Эта диалектическая теория климата в огромной степени объясняет «парадоксы», которыми полна здешняя природа. Только она дает правильный ответ на вопросы: почему у некоторых рек южного склона господствует северный режим, и наоборот. Почему наблюдаются одновременно самые низкие и самые высокие модули (показатели) водостока на противоположных склонах одного и того же хребта, когда получается положение, точно хребет «сам себя загораживает». Она совершенно правильно объясняет снижением рельефа глубокое продвижение лесов в степные районы, как это наблюдается у Майкопа: снижение рельефа открывает путь насыщенным водяным паром воздушным массам, идущим от Черного моря, а за ними движется и влаголюбивая лесная растительность.

Зима наступила неожиданно, без переходов. Ночью похолодало, подул резкий северный ветер, а утром все горы и леса вокруг были запорошены чистым, сверкающим снегом.

Выехал верхом в Хамышки. Белые молчаливые леса призрачно-пустынны. Среди серо-синих низких облаков видны куски неба нежной голубизны. С ветвей пихт и лиственных деревьев сыплются искрящиеся и переливающиеся всеми цветами снежинки. Кое-где на дубах трепещут под легким ветром зеленые флаги неопавшей листвы. Слышатся редкие голоса соек, синиц и гулкий стук дятла.

Белая залила паводком огромные пространства пойм и сейчас клокочет и роет каменные стены в узких коридорах.

Высоко, над бело-желтыми известняковыми осыпями, над Дахом, летят косяки гусей: на кромке снежных буранов они стремительно мчатся к югу.

Великолепен закат. Черно-синие снизу и багряно-огненные вверху вечерние облака клубятся над опушенными снегом дубовыми лесами на конусообразных горах. Небо по-зимнему замутненное и мягкое. Острая, как крупинка соли, звезда дрожит в мглистой синей дали.

Утром бродил по берегу Малчепы. В вершинах деревьев пищат и возятся синицы. На ветвях белыми хлопьями, лежит снег. Ноги тонут в сугробах. Среди ослепительной белизны снегов вода кажется черной и словно неживой. На берегу много волчьих следов.

У туристских балаганов под буками чернеют свежие следы и покопы диких свиней. Поворачиваю по кабаньей тропе. Свиньи заходили в балаганы. В одном из них они съели пепел на старом кострище. Известны случаи, когда копытные животные — олени, кабаны — при недостатке или отдаленности солонцов отыскивали оставленные в лесу погасшие костры и поедали в них золу. Теперь я сам убедился в этом.

Осторожно идя по следам против ветра, я вскоре набрел на гурт свиней. Сначала я услышал легкий треск слева на крутом склоне, затем заметил неясное шевеление в поросли молодого пихтарника, над которым высились буки и пихты. Затаившись за пихтой, я наблюдал свиней на очень близком расстоянии. Они долго рылись у подножья деревьев. За сугробами и кустами я сначала не мог их видеть, и лишь то здесь, то там над укрытием искрилась на солнце всеми цветами радуги взбрасываемая кабанами снежная пыль.

Первой вышла на поляну старая, свинья. Ее клинообразное серебристо-серое тело, двигавшееся по брюхо в сугробах, было так огромно, что с сгоряча мне показалось, будто это медведь. Моя ошибка неудивительна: в здешних лесах медведи залегли лишь недавно, и следы их встречались на снегу еще несколько дней назад. Вслед за свиньей появились два подсвинка такой же серебристой окраски, как мать. Немного погодя к ним присоединился довольно большой кабан. Он был покрыт черновато-бурой грубой щетиной. Из-под верхней губы кабана торчали загнутые назад клыки. Особенно привлекал внимание «калкан» — мощное утолщение подкожного хряща на загривке, на груди и лопатках зверя, которое делало его похожим на воина, надевшего боевой нагрудник. Калкан служит кабану защитой от смертельного удара клыков в схватках с соперником.

Свиньи передвигались в глубоком снегу с неожиданной быстротой и живостью, непрерывно вспахивая рылом снег и взметая радужные облачка сухих снежинок.

