Переговоры В. Львова с Корниловым затуманены следственными показаниями и мемуарами точно так же, если не больше, как и переговоры В. Львова с Керенским. На них тоже лежит отпечаток последующих попыток самооправдания, стремления предстать в «нужном свете» перед следствием и историей. И все-таки суть их можно установить. На заявление В. Львова о том, что он прибыл от Керенского с целью выяснения той «конструкции власти», которая нашла бы поддержку Верховного главнокомандующего, Корнилов ответил (по его собственному показанию), что «едииствеииым исходом из тяжелого положения страны является немедленное установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении». Правда, Корнилов добавил, что он лично но стремится к власти и не исключает диктатуру даже во главе с Керенским. Главное — это создание «твердой власти», кладущей конец «анархии» как на фронте, так и в тылу. Львову было также сказано, что в случае «беспорядков», которые могут произойти в Петрограде при введении там военного положения, Керенскому и Савинкову может угрожать опасность, почему Корнилов приглашает их в Ставку, где можно спокойно и окончательно обсудить все вопросы.
Сопоставляя переговоры Корнилова с Савинковым и Корнилова с В. Львовым, отчетливо видишь: несмотря на то что их разделяют какие-то часы, может быть, сутки, требования Корнилова в переговорах с В. Львовым значительно радикальнее и категоричнее. В переговорах с Савинковым речь шла о совместных действиях с правительством, о поддержке правительства Ставкой на вполне определенных условиях; в переговорах же с Львовым вопрос был поставлен о введении новой, диктаторской власти, причем, поскольку для его обсуждения Керенский и Савинков приглашались в Ставку, совершенно ясно было, кто именно в этом случае сыграет первую скрипку.
Днем 25 августа В. Львов уезжал из Могилева, Его провожал Завойко, который настойчиво внушал ему то главное, что он должен передать в Петрограде: отставка министров, диктаторская власть, приезд Керенского и Савинкова в Ставку для выработки окончательного соглашения.
Примерно тогда же, когда В. Львов, взволнованный от переполнявших его полученных в Ставке сведений и впечатлений, собирался покинуть Могилев, в Петрограде Савинков докладывал Керенскому о своей поездке и ее итогах. Он оценивал свою миссию как немалый политический и дипломатический успех и, хотя не скрывал, что общее настроение в Ставке «напряженное», выражал уверенность, что после прохождения в правительстве «корниловской программы» и осуществления мор, согласованных в Ставке, политическая стабилизация будет наконец достигнута. Савинков имел все основания рас-ечилъшать на полное удовлетворение Керенсгюго, но, к своему удивлению, столкнулся с другим. Керенсшга, который только несколько дней тому назад как будто бы выражал готовность осуществить меры, намеченные в «записке» Корнилова, а теперь после возвращения Савинкова получил твердое заверение в том, что Ставка обеспечит ему полную поддержку, вдруг снова заколебался. Получил ли он в отсутствие Савинкова какую-либо новую тревожную информацию, усиливавшую его давние подозрения? Насторожило ли его замечание Савинкова о «напряженном» настроении в Ставке? Трудно сказать. Скорее всего, Керенский все отчетливее осознавал, что наметившийся альянс с Корниловым, Ставкой и теми, кто шел за ними, в конце концов может обернуться для него политическим провалом. Опубликование корниловских «законов» наверняка привело бы к потере им своего авторитета в рядах революционной демократии, а возможно, и к новому выступлению масс. Но если бы с помощью корниловских войск, шедших к Петрограду, и удалось провести эти «законы» в жизнь, это означало бы резкое усиление позиции Корнилова, поскольку стало бы ясно, что он, Керенский, уступил давлению правого лагеря. По существу, Керенский оказался в положении человека, обязанного сделать выбор из двух путей, ни один из которых не сулил ему ничего хорошего. Устранить Корнилова и Савинкова? Это означало оттолкнуть от себя весь правый, прокорниловекий лагерь. Пойти с Корниловым? Значит, порвать с «революционной демократией»?
Издергавшийся Керенский мучительно, лихорадочно искал «спасительного» решения. В этот момент, днем 26 августа, к нему второй раз и явился В. Львов, только что прибывший из Могилева. Этот визит, вернее то, что сообщил В. Львов, и толкнуло Керенского на шаг, который в тот момент казался ему выходом из безвыходного положения.
