Ёрики Сано Исиро, самый молодой из старших полицейских чинов в Эдо, медленно пробирался по мосту Нихонбаси. Ранним солнечным прозрачным зимним утром масса людей пересекала этот мост: носильщики с корзинами овощей, бежавшие на рынок и с рынка, продавцы воды с ведрами на коромыслах, покупатели и торговцы, согнувшиеся под тяжким бременем. Деревянные подметки громко стучали по доскам, воздух звенел от криков, смеха и разговоров. Даже знаки самурайского отличия на одежде не могли помочь Сано ускорить продвижение. Сидя на лошади, гнедой кобыле, он едва возвышался над толпой. Пара мечей, которые были при нем — длинный изогнутый клинок и короткий, как кинжал, — обеспечивали лишь гнусавое «Тысяча извинений, досточтимый господин».

Однако Сано не унывал. Позади осталась скука первого месяца работы в должности ёрики. Бывший учитель и историк, он быстро обнаружил, что управление маленьким отделом в департаменте полиции гораздо менее интересное дело, чем обучение юношей и копание в старинных текстах. Он тосковал по прошлой профессии, и мысль о том, что ему уже никогда не придется гоняться за утраченным или скрытым фактом, вызывала в душе саднящую пустоту. В мир охраны закона его забросили скорее семейные обстоятельства и связи, чем собственный выбор и талант. Тем не менее он поклялся, что будет служить на совесть. Сегодня он решил хорошенько изучить свои новые владения. Сидя в конторе и ставя печать на докладах служащих, совершить сие было трудновато. Приободрившись, он окинул взглядом Эдо.

По берегам широкого канала теснились побеленные здания складов, на воде роились баржи и лодки. Смог от бесчисленных печей и плит, топящихся углем, образовывал дымку над низкими, крытыми черепицей и соломой крышами, которые простирались по равнине во всех направлениях. Сквозь пелену виднелся замок на холме. Там Иэясу, первый сёгун из клана Токугава, основал ставку бакуфу военного правительства. Это случилось семьдесят четыре года назад, когда он выиграл сражение при Сэкигахаре. Благодаря загнутым кверху карнизам крыш главная башня замка походила на пирамиду из белых птиц, готовых вот-вот взлететь: подходящий символ для периода мира, установившегося после той битвы, самого продолжительного из всех, которые Япония знавала за пять столетий. За замком мягкими тенями проступали западные горы, они голубели почти как небо. Над ними белела снежная шапка горы Фудзи. Еле слышный звон храмовых колоколов вплетался в симфонию окружающих Сано звуков.

Съехав с моста, Исиро миновал шумный зловонный рыбный рынок и углубился в узкие извилистые улочки Нихонбаси — района, населенного крестьянами и торговцами, тезки моста. На открытых деревянных прилавках магазинов одной улицы продавцы саке торговались с покупателями, на другой люди копошились возле красильных лавок, дымящихся баков. Грязь и отходы хлюпали под копытами лошади и под ногами пешеходов. Сано повернул за угол.

Он оказался на широкой площади, где прошлой ночью пожар уничтожил целых три квартала. Обугленные остатки примерно пятидесяти домов — пепел, почерневшие стропила и балки, мокрый мусор, битая черепица — покрывали землю. Горький запах отпылавшего кипарисового дерева висел в воздухе. Безутешные погорельцы бродили среди этого разгрома, пытаясь отыскать хоть что-то из своих пожитков.

— Ай-я... — выла пожилая женщина. — Мой дом, вещи, все пропало! О-о, что же мне делать?

Соседки подхватывали ее причитания.

Сано сочувственно покачал головой. Тридцать два года назад — за два года до его рождения — великий пожар уничтожил большую часть города и унес сотни тысяч жизней. И по-прежнему «цветы Эдо», как здесь называли пожары, пускались почти каждую неделю среди деревянных домов, потому что сильный ветер моментально раздувал искру в гудящее пламя. Наблюдатели на шатких деревянных башенках, воздвигнутых над крышами домов, ударяли в колокола при первых признаках пожара. Жители Эдо спали тревожно, постоянно ожидая подобного сигнала. Большинство пожаров возникало случайно, из-за невинных ошибок вроде установки лампы слишком близко к бумажной ширме. Но встречался и злой умысел.

