Ночью 24 мая Михаил Васильевич прибыл в Андижан и приказал вывести все части гарнизона, в том числе и полк Ахунджана, на парад утром 25 мая. До парада в ревкоме состоялось совещание партийных и военных работников. В ревком был приглашен и Ахуиджан. Между тем разведка сообщила, что мятежный полк намерен оказать сопротивление и готовится к бою. В гарнизоне надежными были только отдельные части пехоты.

Кавалерийский полк Ахунджана в полной боевой готовности прибыл на парад. Было заметно, что полк приготовился к дальнему походу; похоже, что прямо с парада Ахуиджан переметнется к басмачам. Фрунзе принял решение разоружить полк. Он приказал приступить к разоружению в момент, когда начнется заседание ревкома.

В зал заседания Ахуиджан явился в сопровождении десятка своих сподвижников, вооруженных маузерами. Он сел рядом с Фрунзе, остальные разместились так, что Фрунзе оказался в их кольце. Началось заседание ревкома. После обсуждения обычных дел Фрунзе поставил вопрос об отправке полка Ахунджана в Ташкент.

— Я в Ташкент не поеду и мой полк тоже не поедет,— вызывающе'заявил Ахуиджан.

В это время с улицы донеслись хлопки частых выстрелов; там началось разоружение полка. Ахуиджан побледнел, вскочил со стула и выхватил маузер. То же самое сделали и его спутники. Фрунзе не шелохнулся. Он продолжал сидеть в председательском кресле, не спуская глаз с лица Ахунджана.

— Ахуиджан,—наконец, промолвил командующий.— Ошибку простить можно, предательство — никогда.

Ахуиджан сверкнул глазами. Он быстро вскинул маузер на уровень головы Фрунзе, но в это время красноармеец Разумовский, оказавшийся рядом, скомандовал:

— Ни с места! Руки вверх!

Ахуиджан и его спутники замерли. Несколько красноармейцев, вскинув винтовки, взяли басмачей на прицел. Ахуиджан в бешенстве бросил маузер на стол перед Фрунзе. Тот все так же спокойно, молча продолжал смотреть в лицо басмаческого атамана. Под дулами винтовок бросили оружие и остальные басмачи.

С улицы донеслась пулеметная очередь. Крупный отряд из 'полка Ахунджана сумел вырваться с площади. Он торопился на помощь атаману, но, встреченный пулеметным огнем, рассеялся на мелкие группы и бежал. Полк Ахунджана был разоружен.

Железный хромец

Кончили ужинать, но из-за стола никто не вышел. Михаил Васильевич расстегнул ворот гимнастерки. Был поздний вечер. В раскрытые окна вливался вечерний прохладный воздух. Он нес с собой душистые запахи фруктового сада. Михаил Васильевич долго прислушивался к плавному, шелестящему говору и бульканью воды.

Первым заговорил Листратов, приехавший из Иванова «по хлопковому делу».

— Главное, я считаю, здесь вода нужна. Прямо хоть в цистернах привози. Без воды ни хлопка, ни рису, ни фруктов — ничего не добьешься. Вот бы, Михаил Васильевич, на этот счет проектец обмозговать.

— Надо попросту взяться за дело,— сказал Фрунзе.— Расширить ирригационную систему, расчистить старые и построить новые каналы. За воду воевать надо, по-настоящему, как на войне. Туркестан без воды — пустыня бесплодная. Война за воду здесь велась тысячелетиями. У кого вода — тот и повелитель. В борьбе за воду возникали и рушились азиатские деспотии.

— Ветер из пустыни и движение песков тоже имеют огромное значение, — заметил Новицкий.

