучи. Мы знали, что стена воды, земли, обломков скал и вырванных с корнем деревьев может с ревом промчаться по сухому руслу реки, мгновенно возвращенной к жизни сахарской грозой. Лежа сейчас на надувном матрасе в палатке и слушая барабанную дробь дождя, я спрашивал себя: «А что, если приютивший нас в своем русле поток тоже способен на такие штуки? Хорошо бы вовремя уловить глухой гул движущегося селя».

Мы с Ришаром вылезли из палатки. Бло и его товарищ Приам спали безмятежным сном, равно как и Тевнен, молодой колонист, отправившийся с нами, чтобы «заглянуть вулканам в глотку». Вдоль базальтового выступа с одной стороны нашей террасы бежал ручеек. Чуть выше его образовался маленький водопад, Кругом в абсолютной тьме слышался шорох дождя. Мы разбудили спавших в большой палатке носильщиков и велели им вырыть вокруг лагеря защитные канавки. Решено было дежурить по очереди; на первую вахту заступили Ришар и я.

Часом позже дождь приутих, и я уже меньше опасался, что на нас может обрушиться сель: потоки воды грохотали в стороне от лагеря по базальтовой лаве. Конечно, ручьи могли вздуться и залить нашу террасу, несмотря на защитную каменную стенку. Но наводнение не так страшно в сравнении с грязевой лавиной.

Я проснулся около полуночи… Слышались голоса и шаги спутников. Дождь продолжал шелестеть, шум потока усилился и становился угрожающим. Невыносимо хотелось спать. Раз снаружи кто-то есть и меня не трогают, успокоил я сам себя, значит, пока все в порядке. Я продолжал лежать, наслаждаясь бесценными мгновениями предутреннего сна. По привычке я лежал на спине, потом свернулся калачиком и тут, прижавшись ухом к туго надутому матрасу, уловил усиленный им новый шум, какое-то журчание. Я опустил руку и сквозь прорезиненную ткань пола палатки ощутил под ладонью струящуюся воду и даже перекатываемые ею камешки… Незабываемое впечатление! Оцепенение моментально спало, я пулей вылетел из палатки и поднял тревогу. Пару минут спустя все таскали мешки, ящики, коробки и палатки, спотыкаясь в потоках воды, которая — так по крайней мере казалось — ползла вверх по щиколоткам.