Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Mais non, madame!

— Mais oui, monsieur! Кир по наитию свыше даже отдал иудеям награбленную ритуальную храмовую утварь — в общем, хороший был царь.

— Лучше, чем Вы думаете, потому что кир — это вино, это то вино, которое мы с Вами сейчас пьем, точнее, особый коктейль из белого бургундского вина с добавкой черносмородинного ликера «Крем де кассис». Полюбуйтесь его цветом, — розовый с нежным сиреневым отливом. Можно добавить ликер в бургундское игристое или в шампанское и тогда получится «Кир Руаяль» — королевский, ну, чтобы доставить Вам удовольствие, царский кир, здесь и до персидского царя недалеко.

Празднество вокруг нас набирало силу. Между столиками сновали энергичные официанты. Бутылки кира как игральные кегли торчали у них из подмышек. После третьего бокала и второй перемены блюд легкость оставила меня, а специалист по Камилле Клодель перестал казаться галантным кавалером и превратился в стареющего брюзгу. И вообще, Клодель — посредственный скульптор и звезда, сфабрикованная феминистками. Близость к Родену и с Роденом, раннее безумие и 40 (если не ошибаюсь) лет в психиатрической клинике. Грех не раскрутить эффектную биографию. В фильме с Депардье — Роденом Камилла переколотила все свои скульптуры. Очень умный ход. Дескать, не дошли до нас ее шедевры, потому что создательница их разбила. А если разбивать было нечего, просто всего и вылепила, что несколько дилетантских вещичек?

Но какое отношение имеет моя бедная бабушка — ведь о ней сказ — к Осеннему Салону? В том-то и дело, что никакого.

Стены парижских ресторанов обычно забраны зеркалами — это позволяет оптически увеличить пространство. В нашем зале зеркала были вмонтированы в стены под углом, что создавало эффект мультипликативности — великое множество гостей сидело за одинаковой трапезой и одинаковым жестом опрокидывало в рот содержимое бокалов. До десерта было еще далеко, но мне захотелось выйти на улицу одной и поймать такси. У профессора были, кажется, другие планы. Я с удивлением заметила, что он держит мою руку в своей, а свободной наполняет киром мой бокал.

И тут я увидела ее (как же она здесь очутилась, ведь никогда за пределы Бессарабии не выезжала?). На ней был элегантный брючный костюм, который, я догадалась, смотрелся намного дороже денег, заплаченных за него, массивное серебряное колье в псевдо-египетском духе ей очень шло, наряд дополнял яркой расцветки скользкий натурального шелка длиннющий шарф, прикупленный вчера в бутике в Латинском квартале — в общем, она выглядела весьма эффектно, только прическа заставляла желать лучшего, и это из-за пристрастия к фетровым шляпам. Могла бы хоть здесь в Париже перестать преследовать меня — куда там. Она привела сюда целые полчища себе подобных, одетых в униформу, выстроившихся рядами, веером расходящимися в пространстве. На каждой был элегантный брючный костюм и яркий шарф, подобный приспущенному штандарту, и прическа каждой несколько кособока.

Она смотрела на меня, помноженная бесчисленными зеркалами, смотрела хорошо знакомым тяжелым взглядом. Могла бы стать дружелюбней и смириться с моим отражением. Нет, в ее взгляде я уловила упрек: что же ты изменяешь нашему густому терпкому красному и пьешь что попало, кир какой-то, яйн несех[2], будь то хоть сам Кир Великий, царь персидский и благодетель иудеев? Ни ему, ни, тем более, его вину доверять нельзя.

Айн Пнимит [3]

Центр Иерусалима был оцеплен — только что произошел теракт. Автобус теперь пойдет петлять по еврейским религиозным кварталам, обогнет Старый город и мусульманские анклавы и только потом выползет на самое высокое в городе место — Хар ха-Цофим, где расположены университет и Академия художеств «Бецалель». Профессор нервничал, он опаздывал на лекцию. Оставалось взять такси, но и здесь сложности, не каждый шофер согласится «туда» ехать. Настаивать не принято, да и бесполезно. «Если господин хочет рисковать — его дело, но мне там искать нечего». В долине при въезде на территорию академии залегла враждебная деревня, крайние ее дома подползают к дороге на расстояние снайперского выстрела, так что можно схлопотать пулю или камень в ветровое стекло, в последнее время эти случаи участились. Но профессору везет, таксист кивает головой в знак согласия. В машине заходится криком радио: теракт взорвал шлюзы политической риторики, и теперь эти мутные воды будут бурлить и пениться в свое удовольствие.

