Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Даже Гармо говорил тихо.

Казалось бы, я должен радоваться. Должен ликовать. Загадка разгадана, мерзавец найден, дело сделано, все в порядке. К своему собственному удивлению и ужасу, я заметил, что вместо этого я глубоко огорчен. Идиотизм, конечно, но мне почему-то ужасно жаль было Гармо. Странно, просто-напросто глупо, как можно за каких-то два часа до такой степени влюбиться в совершенно незнакомого человека! Лучшее доказательство того, какие ловушки… Я сказал себе: ты не подходишь для подобных вещей.

— Когда это произошло? — спросил я.

— Неделю назад. Вчера была ровно неделя, если говорить точнее.

— И вы до сих пор молчали?!

Белые пятна проступили снова — сразу, как по команде.

— Этот мерзавец нас опередил! — сказал Кольбьернсен. — У нас было собрание на следующий день. Только я приготовился выложить свою новость, а он вдруг сообщает, что нужно, мол, помочь двум товарищам уйти в подполье. Его, мол, предупредили, что их собираются арестовать, но кто именно предупредил — это он обещал сохранить в строгой тайне.

— Ну и дальше?

— На следующий день немцы действительно разыскивали этих двоих. А еще через день мы переправили их в Швецию. Отличные ребята, между прочим…

После этого что мне оставалось делать? Алиби в полном порядке. Удивительно, как эта гора мяса умудряется быть столь изворотливой! Не знаю только, был ли этот фокус с предупреждением состряпан заранее, по принципу: "берешь — давай", или же просто они заметили нас в тот вечер, несмотря на все предосторожности, и быстренько придумали выход, — от этого ничего не меняется. Ведь стоило мне заикнуться о своих подозрениях, и Гармо достаточно было бы ответить: "Хорошо, раз уж вы так настаиваете — фру Хейденрейх приходила, чтобы предупредить меня насчет арестов". И в каком бы я оказался положении? Вы сами видели, сколь трогательное взаимное доверие объединяет этих троих, и сами слышали, сколь все они неравнодушны к этой фру Хейденрейх. Фру Хейденрейх! Фру Хейденрейх! Мария!

Он скорчил презрительную гримасу.

— Вот где уязвимое место наших доморощенных рыцарей! Отсюда и все несчастья — от этих сантиментов. Те, другие, сентиментальностью небось не страдают.

Я размышлял минуту-другую.

— Рассуждая строго логически, так ведь вполне могло быть, — сказал я.

— Что вполне могло быть?

— Что она приходила предупредить его.

Он секунду смотрел на меня, высоко подняв брови. Я понял, что в эту самую секунду меня сровняли с землей. Но он предпочел остаться в рамках вежливости.

— Рассуждая строго логически — разумеется. Но зная, что в группе имеет место предательство…

Он выразительно пожал плечами. Я невольно вспомнил, как директор рассказывал мне, что в свое время Кольбьернсен учился во Франции.

— Мы думали относительно его ликвидации, — сказал он немного погодя очень спокойно.

— Что? Ликв… Вы с ума сошли!

Тут же все его спокойствие как рукой сняло. Передо мной был человек, напоминавший пантеру перед прыжком. И он прыгнул. Какую-то долю секунды мне казалось, что он сейчас прыгнет прямо на меня, и я невольно напряг мускулы. Но он всего лишь спрыгнул со стула и стоял теперь передо мной, подняв руки, сжав кулаки.

— А что прикажете нам делать? — заорал он. — Спокойно смотреть на все это? Уподобиться стаду баранов — бе-е, бе-е, — у нас нет юридических доказательств! Неужели за три с половиной года мы абсолютно ничему не научились? Позволить, чтобы эти… эти… чтобы они и дальше водили нас за нос, пока всех нас не уничтожат? Когда мы поймем, наконец, что у нас война? Через тридцать лет, когда она давно будет выиграна немцами? Вы что, тоже считаете, что победу можно высидеть? Неужели мы никогда не поймем, что всему, что касается ведения войны, — результативности, напористости, дисциплине, самоотверженности, плановости, энтузиазму, храбрости, жестокости — разумной жестокости, — что всему этому мы должны учиться у нашего противника? Всему! А как бы вы сами поступили в подобном случае — может быть, послали курьера в Лондон? И получили ответ через полгода — если б они соизволили ответить! О! Да я бы… я бы…

— Вы бы лучше взяли тоном ниже, — сказал я. — Если в соседнем номере кто-нибудь есть, им сейчас никакого звукоуловителя не требуется.

