— Он действительно может это сделать? — спросила Магда с сомнением в голосе.

— Я задавался этим вопросом. Но потом вспомнил, какой ужас он нагнал на немцев, ускользая от них в течение полутора недель на крошечной территории замка, убивая одного за другим. Они чуть не перестреляли друг друга. — Профессор подставил руки ветру и поработал пальцами, наслаждаясь гибкостью и свободой движений. — Но после того, что случилось со мной, я пришел к выводу, что Моласар всемогущ.

— Разве можно ему доверять?

Куза глянул на дочь. Этот Гленн, похоже, успел заразить ее своими сомнениями. Он плохо влияет на дочь.

— Как же мне ему не доверять? — немного помолчав, ответил профессор. — Неужели ты не видишь, дочка, что у нас появилась возможность вернуться к нормальной жизни. Наших друзей–цыган перестанут преследовать, не будут стерилизовать и превращать в рабов. Евреев перестанут выгонять из их домов, гнать с работы, конфисковывать их собственность, уничтожать физически. Мне ничего не остается, как довериться Моласару.

Магда молчала. Возразить было нечего.

— Я смогу возвратиться в университет.

— Да… Твоя работа. — Магда чувствовала себя словно в тумане.

— Да, я вернусь, но не на прежнее место. Теперь, когда я здоров, ничто не мешает мне стать ректором.

Магда бросила на отца быстрый взгляд.

— Но ты никогда не хотел заниматься административной работой!

Она была права. Его никогда не прельщала подобная перспектива. Но теперь все изменилось.

— Раньше не хотел. Времена меняются. И если я помогу избавить Румынию от фашистов, не кажется ли тебе, что это будет заслуженной наградой?

— Но вы собираетесь выпустить на свободу Моласара, — сказал Гленн, долго хранивший молчание. — И тогда награда будет совсем другой.

Куза скрипнул зубами от ярости. Почему этот чужак не уберется прочь?

— Он уже на свободе! Я только помогу ему проложить путь. К тому же мы можем прийти с ним к какому–либо… соглашению. От него можно получить столько информации! Создание он уникальное. Кто знает, какие еще считавшиеся неизлечимыми болезни он сможет вылечить! И мы будем у него в долгу за избавление человечества от нацизма! И я просто обязан найти способ с ним договориться, конечно, на приемлемых условиях.

— Условиях? — переспросил Гленн. — И какие же условия вы собираетесь ему предложить?

— Что–нибудь придумаю.

— Что конкретно?

— Ну, не знаю… Можно предложить ему нацистов, которые развязали эту войну и построили лагеря смерти. Неплохо для начала.

— А кто следующий на очереди? Помните, Моласар будет требовать все больше и больше. Вам придется постоянно насыщать его. Кто же следующий?

— Я не позволю со мной так разговаривать! — закричал Куза, теряя терпение. — Можно будет найти какой–нибудь выход. Если целая нация смогла приспособиться к Адольфу Гитлеру, мы наверняка сможем найти способ сосуществования с Моласаром!

— Невозможно сосуществовать с чудовищами, будь то нацисты или Носферату, — произнес Гленн. — Прошу меня простить.

Он развернулся и пошел прочь. Магда осталась на месте, молча провожая его взглядом. А Куза, в свою очередь, смотрел на дочь, понимая, что, хоть Магда и не побежала следом за ним, душой она с этим чужаком. Он потерял дочь.

Осознание этой страшной истины должно было заставить его сердце кровоточить от боли. А он не испытывал ни боли, ни чувства утраты. Только злость. Он вообще не испытывал никаких эмоций, кроме бешеной злобы на человека, отнявшего у него дочь. Но почему?

Как только Гленн исчез из виду, Магда повернулась к отцу. Она пристально глянула ему в лицо, стараясь понять, что же с ним происходит, а заодно пытаясь разобраться и в собственных чувствах.

Отец выздоровел, это чудесно. Но какой ценой? Он так изменился — не только физически, но и нравственно, сама личность его стала какой–то другой. В интонациях появилось высокомерие, чего никогда не было прежде. А уж ярость, с какой он защищал Моласара, вообще не была присуща ему. Складывалось впечатление, будто его разобрали на части, а потом снова собрали… но при этом упустили кое–какие детали.