Я свистнул. Кабан мгновенно остановился и повернулся грудью ко мне, высоко подняв рыло и насторожив уши. Хвост его ощетинился и изогнулся злым крючком. Секунда — и весь гурт бесшумно и молниеносно исчез.

Старший сотрудник зоологического сектора Сергей Сергеевич Донауров — молодой талантливый зоолог. Он учился в Казанском университете и уже несколько лет работает в Кавказском государственном заповеднике.

Высокого роста, с цыганским, смуглым лицом и буйной копной волос, он очень похож на васнецовского Алешу Поповича..

Недавно вместе с коллекторами Никифоровым и Дементеевым он ходил для наблюдений за животными по одному из самых трудных маршрутов — в верховья Киши.

Бросив лыжи на Тегенях, они отправились в центр своего района — на Сенную поляну. Ночью пошел снег. К утру намело полутораметровые сугробы. Стоял мороз в 27 градусов, дул сильный ветер. Все вокруг заволок густо сыпавший снег; в четырех шагах ничего не было видно.

Остались на месте пережидать.

За день толщина снега дошла почти до двух метров.

На второй день решили все же возвращаться на Тегеня. Сделали «круги» и пошли. Круги тонули на метр в рыхлых сугробах. Приходилось, вытаскивая их, заодно поднимать столб насевшего на них снега. Пригрело солнце. Начало таять, и люди проваливались по грудь. С пихт падали тяжелые пласты мокрого снега. Все трое промокли до нитки, изголодались, продрогли до костей.

Снова ударил 22-градусный мороз. Одежда, вплоть до белья, заледенела и резала тело в кровь.

Отдыхать было невозможно: замерзли бы насмерть.

У Донаурова сломался снегоступ. Ковыляя, как хромой, Донауров беспрестанно проваливался одной ногой в снег.

Утопая в двухметровых сугробах, исследователи не прерывали научной работы. Они видели, как через щель между Лохмачом и Джемаруком звери откочевывали с занесенной снегом поляны и спускались вниз, в долины рек. Кабаны прокладывали глубокие траншеи; они в полном смысле слова шли под снегом. Почти всем животным удалось уйти.

Так Донауров с товарищами одолел шестнадцать километров. Козлиную поляну, недалеко от Тегеней, длиной в три километра, они едва прошли за пять часов.

Донауров приказал спутникам пробиваться вперед, не дожидаясь его.

Первым на стоянку в Тегеня пришел Дементеев. Он развел костер. За ним дотянулся Никифоров, и последним буквально приполз и, не снимая уцелевшего снегоступа, свалился на полу балагана Донауров. Пятнадцать часов он лежал без движения.

В течение двух дней все трое были больны от страшного переутомления. У всех поднялась температура, но дело ограничилось насморком и кашлем.

На третий день стали на лыжи и вновь отправились к Сенной наблюдать поведение животных в глубоком снегу.

Во второй выход, после метели, Донауров и его спутники застали на Сенной поляне громадного кабана-секача. Он выбрал себе место, поросшее пихтами и буками. Корма было очень много. Жил он на площади в четверть гектара и всю ее изрыл своими траншеями. Он устроил две лежки под старыми большими пихтами. Когда секач был настигнут людьми в одной из траншей, он стал уходить от них в сторону, медленно прокладывая дорогу в глубоком снегу.

Утром мы вместе с Григорием Ивановичем Бессонным и младшим наблюдателем Пономаренко с рюкзаками за плечами поднимаемся в горы.

Дует сильный ветер, порошит.

Входим в буковый лес. Сухой глубокий снег рассыпается под ногами на мельчайшие морозные пылинки. Многоцветными звездочками переливаются они в солнечных лучах. Время от времени беззвучный вихрь, прорываясь между стволами, несет в воздухе долго не опадающую, радужную, тончайшую пелену снежинок, сметенных с веток. Белый ковер снега испятнан кабаньими следами и поколами.