Я завернул его в приготовленное фланелевое одеяльце. Мальчик был волосатым, волосатым, как я. Даже на кистях рук у него росли пучочки волос. Мне хотелось узнать, росли ли у меня такие пучочки, когда я родился. Я подумал, что надо спросить об этом мою мать, и вдруг понял, что она – и его мать тоже!
Я прижал его (тебя, Джим) к себе, и меня захлестнула волна эмоций. До этого момента ты представлял собой только еще один эксперимент, признаю, очень важный, но всего лишь эксперимент, кульминацию долгого процесса, который мы начали с лягушек, перейдя потом к крысам и свинкам. Ты являл собой результат эксперимента, вещь, нечто. Сначала эмбрион, потом плод, но никогда ты не был человеком!
Все изменилось, когда я держал на руках тебя, орущего во всю силу легких. Я смотрел на твое личико, и чудовищность того, что мы натворили, безмерно потрясла меня. Я вдруг понял, что ты личность, человеческое существо, которому предстоит прожить жизнь в нашем обществе. Как озарение, передо мной прошло то, что может ожидать тебя в будущем как первого человеческого клона. Детство у всех на виду, когда за тобой наблюдают, как в микроскоп; не меньше испытаний ожидает тебя в юности. Для людей ты выродок, объект шуток, нападок фанатиков, презрения, насмешек, а возможно, и ненависти со стороны наиболее фанатичных религиозных сект.
И после стольких психологических травм в юности, каким человеком ты можешь стать? Твоя измученная душа наверняка ожесточится. Мне представилось, как ты ненавидишь меня, как думаешь, что лучше бы тебе никогда не родиться. Мне привиделось, что ты покончишь с собой.
И тогда я понял, что не могу позволить этому случиться. Когда Дерр принял послед, я спросил Джэззи, хочет ли она подержать тебя, но она не желала иметь с тобой ничего общего. Кажется, она тебя боялась. После того как Дерр ввел ей что–то болеутоляющее, я передал тебя ему. Взяв пищащего младенца, он посмотрел на меня. Лицо его выражало удивление, радость и триумф. Но какое–то сомнение промелькнуло в его взгляде. Помню наш разговор так, будто это было вчера.
– Мы добились своего, – сказал он.
– Да, конечно, но теперь, когда он у нас есть, что мы будем с ним делать?
Он покачал головой и проговорил:
– Не знаю, не думаю, что мир готов принять его.
– И я тоже не думаю, – вздохнул я.
Мы напоили тебя сахарной водой, уложили в колыбель и разговаривали до поздней ночи. Впервые после начала проекта «Генезис» мы представили себе в перспективе то, чего добивались и чего достигли. До этой минуты мы являли собой одержимых ученых, о каких пишут в дешевых журнальчиках. Твой плач подействовал отрезвляюще, но мы все еще не могли прийти к согласию о своих дальнейших шагах. Я хотел сказать Лофлину, что у нас ничего не получилось, и просить его закрыть проект. Дерр считал, что это слишком решительный шаг. По его мнению, я преувеличивал реакцию общества на появление клона.
Наш спор накалялся все больше, и Дерр в раздражении выскочил из гостиной и направился на второй этаж проверить, как себя чувствует Джэззи. Хорошо, что он сделал это. Наша ссора помогла избежать трагедии.
Услышав, как Дерр наверху зовет Джэззи, я подошел к лестнице и спросил, что случилось. Дерр ответил, что Джэззи нет в комнате. Он собирался поискать ее в туалете. Я поднялся наверх, чтобы посмотреть, как ты, и увидел ее. Она склонилась над твоей колыбелькой. Моей первой мыслью было, что в душе Джэззи наконец проснулись материнские чувства. Потом я заметил у нее в руках подушку, она прижимала ее к твоему личику.
С криком я бросился к ней и оттащил от колыбели. К моему величайшему облегчению, ты сразу же начал орать. Я понял, что с тобой все в порядке, но мне нужно было увести от тебя Джэззи. Она была похожа на бешеного зверя. В ее широко открытых глазах стояло безумие, у рта пузырилась пена, и она вопила с луизианским акцентом: «Убейте это! Убейте это! Оно отвратительно, оно мерзко! Убейте! Убейте!»
Вошел Дерр и помог мне оттащить ее, потом он дал ей снотворное. Когда мы заперли дверь спальни, я посмотрел Дерру в глаза и понял, что дикая выходка Джэззи заставила его изменить свое мнение.
