Гонит осень со двора

Палых листьев позолоту.

Голубеет по утрам

В ледяной норе болото.

Над просторами полей,

Ветром выметенных чисто,

Треугольник журавлей

К югу солнечному мчится.

И рассказ про их поход,

О дороге этой длинной

Ветер бережно несет

Следом стаи журавлиной:

«Звезды светят нам в пути,

И в пути встречают зори,

И далеко впереди

Сквозь туман синеет море.

Мы летим! Курлы! Курлы!

За горами скрылись степи!»

Удивляются орлы

Журавлям в высоком небе.

На горах белым-белы́ снега,

Замела метелица-пурга.

Снег блестит осколками слюды,

На снегу босой ноги следы.

Коротка ступня и широка:

Не людская здесь брела нога.

На берлогу в лес медведь идет.

Переходит черный ключ он вброд.

И, забравшись в чащу, в бурелом,

В яму лег под самым старым пнем.

Видит он — бежит лесная мышь:

«Почему ты, серая, не спишь?»

Отодвинул прелую сосну,

Завернулся в шубу и заснул.

Над медведем мох повис седой

И качает сивой бородой.

Пролетает по лесам пурга,

Наметает белые снега.

Спит медведь, и стелется над ним

Сквозь сугроб дыханья влажный дым.

Закрутило, засвистало,

Снегом сеяло-мело,

А потом метель устала,

Горы выбелив бело.

И к утру мороз хороший

Затрещал по всем лесам.

Заковал он в лед порошу

И узором расписал.

Каждый кустик на поляне

В кружевах и серебре.

И идут в сугробах лани

Друг за другом на заре.

Проложить им нужно тропы

В этой толще снеговой

Сквозь высокие сугробы,

Наметенные пургой.

Первой лани утром ранним

Всех труднее впереди

Стену белую таранить,

Что встает на их пути.

И когда сменяться надо —

Лань с тропы слегка свернет

И в конце пристанет стада,

Отдыхая в свой черед.

Та, что следом шла за нею,

Раздувая шумно грудь

И вытягивая шею,

Пробивает дальше путь

Так, безмолвным уговором

Поделив тяжелый труд,

По снегам в ущелье горном

Лани медленно идут.

Ночной залита синевой

Долина между гор,

И пахнет дымом и смолой

Под пихтою костер.

Расположившись на ночлег

У пламени костра,

Усталый дремлет человек

До самого утра.

С ножом на поясе, с ружьем,

И лыжи узкие при нем.

Он спит и слышит вдруг сквозь сон

В сугробах хруст и скрип,

И чей-то вздох, и чей-то стон,

И приглушенный хрип.

Глядит: в горах ни ночь, ни день,

Еще не рассвело,

И у костра стоит олень

И дышит тяжело.

Он лишь сейчас прервал свой бег —

За ним взметенный вьется снег.

И волчьи тени на снегу,

Глаза их, как огни!

Оленя волки стерегут,

Его убьют они.

Но человек схватил ружье

И поднял навесу —

И скрылось жадное зверье

В тумане и в лесу.

Сверкнуло солнце из-за гор —

И догорел, шипя, костер.

Олень рогами чуть качнул,

И строен и высок,

И через палую сосну

Его унес прыжок.

А человек промолвил так:

— Живи, брат, хорошо!

И вскинул за плечи рюкзак

И снова в путь пошел.

Для серн и туров соль кладет,

Идет все выше и вперед.

Горы круче, круче, круче.

Надо мной парят орлы,

И упала синей тучей

На поляну тень скалы.

На поляне необъятной,

Молчаливой и пустой,

Лишь бормочет ключ невнятно,

Прячась в заросли густой.

И, накрытый тенью синей,

Уходящий в бездну склон

Лесом пихты и осины,

Как стеною, окружен.

Посреди — болото стынет,

Мертвой полное воды.

Отпечатаны на глине

Чьи-то давние следы.

На поляне был когда-то

Знаменитый солонец.

Избродило зубров стадо

Из конца ее в конец.

И оставили копыта

Навсегда на тропах вязь,

Вся истоптана, изрыта,

Превратилась в камень грязь.

На стволах седой осины

(То не ветра ли игра?)

От подножья до вершины

Лентой сорвана кора.

Старый зубр зимой и летом,

Поутру и ввечеру,

Подходил к деревьям этим

И сдирал с осин кору.

Бородатый, в бурой шубе,

Бык огромный, как гора,

Брался снизу желтым зубом

И, треща, вилась кора.

Но на княжеских охотах

Перебит могучий зверь.

Только тропы, да болото,

Да осины здесь теперь.