Панорама за окном разворачивается по восходящей спирали: массивный золоченый купол мечети Эль-Акса — пуп раздора — на повернутой затылком к Еврейскому университету Храмовой горе, виток — и становятся видны горы Моава и запавшее в низине меж лунных сопок и соляных столбов Мертвое море. При въезде на территорию академии патруль проверяет багажник, заглядывает в лица. Арабская деревня справа под откосом кажется необитаемой. Черные проемы окон, чахлые кустики. С чего бы это? Соседний холм с четко очерченной монументальной башней Аугусты-Виктории на вершине зелен и свеж по-зимнему. В долине солнце выхватывает лишь одну стену каждого дома, остальные растушеваны тенью. Беленные солнцем стены стоят как кладбищенские надгробья, развернутые под одним углом. Уж не вымерли ли жители в самом деле?

Пассажир, зазевавшись было на библейский пейзаж, спохватывается и, расплатившись, как в ледяную воду, ныряет в просушенный знойным хамсином воздух. Такси исчезает из виду, прежде чем он успевает укрыться в безопасном портале академии.

«Ба, да вся деревня — она здесь!» Конечно, ему ведь говорили, весь наш обслуживающий персонал — из соседней деревни. Есть электрик Джихад, он и восемь его старших братьев трудятся в «Бецалеле». Джихад любит работать с обнаженной моделью — там, где позирует натурщица, всегда неполадки с электричеством, и тогда он — тут как тут. Есть завхоз Арафат. «Ключи у Арафата, Арафат починит, Арафат выдаст, договоритесь с Арафатом, он подпишет…» С этим Арафатом, очевидно, можно договориться. Профессор спешит в буфет запастись бутылкой минеральной воды. Нервничая, нажимает в лифте не на ту кнопку и оказывается в кухне. Под его ногами — груда фаянсовых осколков. Молодой араб в ярости колотит посуду. Хватает тарелку и швыряет ее об пол. Рядом с ним стоит напарник — в руке крупный кухонный нож-тесак.

Доктор философии подергал ручку у себя за спиной, увы, лифт ушел, и услышал свой сильно помолодевший голос. Так, в бытность учителем средней школы, он журил расшалившихся учеников: «А ну-ка, ребята, наигрались и будет, а сейчас дайте пройти!» Расступились — прошел. За перегородкой в кафе — гомон, суета, раскаты смеха, сигаретный дым, какая-то громкая музыка, запах недорогой университетской еды.

Зал, где молодежь собралась на лекцию, был полон и бурлил.

— Самовольная расправа, линч! — один из студентов ораторствовал со сцены. — Полицейский выстрелил в террориста, а не взял его живым, чтобы можно было предать того суду. Если бы суд признал палестинца виновным, я был бы рад полюбоваться, как он корчится на электрическом стуле, а так — он убит незаконно!

— Офир! — пытался перекричать говорящего студент из зала, — ты не в Америке, у нас нет электрического стула. Ты что предлагаешь, чтобы террористов казнили? Не ожидал я от тебя такой негуманности!

Профессор остановился в дверях, в одной руке — пластмассовый стаканчик с кофе, в другой — бутылка минеральной воды, на плече — сумка с книгами. Он подумал, что кто-то из присутствующих возразит, мол, террорист успел расстрелять и ранить несколько десятков человек, и если бы полицейский не уложил его, тот успешно продолжал бы свое дело. Но нет, никто не возразил.

Лектор (его пригласили в качестве гостевого профессора) поднялся на невысокую сцену, сел к столу, зачерпнул белой пластмассовой ложечкой кофе, судорожно глотнул, передернулся отвращением, отвинтил крышечку бутылки, жадно отпил треть, закрутил крышечку, издал горестное дребезжащее «э-э-э» и забылся.

вернуться

2

Яйн несех (иврит) — некошерное, изготовленное неевреями вино.

вернуться

3

Внутреннее зрение (иврит).

12
{"b":"236122","o":1}