Но вот и Красная Поляна. Машина останавливается у автобазы.
Через полчаса я уже был в доме Южного отдела Кавказского заповедника, в том самом доме, где семь лет назад вел незабываемые для меня беседы с ученым лесоводом Леонидом Ивановичем Сосниным и замечательным исследователем высокогорных лугов Ричардом Аполлинариевичем Еленевским, ныне уже покойным.
…Рано утром спускаюсь через облитый сверкающий росой фруктовый сад по знакомой тропке к звонкому, бьющему из камней ключу.
При утреннем освещении на всем облике усадьбы видны следы войны: забитые дранью то там, то здесь окна, потрескавшаяся и местами обнажившая потемневшее дерево штукатурка, квадраты высокой сорной травы там, где раньше были куртины цветников и грядки ягод. В глубине сада — временная баня, сложенная из плит ракушечника (за войну в ней перемылась чуть не целая дивизия).
В отделе не осталось ни одной лошади, и сотрудникам почти все приходится перетаскивать на себе.
Линия фронта проходила отсюда в каких-нибудь тридцати километрах на северном склоне Псеашхо, у лагеря Холодного. Мосты через Уруштен сожжены немцами, и туристская тропа еще не разминирована.
Но люди отдела, вернувшись с фронта, залечив свои раны, теперь залечивают раны, нанесенные заповеднику. Они расчищают тропы в горах и лесах, строят наново мосты и кладки, ремонтируют здания. Вечером в усадьбе загорается яркий электрический свет: это работает электростанция, построенная перед войной силами здешних людей. Теперь она восстановлена и пущена их же руками.
Вот идет, заметно припадая на одну ногу и опираясь на палочку, человек с плохо выбритым, узким книзу лицом. Голова его постоянно опущена. Когда он говорит, то лишь поворачивает к собеседнику лицо, не поднимая головы, и смотрит на него как-то сбоку и вверх. Инвалид Отечественной войны Иван Тимофеевич Куницын раньше был строителем электростанции, а теперь электромонтер на ней. Он также и егерь-волчатник, хитро прячущий стальные капканы в земле и под водой, на волчьих тропах и бродах.
Люди заповедника с первых дней войны стали разведчиками, проводниками частей Красной. Армии и оперативных групп, инструкторами по преодолению глубоких зимних снегов и борьбе с лавинами. Они ловили и уничтожали диверсантов, пробираясь в тыл врага, доставляли продовольствие нашим бойцам, спасали их из под снега.
Осенью 1942 года немцы захватили станицу Псейбайскую, прорвались через Умпырь в заповедник и двинулись дальше по Малой Лабе, но были остановлены в урочище Цахвоа. Через Белореченский перевал им все же удалось выйти к старому лагерю Уруштен, на подступы к перевалу Псеашхо.
Иван Тимофеевич Куницын как проводник водил в эти дни минометное подразделение в район Умпыря, на Мастакан. После тяжелых боев от подразделении осталось всего шесть бойцов с командиром роты лейтенантом Лимаренко, и при них четыре миномета.
Куницын вывел их к холодному лагерю, который был еще в наших руках. Немцы к тому времени успели захватить расположенный немного ниже старый Уруштенский лагерь.
Наши части отошли от лагеря Холодного, заняв оборону по ту сторону перевала Псеашхо В лагере связисты уже начали сматывать телефонный провод. Вокруг лежали штабеля мин. Их должны были подорвать.
Лейтенант Лимаренко сказал бойцам:
— Здесь тысячи мин. У нас четыре тяжелых миномета. Отступать не будем.
Он запретил связистам снимать линию и донес командованию отошедшей части о своем решении.
За два часа минометчики и Куницын, оставшийся с ними, выпустили по врагу восемьсот мин.
Над ними все время висела «рама» — немецкий корректировщик. Вражеские пикировщики заход за заходом сбрасывали на них тонны бомб. Много раз немцы пытались обойти или перебить минометчиков с господствующих над лагерем Холодным скал. Но четыре миномета поднимали на воздух вместе с осколками камней и щепой деревьев выдвинувшиеся вперед пулеметы и автоматчиков противника. Выстрелом из миномета Лимаренко сбросил в пропасть особенно донимавший защитников лагеря немецкий станковый пулемет со всем расчетом.
Подоспело первое подкрепление: двадцать автоматчиков при двух пулеметах.