Он моментально успокоился и сел. Когда он снова заговорил, тон был совершенно нормальный.

— Извините меня! — сказал он. — Я, конечно, немного погорячился…

Извините меня… Помнится, я уже слышал это.

— Ничего, — сказал я. — Должен признаться, что у меня лично очень большие сомнения. Да и вы сами, видимо, не слишком уверены, если не ликвидировали его, хотя у вас была целая неделя.

— Мы просто хотим собрать побольше улик! — сказал он. — Мы продолжаем следить за ним — безрезультатно пока что. А тут как раз сообщили, что вы едете.

Теперь разговор пошел уже чисто деловой. Ему, видимо, просто необходима была разрядка. И когда с этим было покончено, он вспомнил, что я все же некоторым образом начальство, хоть и стар и глуп.

Мы порешили на том, что о ликвидации пока не может быть и речи. Он будет продолжать следить за Гармо. Доктору и директору мы ничего не скажем. "Еще получат, нервное расстройство!" — как выразился Кольбьернсен. Возможно, мне придется отправиться в Осло за инструкциями, но насчет этого стоило еще подумать — следовало иметь в виду, что за мной, возможно, слежка. Вероятнее всего, я еще денек останусь в городе и поработаю в банке — может быть, что-нибудь прояснится. В настоящий момент положение было терпимое. Был прислан и установлен новый радиопередатчик, и на сей раз немцы, по всей видимости, ничего не подозревали. Кольбьернсен обещал держать меня в курсе, если произойдет что-либо важное. Я, со своей стороны, обещал то же.

Под конец у меня возникло впечатление, что мои акции опять немного поднялись.

Кольбьернсен снял свой плащ с телефона и собрался уходить. Он помялся немного.

— Надеюсь, вы извините, что я не сдержался. Но в такой ситуации трудно не нервничать.

Я сказал, что все в порядке. Он посмотрел на меня почти с доверием. Я спросил:

— Эта фру Хейденрейх — что это за особа?

Он снова пожал плечами на свой французский манер.

— Так, ничего особенного.

— Пожилая, молодая?

— Как сказать. Что-нибудь, я думаю, около сорока.

Он ушел, и я остался один.

Хотел я того или нет, но приходилось признать — Кольбьернсен был искренен.

И второе — мне по-прежнему до боли было жаль Гармо.

КЛОЧОК БУМАГИ

Это чистая случайность, что я разгадал загадку.

Я почти не спал в ту ночь. Я лежал, ворочался и все думал о Гармо. Что-то во мне отказывалось верить, что этот простоватый, шумный жизнелюб — предатель. Но я не мог отмахнуться и от улик, которые, к сожалению, говорили не в его пользу. И если это правда — значит, он не так прост, как кажется, вот и все. Жизнелюб-то, конечно, жизнелюб, но где сказано, что жизнелюбы не бывают предателями?

Каким образом мог он докатиться до этого? Прошлое его было без сучка, без задоринки: то, что он зол был на этот стрелковый клуб, не так уж удивительно. Многие из нас тогда считали, что подобные клубы — ростки нарождающегося фашизма.

Фру Хейденрейх. Влюблен во фру Хейденрейх?

Так, ничего особенного. Сорок лет.

Ханс Берг и пожилая дама. Сорокалетняя женщина. Опасный возраст. Сорок лет. Сорок дней. Срок искушения Христа в пустыне. А тут сорок лет в пустыне. Вернее, сорок четыре года минус четырнадцать дней и четырнадцать ночей.

Мне надо осудить его. Мне, безупречному, надо осудить его. Гармо, я осуждаю тебя на смерть за то, что ты влюбился во фру Хейденрейх, ничем не примечательную женщину. Осуждаю тебя на…

Я, кажется, все-таки заснул, потому что вдруг оказался в судебном зале, — и я был судья. Я должен был осудить человека на смерть, он сидел внизу в своем закутке, но я его не видел. У него лицо было чем-то закрыто, носовой платок, или… нет, у него не было никакого лица. Оно растекалось, становилось туманом, что-то у меня, наверно, произошло с глазами… надо бы открыть глаза… но вместо лица туман. Я должен был что-то сказать обвиняемому, но мне ужасно мешало, что я не вижу его лица. Это мне так мешало… Я должен был дать ему слово, но можно ли дать слово человеку без лица? Надо сначала снять, сдернуть это… Чепуха, дам ему слово, зачем ему лицо, ведь все равно я его приговорю к смерти. И я обращаюсь к нему:

54
{"b":"236344","o":1}