— В котором часу ты была дома?

— Почти ровно в девять, без нескольких минут. Я посмотрела на часы, когда вошла в кухню.

— И когда ты уезжала от школы, шериф был еще жив?

— Да-да. — Луэнна слегка поежилась. — Я в зеркало видела, что он стоит возле своей машины и грозит мне кулаком.

— Во сколько это было?

— Точно не знаю. К парковке я подъехала в пять минут девятого. Помню, что посмотрела на часы, когда выходила из машины, хотела знать, сильно ли опоздала на твой урок. Не думаю, что наш разговор с шерифом занял больше двух минут, так что уехала я примерно в десять минут девятого.

— Достаточно близко ко времени убийства, — сказала Ханна, мысленно завязав узелок, чтобы не забыть записать все, что ей сообщила Луэнна. — Кто-нибудь видел тебя и шерифа?

Луэнна сморщила лоб и покачала головой:

— Не думаю. Если бы видели, об этом уже стало бы известно. Там стояло много машин, но, насколько я понимаю, все были в школе.

— Что ж, я узнала все, что хотела, Луэнна. — Ханна спрыгнула со стойки. — Спасибо за откровенность.

— Ты… эээ… тебе нужно кому-нибудь говорить про отца Сьюзи?

— Нет, но, наверное, моя мама догадается.

— Этого я и боялась, — расстроилась Луэнна. — Я знаю, что она бывает в «Розовом жирафе». Твоя мать, если захочет, и камни заставит заговорить. И эти камни сами не заметят, как все ей выложат.

— Что верно, то верно, — ухмыльнулась Ханна. Мамаша Делорес умела выуживать из человека информацию, не прилагая к этому особых усилий. Андреа тоже унаследовала этот дар, и Ханна горячо жалела, что ей самой он не достался.

— Думаешь, она кому-нибудь расскажет?

— Мама? — Ханна не стала больше ничего говорить. Просто посмотрела на Луэнну.

— Ничего, — смущенно сказала Луэнна. — Я сама знаю. Если твоя мама еще никому ничего не рассказала, так это просто вопрос времени.

— Она поклялась мне, что будет молчать, пока я не сообщу ей новости. Думаю, на несколько часов ее хватит. На твоем месте я бы сама позвонила маме и Кэрри и все им рассказала. Может, никто ничего и не узнает, но на всякий случай хорошо бы привлечь их на твою сторону.

— Ты права. Думаешь, они меня уволят, когда узнают, кто отец Сьюзи?

Ханна удивленно посмотрела на Луэнну.

— Они взяли тебя на работу, хотя вообще не знали, кто ее отец. Какая теперь разница?

— То есть ты думаешь, что им все равно?

— Вот уж кому не все равно, так это им. Скорее всего, они еще все уши тебе прожужжат, чтобы ты переехала жить к Нетти.

— Потому что она теперь одна? — погрустнев, спросила Луэнна.

— Нет, потому что, если ты станешь жить в городе, ты сможешь заканчивать работу позже.

На следующее утро Ханна проснулась от призывного мурлыканья. Оно становилось все громче, и, разлепив веки, Ханна увидела два желтых глаза, внимательно смотревшие на нее из утренних сумерек.

— Ладно, уже встаю, — Ханна со стоном села в постели и протянула руку, чтобы отключить будильник, сию секунду готовый зазвенеть. Мойше часто будил ее перед самым звонком, и она нисколько не возражала. Просыпаться под мелодичное мурлыканье гораздо приятнее, чем под пронзительный электронный писк.

Сунув ноги в отороченные мехом мокасины, Ханна побрела в кухню.

— Мойше, иди сюда, — позвала она. — Сегодня утром боевые действия отменяются. Я должна восстановить подорванные силы. Так что я просто насыплю тебе того, что ты хочешь.

Вчера вечером, зная, что поступает неправильно, Ханна сдалась и накормила Мойше его любимым кормом для котят. Совет номер шесть не сработал, так же как и предыдущие пять. Согласно брошюре, нужно было взять банку с консервированным тунцом, слить жидкость и окропить ею миску с кормом. На минуту Ханна решила, что дело в шляпе, потому что Мойше бросился к миске и с аппетитом принялся слизывать капельки сока с сухого корма. К несчастью, этим все и закончилось. Приглядевшись, Ханна увидела, что Мойше старательно слизал соус, а кусочки корма остались в миске нетронутыми.

