Кто-то усердно рекламировал усовершенствованные дыроколы: революция революцией, а бумаги подшивать надо.

Страницы многих буржуазных газет и журналов захлестнула бульварщина. Интимнейшие «тайны дома Романовых» знали теперь все. Имена Распутина, Вырубовой, Протопопова варьировались в самых щекотливых сочетаниях, и обывателю становилось совершенно «ясно», почему, отчего и зачем произошла революция: невозможно было терпеть «темные» силы, во главе с Распутиным управлявшие Россией. Теперь они устранены и требуется только одно: единение всех в свободной, обновленной России, управляемой Временным правительством. По вечерам сверкали огнями Мариипка и Александринка, из которых выходили шикарно одетые дамы и господа. Народ попроще валил в кинематографы и цирки, где особым успехом пользовались соревнования по борьбе на первенство мира 1917 г. В цирке Чинни-зелли, где шли решающие схватки, публика, лузгая семечки, бешено аплодировала. На политическом небосклоне появились новые «звезды». Афиши пестрели именами П. И. Милюкова, А. Ф. Керенского, Н. С. Чхеидзе, союзных послов и парламентариев — Дж. Бьюкенена, Д. Фрэнсиса, Дж. О’Греди и др. В один голос они прн-

власть в своих руках, после чего большевики намеревались развернуть в Советах политическую борьбу за влияние, за проведение в жизнь своей программы. Мощь ленинского интеллекта и огромная энергия убеждения преодолели колебания сомневающихся. VII (Апрельская) конференция большевиков одобрила ленинские тезисы...

Если бы они не были отвергнуты тогдашним советским большинством — меньшевиками и эсерами,— социалистическая революция в России могла бы пойти иным, менее трудным, менее драматическим путем. Не будет, вероятно, ошибкой сказать, что тезисы Ленина открывали путь созданию многопартийного социалистического правительства. Но «Апрельские тезисы» были объявлены меньшевиками «знаменем гражданской войны», призывом к анархии, просто «бредом». Слишком «неожиданными» показались догматическим умам (в том числе и некоторым большевистским) «Апрельские тезисы», слишком несоединимыми представлялись два слова — Россия и социализм. Меньшевистские и эсеровские лидеры Совета вообще не склонны были принимать большевиков всерьез. Маленькая, но яркая деталь. Г. Зиновьев писал, что когда Ленин и он посетили Исполком для отчета о проезде через Германию, некоторые исполкомовские «корифеи» сделали вид, что не узнают Ленина в лицо. Ему даже не предложили стула. Как мы уже писали, меньшевики и эсеры еще раньше выбрали другую дорогу: политику соглашения, а затем и коалиции не «налево», а «направо» — с буржуазными партиями, политику поддержки Временного правительства. Здесь они рассчитывали пайти решение многих политических и социальных проблем мирными, политическими средствами.

Иной путь избрала для себя реакция, правые, боевую силу которых составляли монархически настроенные генералитет и офицерство. В конце февраля — начало марта они в целом поддержали думских лидеров или активно не противодействовали им в надежде на стабилизацию положения и укрепление «порядка» в тылу и на фронте. Однако Временное правительство, по их представлениям, все отчетливее проявляло свою неспособность справиться с обстановкой. Революция углублялась; она представлялась им анархией, угрожавшей разрушить все привычные «государственные скрепы». Вынужденные притаиться или перекраситься в сторонников Временного правительства, они должны были избрать единственно возможную для них тактику; тактику тайного заговора и конспиративной подготовки военного переворота.

Все начиналось с маленьких, едва заметных ручейков. Их трудно рассмотреть и сейчас: почти нет источников, а те немногие, что сохранились, требуют тщательной проверки и перепроверки. Это понятно: в послефев-ральской обстановке, когда массовые революционные организации были активны и сильны, а Временное правительство вынуждено демонстрировать свой разрыв с «павшим режимом», приверженность революции и демократии, правые силы должны были действовать тайно, практически подпольно. Респектабельные господа — военные и штатские — собирались в квартирах за плотно зашторенными окнами и за чашкой кофе, обсуждали положение, намечали планы. 13 середине апреля одно из таких собраний состоялось в квартире некоего В. С. Завой ко. Это имя было довольно широко известно в кругах промышленников и финансистов, связанных главным образом с нефтедобывающей отраслью.

