– Я не слишком хорошо помню твоего отца, Джим, – сказал Билл, – но ты, наверное, валяешь дурака. Тот человек знал дело и был жесток. Я хочу сказать, он убивал одним ударом.

– Ты знаешь, чем занимается мой отец? Он работает на бойне, но не мясником. Целый день он делает одно и то же, и, по–моему, очень хорошо это умеет. Когда подводят очередную корову, его дело, прежде чем ей перережут горло, раскроить ей череп кувалдой.

14

Эмма услышала, как машина Ионы поворачивает на подъездную дорожку. Она пыталась подавить охватившее ее возбуждение, гадая, в каком настроении он сегодня возвращается. Иногда он уходил поздно вечером, вернувшись, сидел в гостиной, не зажигая света, и пил пиво.

Но бывало, что…

Интересно, куда он ходит во время этих коротких отлучек? Что он там делает, что ищет? Как и о многом другом, связанном с Ионой, она научилась об этом не спрашивать. Все равно ничего не добьешься.

Сейчас ее не очень заботило, для чего он уходил. Просто она надеялась, что он нашел то, за чем ушел. Потому что бывали ночи, когда, вернувшись домой, он не сидел в гостиной, а направлялся прямо в спальню. И в таких случаях он всегда хотел ее, хотел яростно.

А когда на него находило такое, он ввергал ее в пучину наслаждения, которому не было равных.

Эмма слышала; как он вошел в кухню из гаража.

– Все в порядке?

– Все прекрасно, Эмма, просто прекрасно.

Когда она услышала, что Иона прошел мимо гостиной и пересекает холл, у нее забилось сердце. А когда он вошел в спальню и начал раздеваться, между ногами у нее стало влажно. Она слышала частое дыхание Ионы и физически ощущала его растущее возбуждение; казалось, сам воздух в комнате становился знойным.

Иона скользнул в постель и прижался к ее спине. Конечная плоть его была напряженной и твердой, будто из дуба или железа. Она повернулась к нему и почувствовала, как его руки обнимают ее, скользят по бедрам и задирают ночную рубашку.

Это будет одна из тех незабываемых ночей, может быть, самая сладостная.

1

Среда, 28 февраля, первая неделя поста

«Помни, человек, ты – прах, и в прах обратишься».

Грейс думала об этих словах священника, когда он, погрузив большой палец в золу прошлогодних пальмовых ветвей, начертил на ее лбу маленький крест. Она перекрестилась и пошла по центральному проходу храма Святого Иоанна к выходу.

Она стояла наверху каменной лестницы, когда почувствовала, что кто–то коснулся ее руки. Грейс вздрогнула.

– Вы ведь Грейс Невинс, верно?

Она повернула голову и увидела рядом худого молодого человека, примерно вдвое моложе себя.

У него было очень бледное нервное лицо; сквозь светлые волосы, очень тонкие и жидкие, на голове просвечивала кожа. Бледность его лица подчеркивало темное пятно золы на лбу. Рот казался слишком большим для его типа, а нос – слишком маленьким. В пальто, которое он стягивал на себе, могло поместиться двое таких, как он. Пальто было дорогое, но не его размера.

– Кто вы такой?

– Я Мартин Спейно. Мы вас разыскивали.

Грейс сразу забеспокоилась: кому она могла понадобиться?

– Вот вы меня и нашли.

– Это оказалось непросто. Я ждал после каждой мессы в храме Святого Патрика в прошлое воскресенье. Но вас там не было. Святой Дух направил меня обратно в центр. Здесь как раз мой приход.

– Что вам нужно?

– Брат Роберт узнал о том, что случилось на прошлой неделе на спевке хора в храме Святого Патрика.

Грейс повернулась и стала спускаться по ступенькам.

– Я не хочу говорить об этом!

Она не была в этом храме после того ужасного вечера. Теперь она ходила к мессе сюда, к Святому Иоанну. Этот храм ближе к ее квартире. И потом, зачем туда ходить? Ясно, что регент хора не доверит ей соло. Она пыталась переубедить его; она не понимает, что на нее нашло, она и в мыслях не имела петь эти ужасные слова, но это лишь укрепило его в принятом решении: если такое происходит помимо ее воли, как можно быть уверенным, что это не случится на Пасху?

Он, конечно, прав. Она со стыдом убежала из храма.