Сварился кофе, и Ханна налила себе. Сделав глоток побольше, чтобы окончательно проснуться, она достала из хозяйственного шкафа еду для Мойше. Когда кот был накормлен и напоен, Ханна не спеша допила кофе, торопливо приняла душ и оделась.

Ханна часто хвалилась, что может собраться на работу на автопилоте, чуть ли не с закрытыми глазами. Это утро не стало исключением. Когда через пятнадцать минут Ханна вернулась в кухню, глаза ее были широко открыты навстречу новому рабочему дню, волосы высушены, а сама она была одета в подходящие джинсы и майку с длинными рукавами, с надписью «Живи — и не забывай про шоколад».

Миска Мойше была пуста. Ханна снова доверху ее наполнила и присела к столу, чтобы выпить еще кофе и просмотреть записи в своей, как она ее называла, «книге преступлений» — в блокноте в зеленую линейку, который она всюду носила с собой. Он ничем не отличался от десятка блокнотов, что валялись в ее квартире. В «Корзине печенья» тоже лежало несколько блокнотов — в кухне, кладовой, в еще одной кладовой и в кофейне. Возможно, это был результат влияния километров бумаги, что она исписала на лекциях в колледже, но Ханна была уверена: не иметь при себе бумаги с ручкой — преступление куда более тяжкое, чем заменить при замешивании теста сливочное масло на маргарин.

Что же ей известно про убийство шерифа Гранта? Ханна пролистала записи. Вскрытие показало, что шериф умер между восемью и половиной десятого и что причина смерти — удар по голове тупым предметом. Когда на шерифа напали, он стоял в нескольких футах от своей машины. Убийца дотащил труп до мусорного бака (не меньше десяти ярдов) и запихнул тело внутрь.

Ханна остановилась и внимательно перечитала записи. Может, это и не очень важно, но следует выяснить, был ли шериф мертв, когда убийца тащил его к баку. Это можно поручить Андреа. Ей нужно будет только позвонить доктору Найту, поймать его на удочку с помощью какого-нибудь вопроса по поводу своей беременности и перевести разговор на вскрытие.

Ханна записала в раздел «Нужно сделать»: «Мусорный бак — живой или мертвый?», захлопнула блокнот и уже потянулась к куртке, как вдруг зазвонил телефон.

— Мама, — пробормотала Ханна, и Мойше угрожающе мяукнул. Делорес Свенсен ему не очень-то нравилась. Не входила она и в число тех, кого он просто терпел.

Ханна бросила куртку и сняла трубку:

— Привет, мам.

— Это не мама, а я, — донесся из трубки голос Андреа. — Но я звоню тебе насчет мамы. Она какая-то не такая.

— Ты совершенно права. Но, в конце концов, она наша мать, и мы должны любить ее такой, какая она есть.

— Ханна, брось свои шутки! Мне кажется, что-то случилось. Мама сама не своя, и… и… я всю ночь не сомкнула глаз, думала об этом. Поэтому и звоню в такую рань.

— Успокойся, Андреа. В твоем положении нельзя волноваться. Что значит «мама сама не своя»?

— Например, как она обошлась с Трейси. Мама ее обожает, так?

— Это точно.

— И она любит бывать с ней.

— Ну да.

— Так вот, вчера вечером я ей позвонила и предложила в следующую субботу сходить с нами в библиотеку. Там есть специальная программа для детей и их бабушек и дедушек.

— Для мамы лучше не придумаешь. Она будет в восторге.

— Я тоже так подумала, — вздохнула Андреа, — но она даже не обрадовалась. А когда я предложила ей после выступления забрать к себе Трейси с ночевкой, она заявила, что у нее, возможно, будут другие планы.

Ханна сморщила лоб. Это было совершенно не похоже на их мать. Делорес любила, когда Трейси оставалась у нее на ночь, и внучка всегда для нее так много значила.

— И что это за планы? Ты спросила?

— Конечно, спросила, но она ответила, что это не мое дело. И потом добавила, что у нее тоже есть личная жизнь.

Ханна вытаращила глаза.

— Личная жизнь — у мамы?

— Она так сказала. Думаешь, это мужчина?

— У мамы? Да ты что!

— Но ты ведь все узнаешь, правда? У тебя так хорошо это получается, Ханна.