Рубеж был удержан.
Дальше лагеря Холодного врагу так и не удалось прорваться.
Кордон Ачипсе, 7–9 июня
Сегодня с рюкзаком за плечами я отправился на кордон заповедника Ачипсе, где сейчас работает старшим наблюдателем Михаил Сафонович Пономаренко — один из скромных героев этой книги, с которым семь лет назад я совершил большую круговую поездку по заповеднику.
День хотя и облачный, но очень жаркий. Спасает от жары лишь то, что дорога большей частью идет среди густого леса грецкого ореха, каштанов, грабов, кленов, черешен, дающих прохладную тень. Местами лес отступает влево, взбегая на горы, и тогда с правой стороны открывается наполненная синим воздухом бездна, где гремит Мзымта, светлая зелень просторных долин за ней и еще дальше — нежная бирюзовая дымка лесов и хребтов, уходящих ввысь и сливающихся с пепельно-сизыми облаками над горизонтом.
Миновав сланцевый рудник, иду непролазными низкими зарослями ивняка и ольхи. Узкая, черная от дождей тропа чуть заметна в царящем здесь сумеречном освещении. Это настоящие волчьи места, и недаром на влажной тропе видны следы волков.
Тропа сворачивает к речной террасе и через высокие папоротники и крупный галечник выводит к реке Ачипсе. Налитая до краев паводком, река стремительно мчится по крутому ложу, бурлит и пенится в водоворотах. Через рукава и петли реки перекинуты кладки. Кладки — это поваленные с берега на берег деревья, иногда, как в этом случае, с чем-то вроде перил. Я терпеть не могу кладок. Не имея привычки, и без мягкой здешней обуви по этим мокрым стволам трудно перебираться, особенно с грузом за спиной: того и гляди, как раз очутишься в летящей среди каменных порогов бешеной струе.
После долгих усилий и осторожных переходов я выбрался, наконец, на твердую землю.
Кордон Ачипсе — это несколько почерневших от времени и дождей домиков, окруженных невысокой оградой, фруктовыми деревьями и огородами на серой щебнистой почве лесной поляны.
На лай собаки и мой зов из дверей ближайшего домика вышла невысокая смуглая женщина с темными серьезными глазами. Я узнаю жену Пономаренко, Анну Емельяновну, снаряжавшую когда-то нас в многодневную поездку по заповеднику. Михаила Сафоновича нет: он только что ушел в горы расчищать тропы…
На следующий день с утра с сыном Михаила Сафоновича Толей, недавно учеником фабрично-заводской школы, а теперь слесарем рудника, отправляемся к реке Ачипсе ловить форель.
Переходим на другой берег по двум скользким кладкам над скачущей через камни, поднявшейся за ночь водой. В руках у Толя бамбуковая удочка с волосяной лесой. Скрываясь в тени прибрежных кустов, Толя забрасывает лесу у самого берега, против течения, в завивающиеся воронки бурунов. Но форель не клюет: вода после дождя слишком высока и мутна.
Прыгая с камня на камень, мы перебираемся через один из рукавов Ачипсе и по густым зарослям ольшаника и папоротников выходим к реке Лауре. Зеленоватая вода чиста и прозрачна, и Толя снова забрасывает лесу. Вдруг он быстро выдергивает ее из воды, и на конце упругого волоса, извиваясь и сверкая на солнце, как кусок серебра с чернью, танцует в воздухе крапчатая форель. Толя еще раз забрасывает лесу — и опять добыча.
В кустах неподалеку от нас сухо хрустнул сучок. Присмотревшись, я увидел дикую козу Насторожив уши и пригибая переднюю часть тела низко к земле, она бесшумно кралась к отмели, почти пополам перерезавшей узкую в этом месте реку. Подойдя к краю отмели, дикая коза остановилась. Выпуклые большие глаза ее пугливо смотрели по сторонам и на противоположный берег. Но вот она медленно, как бы не доверяя дну, вошла в воду, и вскоре на том берегу в последний раз блеснуло в кустах белое пятно «зеркала», Коза скрылась в лесу.
Возвращаемся с уловом домой, но уже по другой дороге — звериными запутанными тропами. Время от времени Толя останавливается, внимательно разглядывая что-то внизу — какие-то кочки и глубоко вбитые в землю колья — и говорит:
