А тем временем две комиссии продолжали усердно работать в Париже: комиссия Совета пятисот под председательством Люсьена Бонапарта и комиссия Совета старейшин — под председательством Лебрена[224]. Они отменили закон о заложниках; ввели военный налог в размере двадцати пяти сантимов с франка вместо принудительного займа; установили окончательные единицы мер и весов, что было благом для коммерции; навели порядок в законах, уже подготовленных для нашего гражданского кодекса, и под конец каждая назначила комиссию, на которую возлагалась выработка проекта конституции.
Все ждали этой конституции с великим нетерпением, ибо не могли мы так больше жить, под пятой одного человека: мы были бы несчастнее последнего раба. Мы верили, что новая конституция вернет нам наши права, ибо все права у нас были отняты, даже те, какие мы имели по конституции III года. Один только папаша Шовель ухмылялся, а когда у него спрашивали про новую конституцию, лишь пожимал плечами: это могло означать что угодно, и в душу каждого закрадывался страх.
И вот наконец мы узнали содержание этой замечательной конституции, которую Сийес обдумывал вот уже пять лет. На картинках Миркура, которых мы немало в ту пору продали, она изображалась в виде египетской пирамиды. Наверху в кресле восседал великий избранник, назначаемый пожизненно сенатом, разместившимся у подножия пирамиды. Этот великий избранник должен был получать шесть миллионов в год, для охраны его выделялась гвардия в три тысячи человек, а для жилья — Версальский дворец, совсем как Людовику XVI. Это и было главной статьей конституции. На обязанности великого избранника лежало лишь назначение двух консулов: одного — на время мира и другого — на время войны, после чего он мог взирать с высоты на происходящее. Справа от пирамиды восседал Законодательный корпус, слева — Трибунат, а напротив великого избранника — Государственный совет. Трибунат и Государственный совет вместе обсуждали законы. Законодательный корпус выслушивал их и выносил решение. Народ же олицетворяли три фигуры: мэр, составляющий избирательные списки, рассыльный, разносящий их, и крестьянин, опускающий их в ящик.
Над этой картинкой все смеялись до смерти. Говорили, что сам Бонапарт немало веселился, глядя на нее, и даже сказал Сийесу:
— Послушайте, да неужели вы думаете, что народу понравится, если какая-нибудь свинья поселится в Версале, будет бить баклуши и тратить по шесть миллионов в год? Да и найдется ли такой подлец, который согласится на это?
Господин аббат промолчал: он-то прекрасно знал великого избранника!
Но похоже, что Бонапарт все же нашел в конституции Сийеса положительные стороны, ибо когда 13 декабря 1799 года была опубликована новая конституция, мы увидели, что и сенат, и Законодательный корпус, и Трибунат, и Государственный совет, и даже великий избранник — все осталось. Только этот великий избранник, вместо того чтобы ничего не делать, — делал все. Именовался он первым консулом и для приличия взял себе еще двух.
«Правительство состоит из трех консулов, которые избираются на десять лет, однако полномочия их могут быть и продлены — на неограниченный срок. Согласно конституции, первым консулом назначается бывший временный консул гражданин Бонапарт; вторым консулом — бывший министр юстиции гражданин Камбасерес; третьим консулом — бывший член комиссии Совета старейшин гражданин Лебрен.
Первый консул выполняет особые обязанности и имеет особые права, которые в случае необходимости он может в любую минуту переложить на одного из своих товарищей.
Первый консул издает законы; по своему усмотрению назначает и смещает членов Государственного совета, министров, послов и прочих высших чинов, ведающих отношениями с заграницей; а также сухопутных и морских офицеров, чинов местного управления и правительственных комиссаров при трибуналах; он же назначает — без права последующего смещения — мировых и кассационных судей, а также судей уголовных и гражданских судов.
Правительство разрабатывает законопроекты и издает необходимые распоряжения для их осуществления; оно ведает доходами и расходами государства; наблюдает за чеканкой монеты. Будучи оповещено о подготовке заговора против государства, оно может выдать ордера на привод и на арест. Оно заботится о внутренней безопасности страны и защите ее границ. Оно ведает расстановкой сухопутных и морских сил и их передвижением. Оно поддерживает политические отношения с внешним миром, ведет переговоры, готовит проекты договоров, подписывает и заключает договоры о мире, о союзе, о перемирии, о нейтралитете, о торговле и всякие другие соглашения. Государственному совету вменяется в обязанность под руководством консулов составлять законопроекты и правила управления страной, а также разрешать все трудности, возникающие в связи с управлением ею».
Ну, а что же, спрашивается, оставалось на долю всех остальных и какие нам дали гарантии свободы? Кто мог воспротивиться воле первого консула, кто? Он сам все делал, сам всех назначал — сверху донизу: сенаторов — чтобы скреплять или отвергать постановления, противоречащие конституции; членов Государственного совета — чтобы отстаивать законопроекты; трибунов, или народных представителей — чтобы нападать на них, а кроме того, по своей конституции он и впредь сам все будет делать, всех назначать, все решать, ибо этот его Законодательный корпус — чистейший фарс. Вот послушайте:
«Граждане каждого из округов коммуны выбирают из своей среды тех, кто, по их мнению, может лучше всего управлять делами общества (по одному от десяти человек). Граждане, попавшие в эти списки, составленные по коммунам, в свою очередь выбирают из своей среды одного от десяти человек. После этого составляются списки по департаментам. Граждане, вошедшие в эти департаментские списки, точно так же выбирают одного от десяти человек. Так будет составлен третий список».
Вы, может быть, думаете, что хотя бы эти наконец выберут депутатов? Ничего подобного. Это всего лишь «лица, способные занимать в стране общественные должности».
«Все списки, составленные в департаментах (имеются в виду последние), в соответствии со статьей 9 направляются в сенат; сенат же из лиц, внесенных в эти списки, выбирает законодателей, трибунов, консулов, членов кассационного суда и комиссаров казначейства».
А сенат — кто его назначает? Консулы! Не буду продолжать, — и того, что я здесь привел, вполне достаточно, чтобы показать, в каком мы очутились положении. Первый консул все мог, а нация — ничего. Что же до обсуждения законопроектов в Государственном совете и Трибунате, то это было делом чисто механическим, и разыгрывалась эта комедия для того, чтобы показать, будто у нас есть правительство и мы обсуждаем важные вопросы. А на самом деле одни всегда нападали на любой законопроект, а другие всегда его защищали, совсем как в театре марионеток на ярмарке: Полишинель всегда раздаст пинки, а Жокрис всегда их с ужимками принимает. Глядишь на это, глядишь и под конец начинаешь смеяться — до того все глупо. Однако первый консул, как видно, ревниво относился к своему театру, ибо когда несколько газет позволили себе высмеять прения в Трибунате и Государственном совете, в «Мониторе» в одно прекрасное утро было напечатано:
«Постановление от 27 нивоза. Принимая во внимание, что некоторые газеты, издающиеся в департаменте Сены, служат орудием в руках врагов республики, а также и то, что правительство особо уполномочено французским народом заботиться об его безопасности, консулы республики постановляют:
Ст. 1. Министр полиции на все время войны разрешит издавать, печатать и распространять следующие газеты: «Монитер юниверсель», «Журналь де деба э де декре», «Журналь де Пари», «Бьенинформе»», «Ами де луа», «Кле де кабине», «Ситуайен франсе», «Газет де Франс», «Журналь дез ом либр», «Журналь дю суар», «Журналь де дефансёр де ла патри», «Декад филозофик».
Итого двенадцать газет. А коль скоро у нас вечно была война, конца этому не предвиделось. Теперь можете себе представить, до какой степени униженности, отупения и невежества дошла очень скоро наша страна: ведь Бонапарт за все годы своего правления не дал ни сантима на народное образование и интересовался только лицеями и высшими школами для детей буржуазии и знати. Зато многие забытые люди выплыли из небытия на поверхность. Восторги, с какими бывшие придворные чины, прежние конюшие, камергеры, графы, виконты, придворные дамы, дворцовые лакеи, егеря и повара встретили появление человека, перед которым наконец они могли пресмыкаться, — не поддаются описанию. Давно им этого не хватало. Правда, это не был законный король — увы, нет! Более того: это был довольно-таки грубый человек, наглый солдат, но зато — властелин! И в его передних теснились подобострастные толпы: им хотелось кому-то служить, — ведь служить так сладко!