Сано приехал выяснить, не является ли вчерашний пожар следствием намеренных действий. Он сразу понял, что улик здесь не отыскать. Придется собирать показания очевидцев. Спешившись, он подошел к мужчине, который вытаскивал из пепелища металлический ящик:

— Вы видели, как начался пожар?

Ответа не последовало. Вместо него Сано услышал дробь шагов и вопли «Стой, стой!». Он обернулся. Тощий человек в лохмотьях проскочил мимо, задыхаясь и всхлипывая. Следом неслась группа головорезов, размахивая дубинками. Голые ступни убегавшего скользнули по грязи, и он растянулся на земле примерно в десяти шагах от Сано. Головорезы тут же набросились на беднягу, в воздухе замелькали дубинки.

— Чтоб ты сдох, скотина! — крикнул один из нападавших.

Всхлипывания оборванца превратились в крики боли и ужаса, он поднял локти, защищаясь от ударов.

Сано поспешил на помощь:

— Прекратите, вы убьете его! Что вы делаете?

— Кто тут задает вопросы?

Сано повернулся на грубый голос. Рядом стоял дородный мужчина с маленькими злыми глазами. Короткое кимоно свисало поверх обтягивающих штанов. Подстриженные волосы и короткий меч за поясом серой накидки выдавали в нем самурая невысокого ранга. Внимание Сано привлек предмет, зажатый в правой руке мужчины: тяжелая стальная палка с двумя изогнутыми шипами над рукоятью для захвата клинка нападающего — дзиттэ, оборонительное оружие и стандартное снаряжение патрульного досина.

Сано сообразил: перед ним его подчиненный, один из сотни с лишним человек. Мимо склоненных голов таких досинов он проходил во время официальной церемонии представления служащих. Головорезы, которые оставили в покое оборванца и смотрели теперь на Сано, — гражданские помощники этого офицера. Он лично нанял их, и они подчиняются только ему, выполняя грязную полицейскую работу вроде задержания преступников.

Троица угрожающе придвинулись к Сано.

— Кто вы такой? — переспросил досин.

— Я ёрики Сано Исиро. Доложите, почему ваши люди избивают этого горожанина?

Слова прозвучали тихо и твердо, хотя сердце у Сано дрогнуло от волнения. Он пока не привык к своим новым полномочиям.

Досин раскрыл рот, смущенно потер сильно выступающий подбородок и раболепно поклонился.

— Ёрики Сано-сан, я не узнал вас, — пробормотал он и кивнул в сторону помощников, те поспешно построились в шеренгу и опустили головы, упершись руками в колени. — Мои самые искренние извинения.

Интонация придала двусмысленность словам уважения. Сано почувствовал тайное презрение, исходившее от досина. Злые глазки сузились донельзя, когда досин осматривал его свежевыбритый лоб и напомаженные волосы, собранные на затылке в тугой узел, кимоно в черную и коричневую полоску, лучшее у Сано, и черные широкие штаны, недавно им купленные. Сано рассердился, но виду не подал. Презрение досина было ему понятно. Тщеславие ёрики служило притчей во языцех. Сано не следил за модой, но его начальник, судья Огю, подчеркивал важность правильного подбора одежды и ухода за внешностью.

— Ваши извинения приняты, — только и сказал Сано. — Так чем провинился этот человек, за что вы его наказываете?

На лице досина отразилось замешательство, обычно ёрики предпочитает держаться подальше от суматошной полицейской повседневности. Он на месте происшествия появляется в исключительном случае, да и то как главнокомандующий — в полном боевом облачении, при шлеме и с копьем. Сано предположил, что он вообще первый из ёрики, кто расследует заурядное дело о пожаре.

— Это сделал он. — Досин указал на руины. — Поджег. Убил пятнадцать человек. — Он плюнул в оборванца, все еще лежавшего в грязи и вздрагивающего от судорожных рыданий.

— Откуда вам это известно?

Возмущенный досин выпятил массивный подбородок еще сильнее.

— Жители видели мужчину, убегавшего с улицы, когда пожар только что начался, ёрики Сано-сан. К тому же он сознался.