Молодой человек пошел за ней по ступенькам до Тридцать первой улицы.

– Найти вас было непросто, Грейс. Вы должны меня выслушать, вы – одна из нас!

Это ее остановило.

– Я даже не знаю, кто вы, мистер Спейно…

– Зовите меня, пожалуйста, Мартин.

– …так как же я могу быть одной из вас?

– Брат Роберт говорит, доказательство этому то, что случилось с вами на спевке. Вы почувствовали присутствие Духа зла. Вы знаете, что он среди нас!

Грейс окаменела.

– Вы что, поклоняетесь дьяволу? Я не хочу иметь ничего общего с…

– Нет, нет! Как раз наоборот, я один из числа Избранных.

– Избранных?

Кажется, она видела в книжных лавках на обложке бестселлер с таким названием.

– Избранных кем?

– Конечно, Господом. Святым Духом. Мы получили весть, что грядет Антихрист. Нам должно предупреждать об этом народы Земли. Мы должны разоблачить Духа зла, когда он явится!

Какое–то безумие!

– Мне это ни к чему!

Мартин осторожно взял ее за руку.

– Вы боитесь, я сам боялся, когда впервые узнал, какую ответственность Господь возлагает на мои плечи. Но это ответственность, от которой никто из нас не может уклониться. Брат Роберт объяснит вам все это.

– Кто такой этот брат Роберт, на которого вы все время ссылаетесь? Я никогда о нем не слышала.

У Мартина загорелись глаза.

– Мудрый и святой человек. Он хочет встретиться с вами. Пойдемте. Что–то в настойчивости молодого человека пугало Грейс.

– Я… я не знаю…

Он решительно сжал ее руку.

– Прошу вас, это займет совсем немного времени.

Грейс хотелось убежать от странного незнакомца, однако в его словах была надежда найти ответ на то, что мучило ее со злополучного вечера, когда в храме Святого Патрика она запела о Сатане вместо того, чтобы петь о Святой Деве. С той поры она плохо спала.

– Хорошо, но только на минуту.

– Я рад. За мной, пожалуйста.

Он повел ее по Пятой авеню в сторону от центра мимо великолепного Эмпайр–Стейт–Билдинг в стиле «Артдеко», затем к востоку по Тридцать седьмой улице в район Мюррей–Хилл, где высились ряды величественных особняков, пребывавших в той или иной стадии ремонта. На полпути между Лексингтон и Парком Мартин остановился перед одним из таких трехэтажных особняков.

– Это здесь, – сказал он.

К парадной двери на первом этаже вели ступени из красноватого песчаника. Более короткая лестница справа поворачивала вниз в цокольную часть здания. Там на двери красовалась надпись от руки: «Зал собраний». Слева одиноко росло тонкое чахлое деревце. Голые стебли плюща цеплялись за оштукатуренный фасад.

– На каком этаже ваша квартира?

– На всех этажах, это мой дом.

Грейс подумала, что если она связалась с каким–то ненормальным, то этот псих по крайней мере достаточно состоятелен.

Он повел ее к тяжелой застекленной дубовой двери в райски теплую прихожую, а затем по узкому холлу с вощеным буковым паркетом, не покрытым коврами. Шаги их отдавались эхом от ослепительно белых стен и потолка холла, который вел в ярко освещенную гостиную, такую же уныло белую и голую: в ней стояло несколько предметов ультрасовременной мебели и висели абстрактные картины.

У окна стоял и смотрел на улицу мужчина. Грейс сразу же по одежде признала в нем монаха–систерсианца. Он был в бежевом облачении с широким кожаным ремнем и в длинной коричневой пелерине с откинутым капюшоном, открывавшим тонзуру на голове. Монах выглядел невероятным анахронизмом среди всего этого стекла, хромированных поверхностей и абстрактных полотен. Однако он, по–видимому, чувствовал себя как дома. Обрамлявшие блестящую тонзуру седеющие волосы закрывали уши и доходили почти до плеч. Роста он был среднего, но очень сухопар. Он обернулся к Грейс, и у него оказалась аккуратно подстриженная густая борода с проседью. При сухопарой фигуре лицо его было неожиданно круглым и пухлым. Темно–карие глаза излучали доброту. Когда он сделал шаг в ее сторону и улыбнулся, от уголков глаз по дряблой коже побежали морщинки.