Карьеру свою Завойко (украинский помещик) начал в середине 1890-х годов, когда, по его собственным словам, был «причислен к лондонскому и парижскому посольствам».

После революции 1905—1907 гг. Завойко, склонный к авантюризму и эскападам, сложил с себя дворянское звание, приписался к крестьянскому сословию и занялся финансовой и промышленной деятельностью. Керенский впоследствии писал о нем как о «распутнице». Февраль 1917 г. застал его на нобелевских промыслах директором-распорядителем компании «Эмбо и Каспий». В Петроград он вернулся в начале апреля 1917 г. Здесь он занялся журналистской деятельностью: организовал издательство «Народов равная Россия», издавал журнал «Свобода в борьбе», но своему направлению близкий к получерносотенному «Новому времени». По-видимому, это и открыло Завойко дверь в кабипет к Корнилову на Дворцовой площади.

Каким образом Завойко прочно оказался в корниловском окружении, сказать трудно. Скорее всего, Корнилов обратил внимание на статьи Завойко, печатавшиеся в «Свободе в борьбе», в которых проводилась мысль о том, что революция лишь усилила в России анархию, безделье, безответственность и хищничество. «Мы вовсе не революционеры,— писал Завойко,— а самые грязные и подлые сводочиики». Так или иначе, как позднее утверждал Завойко, он явился к Корнилову и «предложил ему свои услуги и свою работу в качестве человека, знающего страну от края и до края... искусившегося в политической деятельности, располагающего словом и способностью письма». Корнилову импонировали утверждения Завойко о том, что с приходом к власти Временного правительства Россия вступила в эпоху «анархии и безответственности» и что спасут ее не партии и организации, а «чудо и отдельные люди». Отдельные люди!

Помимо хозяина квартиры — самого Завойко — па собрании присутствовали нововременец Б. Суворин, адъютант Корнилова полковник В. Плетнев, нововремен-ский журналист и сотрудник Завойко по «Свободе в борьбе» Е. Семенов (несколько позднее, в 1918 г., он станет одним из тех, кто займется фабрикацией фальшивок о большевиках — «германских агентах», так называемых документов Э. Сиссона, и продажей их за границу), еще несколько человек. Обсуждался вопрос о необходимости положить предел «революционной анархии» посредством установления военной диктатуры. Когда заговорили о кандидате в диктаторы, все сошлись иа генерале Корнилове. Присутствовавший на совещании Е. Семенов в своих воспоминаниях, написанных уже в эмиграции, утверждал, что через несколько дней Завойко и Плетнев сообщили ему о согласии Корнилова с их «программой» и о его готовности «с ними работать». После этого, если верить Семенову, Завойко был определен к Корнилову то ли ординарцем, то ли советником.

В том же месяце (апреле) круг тех, кто видел «спасение России» в установлении военной диктатуры, начал расширяться. В Петроград за новым назначением прибыл генерал П. Врангель и вместе со своими друзьями — графом Палеиом, Шуваловым, Г. Покровским — стал создавать «военную организацию», которая должна была вести подготовку к контрреволюционному перевороту. Члены организации усиленно вербовали «своих людей» в Петроградском гарнизоне, военных училищах, военном министерстве. Но им нужен был «вождь», к голосу которого, как писал Врангель, могла бы «прислушаться страна», так чтобы «достаточно решительно заявленное требование его, опирающееся на штыки, было бы выполнено». Сначала в «вожди» котировался проживавший в Петрограде генерал Лечицкий, по после того, как Врангель, Пален и др. «вышли» на Завойко, организация связала свои планы п намерения с Корниловым. Заговорщики считали, что в революционной ситуации иа эту роль более всего подходит «демократическое имя»; таковым считалось имя Корнилова.