— Это уже вторая, меньшая часть проблемы. Суть — это вода... Она создает растительность, останавливающую движение песков, — продолжал Фрунзе. — Помню, Владимир Ильич, во время беседы со мною о Туркестане, не раз подчеркнул, что покончим с войной, укрепится в Туркестане Советская власть, тогда первоочередной задачей будет борьба за воду. В Европейской России острота классовой битвы в деревне складывалась в борьбе за землю. На одном рубеже этой борьбы — безземельный и малоземельный крестьянин, батрак; а на другом — кулак и помещик. Здесь, в Средней Азии, борьба идет за воду. Без воды нет урожая, а водой распоряжались баи. Бай — не менее жестокий собственник, что и кулак. Вода идет на байское поле, а декхане довольствуются каплями, которые уделит бай. В прошлом власть бая опиралась на поддержку царских чиновников, на религиозные предрассудки, на буржуазно-националистическую пропаганду. Нам, кого партия направила в этот край на помощь декханам, нужно глубоко изучить историю края и среднеазиатских народов. Народы эти трудолюбивы, обладают высокой национальной культурой. Об этом говорят памятники их старины, в том числе памятники сложных гидротехнических сооружений. Много столетий назад здесь люди меняли русла рек, сооружали гигантские каналы, создавали цветущие государства.

— Это достигалось столетиями, а может, и тысячелетиями, — сказал Листратов. — А у пас времени в обрез. Нам надо скорее да скорее.

— Что памятники искусства и техники в старину создавались медленно, столетиями — это неправда, — сказал Фрунзе. — Строили быстро, особенно если учесть состояние тогдашней техники. Бывает, что кое-кто у нас пренебрежительно относится к истории, а напрасно. История — лучший учитель, в особенности для нас, большевиков. Бывает, что мы решаем практические задачи, хотя бы в строительстве, наново, не замечая, что задачи эти были уже осуществлены и осуществлены неплохо. Зная историю, мы могли бы повторить опыт в современных условиях— и лучше и быстрее.

— Время-то, Михаил Васильевич, какое—война! Я начну ее, историю, изучать, а тут меня поленом да по шее, — засмеялся Листратов.

— Ну, уж и по шее, да еще поленом, — рассмеялся Новицкий.

— Конечно, лучше бы историю изучать в школе, — продолжал Фрунзе. — Вот сегодня мы осматривали мечети Шах-и-Зинда, Регистан, знаменитые мавзолеи, построенные по приказу Тамерлана. А что'мы знали о Тамерлане в школе? Самое большее — что он, как Аттила и Чингис-хан, был «бичом божиим», в своих завоевательных походах обратил полмира в кладбище. Знаем еще, что он был хромой.

Михаил Васильевич, как всегда, говорил ровно, не повышая голоса. Он любил историю и, рассказывая, увлекался тем, что говорил.

— Конечно, Тамерлан, как и Чингис-хан, деспот, жестокий деспот. Жестокий и кровожадный, но талантливый полководец. В своих завоевательных походах много зла причинил он и нашим предкам. Он совершил тридцать пять походов. Начав с покорения Персии, он вторгся в Грузию; в ко*нце четырнадцатого века, через тринадцать лет после Куликовской битвы, напал на Русь, дошел до Ельца. Это был путь крови, огня и разрушения. Он завоевал Индию, Малую Азию...

— В те времена легче было воевать, — сказал новый штабной работник Семенов. — Низкий уровень духовной и материальной культуры сказывался и на войнах. Собственно, о военной культуре тогда не могло быть и речи.

— Не совсем так,— улыбнулся Фрунзе. — Такие суждения, как ваше, товарищ Семенов, очень поверхностны. Они говорят о незнании исторических фактов. А о чем говорят факты? Мог ли народ — отсталый, не обладающий культурными навыками, опытом — создать такие шедевры искусства, как Регистан, мечеть Шах-и-Зинда, такие технические сооружения, как крепости или замечательные ирригационные каналы? А что касается военного дела, достаточно вспомнить систему организации войск еще у Александра Македонского, его знаменитые фаланги! С военной точки зрения их армии были передовыми армиями своего времени. Они отличались железной дисциплиной, владели более действенным и удобным оружием, совершенной системой снабжения; и Чингисхан и Тамерлан прекрасно владели искусством стратегии и тактики. Вот, к примеру, боевые построения войск, существовавшие во всех европейских армиях чуть ли не до последнего времени, в основе своей повторяли боевые порядки, созданные Тамерланом. Известно, что еще Наполеон перед своей экспедицией в Египет тщательно изучал историю походов Александра Македонского, Чингисхана и Тамерлана. А какую огромную роль сыграли в военном искусстве введенные монголами крупные соединения легкой конницы! И нам, товарищи, тоже не мешает знать военную историю.

Наступила пауза. Новицкий теребил свои усы, Семенов тоже молчал.

Подождав, Фрунзе заговорил снова: