Успокойся, Эмма.

Она отвернулась к маленькому, затянутому сеткой окошку входной двери. Служебная автостоянка выглядела почти пустынной в сравнении с тем, какой она была до сокращения. А теперь шли толки о том, что бойня вообще закроется к концу года. Что они тогда будут делать?

Она больше не могла ждать. Толкнув дверь, она прошла через небольшой холл и распахнула другую дверь, которая вела в помещение самой бойни. Эмма застыла на месте при виде только что освежеванной полутуши коровы; от мяса на холоде валил пар, на пол капала кровь, туша качалась и крутилась на цепи, перемещаясь по верхнему конвейеру. Почти сразу за ней двигалась следующая туша. В зале стоял запах крови, запекшейся и еще теплой, струившейся из только что перерезанного горла. Снаружи глухо доносилось мычание коров, ожидавших в загоне своей очереди.

Эмма подняла глаза и вдруг увидела, что Иона стоит рядом, в резиновом фартуке, сером рабочем комбинезоне, черных резиновых перчатках и в забрызганных кровью суконных ботах с налипшими клочьями шерсти. Он смотрел на нее сверху вниз. Ему только что исполнилось пятьдесят, но он выглядел гораздо моложе – подтянутый и сухощавый, единственный глаз его не утратил яркой голубизны, а черты лица – твердости. Даже после тридцати лет брака при виде его у нее замирало сердце. Если бы не черная фетровая повязка на левом глазу, он был бы просто копией американского актера в одном из снятых в Италии вестернов, который они видели в прошлом году.

– В чем дело, Эмма? – Голос у него был таким же резким, как черты лица, южный акцент – сильнее, чем у нее.

Она почувствовала прилив раздражения.

– Здравствуй, Эмма, – произнесла она с сарказмом. – Как хорошо, что ты пришла. Что–нибудь случилось? Все в порядке, Иона, спасибо.

– У меня всего несколько минут, Эмма.

Она спохватилась, что он боится потерять работу, и ее раздражение прошло. К счастью, было трудно найти человека, готового взять на себя обязанности Ионы на бойне, иначе он мог бы оказаться безработным уже несколько месяцев назад, как многие другие.

– Извини, но я подумала, что случившееся слишком важно, чтобы отложить разговор. Джимми получил сегодня письмо от каких–то адвокатов. Он упомянут в завещании того доктора Хэнли, что погиб в авиакатастрофе на прошлой неделе.

Иона подошел к ближайшему окну и уставился в грязное стекло. Он молчал, как ей показалось, очень долго. Наконец повернулся к ней и улыбнулся одной из своих скупых, едва заметных, улыбок.

– Некто грядет.

– Кто грядет?

– Тот.

Эмме сразу стало не по себе. Неужели Иона опять начинает свои безумные речи? Он странный человек, ее Иона. Даже после всех этих лет вместе Эмма до конца не понимала его, но не переставала любить.

– О чем ты говоришь?

– Я почувствовал это больше недели назад, но как–то странно неясно. Я не был уверен, а теперь знаю точно.

За долгие годы Эмма научилась верить предчувствиям Ионы. Он обладал каким–то сверхчутьем, иногда просто невероятным. Порой казалось, что он даже видит своим отсутствующим левым глазом. Самым поразительным был случай в 1942 году, когда он почувствовал, что ребенок, которого им предстоит усыновить, уже находится в приюте Святого Франциска для сирот.

Воспоминание об этом дне вернулось к ней как озарение. Ветреное январское утро всего через месяц после нападения японцев на Пёрл–Харбор; ослепительно яркое солнце, солнечные блики на мокрых от тающего снега тротуарах. Иона не находил себе места от волнения: предыдущей ночью у него снова было видение. То самое, которого он ждал с тех пор, как они переехали в Нью–Йорк.

Куинс! Ему было знамение, куда они должны направиться в Куинсе. И непременно оказаться там рано утром.

Иона верил этим видениям. Он руководствовался ими в своей жизни, в жизни их обоих. За годы до того он получил знак переехать вместе с ней из Миссури в Нью–Йорк и начать там новую жизнь, объявив себя католиками. Эмма не поняла тогда, зачем все это; она вообще редко понимала мотивы поступков Ионы, но, как всегда, не перечила ему. Он был ее мужем, она – его женой. Если он хочет, чтобы она отказалась от баптизма, пусть будет так. Она все равно не была примерной баптисткой.

Но зачем переходить в католичество?

С того дня, как она с ним познакомилась, Иона никогда не выказывал интереса к религии, но теперь он настаивал, чтобы они зарегистрировались в католическом приходе, каждое воскресенье ходили в церковь и сделали все, чтобы их запомнил священник.

Зачем все это было нужно, Эмма узнала в то январское утро 1942 года. Когда они подъехали к приюту Святого Франциска для мальчиков, Иона сказал, что ребенок, которого они хотели, уже находится там, а войдя в приют, чтобы подать заявление об усыновлении младенца, они сообщили, что всю жизнь исповедовали католическую веру.

Никто не мог доказать обратного.

Ребенок, о котором мечтал Иона, попал в приют накануне. Иона внимательно осмотрел ребенка, в особенности его ручки. Эмме показалось, что муж убедился – ребенок тот, которого он ждал.

Они прошли через мучения бесконечных проверок, в том числе их родословной, бытовых условий, и прочую ерунду, но все это окупилось. В конце концов они стали счастливыми родителями мальчика, которому дали имя Джеймс. Мальчик – величайшее счастье в жизни Эммы Стивенс, большее даже, чем Иона, хотя она преданно любила мужа.

И теперь она верила видениям Ионы так же безоглядно, как он сам. Потому что без них она никогда не имела бы Джима.

– Значит, знаменитый доктор Хэнли – его отец, – сказал Иона, главным образом обращаясь к себе. – Интересно. – Потом он повернулся к Эмме. – Это знамение. Вот оно, начало. Близится наше время. Тот начинает обретать власть и богатство. Это знак, Эмма, добрый знак.

Эмме хотелось обнять его, но она удержалась из–за покрывавшей его одежду крови. Добрый знак – так он сказал. Хорошо, если он добрый для Джимми. Волна противоречивых чувств захлестнула ее, она расплакалась.

– В чем дело? – спросил Иона.

Эмма покачала головой.

– Не знаю. После всех этих долгих поисков… в конце концов дать ему возможность узнать, кто его настоящие родители… – Она снова зарыдала. – Я не хочу его терять.

Иона снял перчатку и ласково положил руку ей на плечо.

– Я понимаю твои чувства, но теперь осталось ждать недолго. Мы скоро будем вознаграждены за все.

Вот снова он ходит вокруг да около.

Она схватила его руку обеими руками и стала молить Бога, чтобы никто не отнял у нее Джимми.

1

– Отец Билл! Отец Билл!

Отец Уильям Райан, член ордена иезуитов, узнал голос взывавшего к нему. Это был Кивин Флаэрти, шестилетний местный ябеда и разносчик новостей. Райан поднял глаза от текста своей ежедневной проповеди и увидел мчавшегося к нему через холл рыжего мальчишку.

– Они опять дерутся, отец Билл!

– Кто?

– Никки и Фредди! И Фредди сказал, что обязательно убьет Никки!

– Передай им, чтобы они немедленно перестали драться, иначе обоих ждет плетка.

– Они до крови подрались, святой отец!

Билл вздохнул и захлопнул требник. Придется самому разбираться. Фредди был на два года старше Никки и примерно на сорок фунтов превосходил его в весе. К тому же стоило его разозлить, и он бросался на обидчика, как разъяренный бык. Похоже, язык Никки снова доставил ему кучу неприятностей.

Выходя из кабинета, Билл прихватил висевшую в углу у дверей плетку, которой так боялись его воспитанники. Кивин бежал впереди. Билл поспешно следовал за ним, делая вид, однако, что вовсе не торопится.

Он нашел их в коридоре возле спальни в окружении остальных мальчишек, оравших и подзадоривавших драчунов. Один из зрителей, заметив его приближение, закричал:

– Большой Злой Билл идет! Сматываемся!

Болельщики испарились, оставив соперников на полу. Фредди, навалившись на Никки, занес кулак для очередного удара по окровавленному лицу поверженного врага. Увидев отца Билла, они сразу забыли о своих разногласиях и кинулись бежать вслед за остальными. На полу остались только очки Никки.