Не прошло и пяти минут, как омлет Мойше был готов. Ханна переложила его в кошачью миску, выключила плиту и налила себе вторую чашку кофе. Потом присела за кухонный стол, спиной к своему кулинарному шедевру. От аромата вареной печени натощак желудок судорожно сокращался. И как это Ханна могла равнодушно выслушивать жалобы Андреа на токсикоз? Если эта тошнота хоть немного похожа на ту, ее сестра настоящая мученица.

Мойше слопал завтрак за несколько минут — на это у него ушло примерно в четыре раза меньше времени, чем понадобилось Ханне для приготовления этой бурды. Тут была какая-то несправедливость. Ханна собрала кастрюлю, в которой варила печень, сковородку, в которой жарила омлет, и миску Мойше и запихнула их в посудомоечную машину. В ней уже было полно посуды со вчерашнего вечера. Там был ковшик, в котором она варила рис. Были миска и венчик от кухонного комбайна, в котором она измельчала скорлупу от яиц и взбивала сами яйца. Еще там был нож, которым она резала-печень. Вместе с контейнерами, куда она убрала яйца и рис на ночь в холодильник, получилось, что посудомоечная машина до отказа набита посудой, которая понадобилась, чтобы приготовить завтрак бедному котику. Ханна добавила моющей жидкости, нажала на «старт» и некоторое время стояла рядом, качая головой. Бред какой-то! По утрам Ханна никогда не завтракала дома, и перед уходом на работу ей оставалось вымыть лишь кружку из-под кофе. И вот сейчас пять утра, а она уже стоит на кухне перед посудомоечной машиной, битком набитой кастрюлями, перепачканными ради завтрака Мойше!

Зазвонил телефон. Прежде чем снять трубку, Ханна налила себе еще кофе. Звонить в такую рань мог только один человек. Делорес хотела отчитаться о проделанной работе. Когда Ханне не удалось выяснить у семьи и друзей Лонни, куда тот уехал в отпуск, она пустила в дело тяжелую артиллерию. Делорес и Кэрри пообещали ей определить местонахождение Лонни с помощью «сарафанного радио» Лейк-Иден.

— Привет, мам, — сказала Ханна в телефонную трубку. Такое начало разговора уже стало традицией. Ханна знала, что если она вдруг просто скажет «алло», то Делорес не сможет ее отругать — а без этого им и разговор не в радость.

— Ханна, ну почему ты все время так отвечаешь? А если это звоню не я?

— Тогда я бы сказала: «Извините, я думала, это мама». А мне бы ответили: «Ничего страшного». И попытались бы навязать какую-нибудь покупку.

Делорес рассмеялась.

— И все-таки… не надо так делать. Только представь себе, в какую неловкую ситуацию ты бы себя поставила, если бы это оказался кто-то очень важный, а ты бы назвала его мамой.

— А ты разве не важная?

— Конечно, важная. Но ты только представь себе… ну, ладно. Можешь не представлять, — вздохнула Делорес. — Как у тебя дела, дорогая?

— Не спрашивай. Знаешь такое выражение: «Проснись, чтоб нюхать розы»?

— Да, милая, что-то такое я слышала.

— Сегодня мне лучше сказать: «Проснись, чтобы нюхать вареную говяжью печенку».

— Печенку?

— Да, доктор Боб посадил Мойше на новую диету. Я только что приготовила ему завтрак, и теперь в кухне жуткая вонь.

— Нужно открыть окна, милая. И побрызгать везде тем освежителем воздуха, который я тебе подарила. С ароматом английского сада.

— Ага, — поморщилась Ханна. Освежителем она уже пробовала пользоваться. Если производитель не ошибся и в английских садах действительно так пахнет, ее в такой сад ни за какие коврижки не заманишь.

— Я всегда так делала, когда на День святого Патрика твой отец готовил солонину с тушеной капустой, — продолжала Делорес. — Никому она не нравилась, но он все равно готовил ее каждый год.

Ханна засмеялась. Делорес говорила правду. Большая часть капусты с солониной отправлялась прямиком в мусорное ведро, а не в их животы. Для Ханны дело было не в еде, а в самом празднике, который ей очень сильно нравился. В такой день, как говорил ее отец, все немного ирландцы.

— Мама, тебе удалось узнать что-то про Лонни?

— Не так уж много, — Делорес вздохнула так тяжело, что в трубке затрещало. — Бриджет даже не знает, куда он поехал. Она посоветовала спросить у Рика.