— Ну а ты? — спросил отец. — Ты тоже уйдешь от меня?

Прежде чем ответить, Магда еще раз внимательно на него посмотрела. Перед ней стоял почти что чужой человек.

— Конечно нет, — ответила девушка, стараясь не выдать своего жгучего желания уйти с Гленном. — Но…

— Но что? — Вопрос прозвучал как удар хлыста.

— Ты хорошо подумал о том, что означает сделка с таким существом, как Моласар?

Выражение лица старика поразило ее. Губы его кривились от ярости, когда он ответил:

— Вот, значит, как! Твой любовник сумел настроить тебя против твоего отца и твоего народа, не так ли? — Слова падали как булыжники. Отец рассмеялся коротким неприятным смешком. — Как легко, однако, тебя переубедить, дитя мое. Всего лишь пара голубых глаз, немного мускулов — и ты готова отвернуться от своего народа в момент смертельной опасности!

Магда пошатнулась, будто на нее налетел внезапный шквал. Неужели это ее отец произносит такие слова? Никогда он не был жесток ни с ней, ни с кем–либо еще, а сейчас прямо–таки брызжет ядом! Не желая высказывать свои обиды, девушка сказала, поджав губы, чтобы не дрожали:

— Я просто беспокоюсь о тебе. Ты ведь не знаешь, можно ли доверять Моласару!

— А ты не знаешь, что нельзя! Ты ни разу не говорила с ним, не видела выражения его глаз, когда речь заходит о немцах, захвативших его замок и его страну!

— Зато я чувствовала его прикосновение, — ответила Магда, невольно задрожав, словно от холода. — Причем дважды. И ничто не убедит меня в том, что его хоть сколько–нибудь беспокоит судьба евреев. Да и вообще любого живого существа.

— Ко мне он тоже прикасался, — возразил профессор, демонстративно подняв руки и быстро обойдя вокруг коляски. — Смотри, что сделало со мной его прикосновение! А что касается заботы Моласара о моем народе, то у меня нет никаких иллюзий на этот счет. Его не волнуют евреи других стран, только сограждане. Только румынские евреи. Именно румынские. Он был боярином на этой земле и по–прежнему считает ее своей! Можешь называть это национализмом, патриотизмом, как угодно — не важно! Главное, чтобы немцы убрались, как он говорит, с «валашской земли». Нашему народу здесь прямая выгода. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему!

Звучало убедительно, и трудно было не согласиться. Все, что говорит отец, логично и достоверно. И вполне возможно, отцом движет благородство. Ведь он может бежать вместе с ней, спастись, но вместо этого намерен вернуться в замок, чтобы попытаться спасти других. Рискует жизнью ради общего блага. Может быть, он прав? Во всяком случае, Магде очень хотелось этому верить.

Но она не могла.

Леденящий холод прикосновения Моласара исключал всякое доверие к нему. Было и еще кое–что: изменившийся взгляд отца, полный злобы и ненависти.

— Я всего лишь хочу, чтобы с тобой ничего не случилось плохого, — только и смогла произнести Магда.

— А я хочу, чтобы с тобой все было в порядке, — ответил отец.

Девушка заметила, как смягчился при этом его взгляд. Стал почти таким же, как раньше.

— И еще я хочу, чтобы ты держалась подальше от этого Гленна, — добавил профессор. — Он на тебя плохо влияет.

Магда смотрела куда–то мимо отца. Ни за что в жизни она не откажется от Гленна.

— Гленн — самое лучшее, что есть у меня в этой жизни.

— Неужели? — сурово спросил отец.

— Да, — почти прошептала Магда. — Он помог мне понять, что до сих пор я и не жила вовсе.

— Как трогательно! Настоящая мелодрама! — презрительно бросил отец. — Но ведь он не еврей!

Магда давно ждала этого обвинения.

— А мне все равно! — выпалила девушка, твердо глядя отцу в глаза, уверенная в том, что и для него это не имеет значения — просто лишний повод поддеть ее. — Он хороший человек! И если нам суждено выбраться отсюда живыми, я пойду за ним куда угодно, если он захочет!