На вопрос Керенского, пришел ли В. Львов но тому же делу, что и четыре дня тому назад, он ответил: «Нет, теперь все по-другому, обстановка изменилась». Далее Львов сообщил, что привез «формальное предложение» Корнилова, содержание которого сводится к следующему. Генерал Корнилов предлагает: объявить Петроград на военном положении; уйти всем министрам в отставку; передать всю власть — военную и гражданскую — Верховному главнокомандующему, который и составит повый кабинет министров. Кроме того, Львов передал Керенскому приглашение Корнилова приехать вместе с Савинковым в Ставку, добавив от себя, что этого делать не следует, так как в Могилеве Керенский будет арестован или даже убит. Без сомнения, все это в целом было сенсационной и н фо р м а цие й!
Если сопоставить корниловские «предложения», по просьбе Керенского изложенные В. Львовым па бумаге, с тем, о чем Львов действительно говорил с Корниловым в Ставке, расхождение бросится в глаза. Да, Корнилов, как мы помним, вел речь о необходимости диктаторской власти, по не выражал ото в категорической форме и не ставил вопроса о том, чтобы эта власть была передана именно ему (хотя, конечно, не мог не понимать, что в случае согласия Керенского самим «ходом вещей», скорее всего, получит ее).
Почему же В. Львов столь произвольно сформулировал «предложении» Корнилова? Строго говоря, то, что говорил Корнилов Львову во время их встречи в Ставке, давало некоторые основания для истолкования сказанного им в том духе, в каком это преподнес Керенскому Львов, тем более если принять во внимание сумбурное, возбужденное состояние, в котором пребывал Львов. Укрепить его в таком толковании могла и последующая встреча там, в Могилеве, с Завойко, который, как мы знаем, по отношению к Керенскому был настроен экстремистски. Не исключено, что именно нахрапистый Завойко и некоторые другие лица, с которыми Львову довелось говорить там, в Ставке, индуцировали в его закружившуюся голову те три четких пункта корниловских требований, которые Керенский потом квалифицировал как ультиматум.
Так или иначе, но выходило, что Корнилов своими руками разрубал тот узел, развязать который мучительно старался Керенский. В передаче В. Львова Корнилов как бы говорил Керенскому и в его лице Временному правит тельству: «Иду на вы!» Блок с правым, корниловским лагерем, заключенный при помощи Савинкова после стольких препятствий, осложнений и колебаний, нарушила «корниловская сторона»! Казалось, все подозрения относительно того, что Ставка вынашивает замыслы не только против Советов и большевиков, но и против самого Керенского, разом подтвердились. В этот момент Керенскому нужно, необходимо было поверить в это, он хотел поверить в это.
«...Исчезли у меня последние сомнения!.. — писал он позднее.— Все предыдущее: деятельность разных союзов, хлопоты вокруг Московского совещания, печать, донесе-. ни я о заговорах* поведение отдельных политических дея-толей, ультимативная кампания Ставки... недавняя телеграмма Корнилова, настаивание на передаче Ставке петербургских войск — все, все осветилось сразу таким ярким светом, слилось в одну цельную картину. Двойная игра сделалась очевидной...» Но если «двойную игру» вел Корнилов, то и Керенский поступал так же. Выражаясь кодовым языком Филоненко, он вел корниловского коня в «поводу» для собственных целей, тто, когда, как он считал, обнаружилось, что этот конь является троянским, он прекратил свои тонкие политические маневры...
Существовала ли в действительности эта «двойная игра» со стороны корниловской Ставки и поддерживавших ее правых офицерских и буржуазных организаций? Белоэмигрантские и многие западные историки склонны считать, что ее пе было, что Керенский, воспользовавшись вторым визитом В. Львова как предлогом, неожиданно выступил против Корнилова, предал его. Однако совокупность всех фактов, относящихся к «делу Корнилова», как представляется, позволяет считать, что «двойная игра» со стороны корниловской Ставки все-таки была. Не отвергая усилий Савинкова и Филопенко, направленных па совместные действия с Керенским, корниловское окружение одновременно вело скрытую деятельность, целью которой было выступление «в обход» Керенского и режима керенщины. И Керенский, как нам кажется, если точно и не знал, то правильно улавливал это...