Ее поведение было особенно неожиданным, поскольку она, как мы полагали, не знала, что именно мы имплантировали в ее матку. Я был уверен, что она считает нас парочкой чудаков, возможно, даже гомиков, которые вызвали у нее беременность путем искусственного осеменения (хотя я очень сомневаюсь, что в ее словаре имелись подобные слова). Невозможно было объяснить причину ярости, которую ты у нее вызвал. Однако этот инцидент привел к тому, что Дерр согласился с моим нежеланием ставить военное министерство в известность о том, чего мы достигли.
Мы сняли Джэззи номер в отеле и заплатили ей обещанные деньги. Дерр ежедневно навещал ее в течение недели, пока она окончательно не оправилась после родов. Как только Джэззи покинула наш дом, я нанял для тебя няню.
После долгих размышлений мы решили – наилучшее, что мы можем для тебя сделать, это подбросить в какой–нибудь приют, чтобы со временем тебя усыновили. Мы остановились на приюте Святого Франциска для мальчиков в Куинсе. Остальное тебе известно. Тебя почти сразу же усыновили Иона и Эмма Стивенс и увезли на Лонг–Айленд. Мы сообщили о своей неудаче полковнику Лофлину, представили ему подборку фальшивых материалов о ходе эксперимента и получили извещение, что проект «Генезис» окончательно закрыт.
Этим должно было все закончиться.
Но, Джим, я не мог выбросить тебя из своих мыслей. Я думал о тебе постоянно. Я должен был знать, как ты живешь, как развиваешься.
Я стал так одержим тобой, что в 1943 году продал свой городской дом в Манхэттене и переехал в Монро, где приобрел этот старый особняк. Я слонялся вокруг многоквартирного дома, где жили тогда Стивенсы; когда Эмма отправлялась за покупками и брала тебя с собой, я шел за вами, кое–что тоже покупал, наблюдая за тобой, чтобы понять, как тебе живется, убедиться, что приемные родители хорошо к тебе относятся, что они хорошо относятся ко мне.
Признаюсь, был у меня и научный интерес (не обижайся, ученый – всегда ученый). Я имел возможность получить ответ на вызывавший мое любопытство вопрос: чье влияние сильнее – природы или воспитания? Что в первую очередь формирует нас, среда или наследственность? Я вырос в интеллектуальной среде и, хотя в физическом отношении был вполне в состоянии заниматься спортом, никогда им особенно не интересовался. Ты, будучи генетически идентичен мне, вырос в семье, где вряд ли видел, чтобы кто–нибудь раскрыл книгу. В результате ты стал звездой футбола: я думал, что таков ответ на мой вопрос, но ты еще отлично учился в школе, был редактором школьной газеты, поступил в колледж и теперь, насколько я знаю, заканчиваешь его по специальности «журналистика». Я вспоминаю, что студентом увлекался сочинительством.
Результат моих многолетних наблюдений за моим клоном? Смятение. У меня сейчас больше вопросов, чем в самом начале исследований.
Звучит ли это как бесстрастное заключение ученого? Надеюсь, что нет. Но еще больше я надеюсь, что ты вообще никогда не прочитаешь эти страницы. Мы с Дерром заключили договор. Только нам двоим известна комбинация цифр в шифре сейфа, где хранятся наши материалы. Мы решили никогда не путешествовать вместе. Когда один из нас умрет, другой передаст эти записи адвокатской фирме, с которой мы уже много лет имеем дело. Фирма получит инструкции хранить в тайне самый факт существования этих документов до дня твоей смерти. После этого они уже не смогут повредить. Кто знает, возможно, к тому времени клонирование станет обычным делом? Если так случится, тем лучше. Мы с Дерром улыбнемся в гробу, узнав, что научным миром признаны первооткрывателями.
Я знаю, что все это вызвало у тебя невероятный шок, но уверен, ты сумеешь справиться с этим. Просто помни: ты не должен был ничего знать. И, наблюдая тебя все эти годы, я убедился, что ты достаточно умен, чтобы не предать гласности свое происхождение. С другой стороны, прошу тебя, не уничтожай наши записи. Мы с Дерром заслужили признания хотя бы в будущем. Мы не торопимся. Если ты читаешь это письмо, значит, нас обоих уже нет в живых. Мы можем подождать, у нас сколько угодно времени.