— Ну и?

— Ну и Рик тоже ничего не знает, но думает, что Лонни уехал встретиться с девушкой.

— Это Лонни ему так сказал?

— Нет, но он не хотел сообщать, куда едет. А раз Лонни всегда Рику все рассказывал, то он и решил, что тот уехал встретиться с девушкой.

— Правдоподобно. — Ханна откинулась на спинку стула и отхлебнула еще кофе. — И кто же эта девушка?

— Подходит только одна. Но этого не может быть.

— Кто?

— Твоя сестра. Рик думает, что Лонни уехал в Миннеаполис, чтобы повидаться с Мишель.

— Что-о? — переспросила Ханна в надежде, что ослышалась. Делорес, в общем, ничего не имела против Лонни, но вряд ли она бы обрадовалась, узнав, что Лонни сейчас с Мишель в общежитии колледжа.

— Но это полная чушь. Вчера вечером я звонила Мишель, и она сказала, что Лонни не видела.

— А ты не спрашивала ее, где он может быть?

— Ханна, ты что, за идиотку меня принимаешь? Конечно, спрашивала. Мишель сказала, что совершенно не представляет себе, куда Лонни мог поехать, что они просто друзья и что Лонни, разумеется, не звонит ей всякий раз, чтобы сообщить, куда поедет в отпуск.

— По-моему, она немного рассердилась на тебя за твой вопрос.

— Немного? Да она как будто с цепи сорвалась! Не знаю почему. У меня и в мыслях не было ее в чем-то обвинять.

— Может, у нее был тяжелый день, — брякнула Ханна первое, что ей пришло в голову. — Не волнуйся, мама. Мишель сейчас наверняка переживает из-за того, что накричала на тебя.

— Надеюсь, что так. Обычно родителей принято уважать, если кто не в курсе.

— Ну конечно, Мишель тебя уважает, мама. Она обязательно позвонит тебе и извинится.

— Как же, позвонит она! Просто пришлет открытку — она так всегда делает. Если посылаешь открытку, то не нужно снова разговаривать и извиняться.

— Ну и что? Зато открытки хранятся дольше телефонного разговора. — Ханна ловко сменила тему и еще некоторое время болтала с Делорес, а потом попрощалась и повесила трубку.

— Как говорил Шекспир: «Сестричка слишком щедра на уверения»[5], — сказала Ханна Мойше, лакавшему воду из миски. — Позвоню ей, и посмотрим, что она скажет мне.

Ханна налила себе еще кофе, открыла записную книжку и набрала номер. Может, Делорес и убедил ответ Мишель, но у Ханны появилось смутное подозрение: когда ее невинная сестричка уверяла, что Лонни в глаза не видела и не представляет, в какие края тот мог уехать, Лонни был к ней гораздо ближе, чем того хотела Делорес. Точнее, он, вероятно, находился на расстоянии вытянутой руки.

Ханна поставила в духовку еще четыре противня с печеньем, взяла телефон и снова набрала номер. В квартире, которую снимала Мишель, никто не отвечал, и автоответчик тоже не работал. Она некоторое время слушала длинные гудки, а потом положила трубку. Дверь на улицу отворилась, и в кухню вошла Лайза.

— Привет, Лайза. Кукурузное печенье уже почти готово.

— Ух ты, что за красота! — Лайза повесила куртку на вешалку и прошла к раковине, чтобы вымыть руки. — С чего мне начать: сделать печенье на сегодня или замесить пирожные для полицейского управления? Они просили шоколадное в шоколаде, с каким-нибудь оранжевым украшением.

— Давай я займусь печеньем, а ты пирожными. — Ханна взглянула на рецепт Кексов с Помадно-Сливочной Глазурью, лежавший на кухонном столе. — Если хочешь, можешь испечь для них кексы Альмы, а вместо особого ингредиента положить яблочное повидло, у нас есть немного в холодильнике. Только отложи потом один для Беатрис, чтобы она попробовала.

— Отлично, — сказала Лайза, взяла рецепт и пошла к холодильнику за яблочным повидлом.

Через полтора часа вся выпечка на сегодня была готова. Все прошло без неожиданностей. Кухня в «Корзине печенья» была небольшой, но Ханна с Лайзой работали вместе уже целый год и научились предугадывать движения друг друга. Наливая себе кофе, чтобы выпить его в любимом уголке, Ханна удивлялась, как ей вообще удавалось работать без Лайзы.