О, эти шаги!..

Отчетливый ритм чьих-то шагов... К нам медленно приближалось нечто... Приглушенный шум голосов, тихое пение, разговоры... Слов не различить... У меня вдруг так сильно закружилась голова, что я едва не потерял сознание и, чтобы не упасть, схватился за Роджера и одновременно за стойку бара.

— Роджер! — громко вскрикнул я. Посетители бара, конечно же, слышали мой возглас. Однако устремленный на меня взгляд Роджера был совершенно спокойным, а на лице его застыло удивленное выражение. Он был явно потрясен и озадачен происходящим.

Я вдруг увидел, как надо мной и над ним нависли огромные крылья и нас окутала словно поднявшаяся из самых недр земли непроницаемая тьма. А затем возник свет! Яркий, слепящий свет!

— Роджер! — еще громче закричал я.

Шум голосов и пение становились оглушительными, а крылатая фигура все росла и росла.

— Не смей забирать его, во всем виноват только я!

Ярость заставила меня вскочить с места. Я был готов разорвать крылатое видение в клочья, если в том возникнет необходимость,— лишь бы оно отпустило Роджера. Однако я по-прежнему не мог отчетливо разглядеть таинственное существо. Равно как не понимал, где нахожусь в данный момент я сам. А видение наваливалось на меня, окутывало дымом, медленно сгущалось, обретало непреодолимую мощь и постепенно поглощало, растворяло в себе призрак Роджера. И в центре видения вдруг возникло лицо — точнее, только глаза — гранитной статуи.

— Отпусти его!

Все вокруг смешалось. Не было больше ни бара, ни Виллидж, ни города, ни всего мира в целом.

Быть может, даже то, что поначалу я принял за пение, было не чем иным, как звоном разбитого стекла.

А потом — чернота. И покой.

И тишина.

Впрочем, вполне возможно, что все это мне только почудилось, ибо на какое-то время я лишился чувств.

Я очнулся на улице.

Надо мной склонился перепуганный, дрожащий бармен.

— С тобой все в порядке, парень? — раздраженным тоном спросил он. Голос у него был гнусавый, крайне неприятный; черные плечи, жилетки и рукава белоснежной рубашки припорошил снег.

Я молча кивнул и поднялся на ноги, чтобы дать ему возможность с чистой совестью оставить меня одного. И только тогда обратил внимание, что галстук мой на месте, пальто застегнуто и тоже покрыто снегом, а руки совершенно чистые.

Снегопад, хоть и не сильный, по-прежнему продолжался. Самый красивый снегопад, какой я только видел.

Я прошел сквозь вращающуюся дверь в отделанный плиткой холл и остановился у входа в бар. Оттуда мне было хорошо видно место, где мы только что беседовали и где на стойке все еще стоял бокал Роджера. За исключением того, что нас. там уже нe было, ничто в зале не изменилось. Бармен со скучающим видом разговаривал с кем-то и, похоже, не обратил внимания на то, что происходило вокруг; хотя он, наверное, все же заметил, как я поспешно, спотыкаясь, бросился прочь и выскочил на улицу.

«Беги! — кричала во мне каждая частица души.— Но куда бежать? Подняться в воздух? Не поможет! Оно мгновенно догонит тебя. Лучше оставайся на холодной земле».

«Ты забрал Роджера! Неужели ты преследовал меня только ради этого?»

Вероятно, я произнес эти слова вслух или сделал какое-то движение, потому что бармен вдруг поднял голову и посмотрел и мою сторону. Нет, вряд ли, я просто стоял и плакал. А рыдающий мужчина не может не вызвать интерес, тем более если )тот мужчина такой, с позволения сказать, как я,— ведь наши слезы окрашены кровью. Надо бежать! И чем скорее, тем лучше!

Я повернулся и вновь вышел на заснеженную улицу Скоро наступит утро. Так стоит ли мне бродить по холоду и тем самым продлевать свои страдания? Не разумнее ли отыскать подходящую для отдыха могилу и уснуть?

— Роджер! — не переставал я звать со слезами в голосе, время от времени вытирая рукавом мокрое лицо.— Кто ты, проклятое существо? — взывал я что есть мочи, и эхо отдавалось от стен окрестных домов.

«...Проклятое существо...» — донеслось до меня, и вдруг... Я вновь услышал несвязный гул голосов. Я пытался противостоять этому существу. Лицо! Его лицо... Недремлющий разум и ненасытный характер! Нет, я не должен позволять сбить себя с толку, я не должен предаваться воспоминаниям!

В одном из домов распахнулось окно, и чей-то голос сердито велел мне заткнуться и убираться прочь.

«Все, хватит,— приказал я себе.— Не пытайся восстановить в памяти прошедшее. Иначе ты окончательно лишишься и разума, и сознания».

Перед моим мысленным взором неожиданно возник образ Доры, и мне показалось, что я вот-вот рухну прямо здесь, посреди улицы, дрожа от ужаса и бормоча какую-нибудь бессмыслицу в ответ на расспросы любого, кто подойдет и попытается мне помочь.

А это было самое плохое, самое отвратительное, самое ужасное, что могло бы со мной случиться.

Но что выражало лицо Роджера в тот последний момент? Я даже не уверен, что это вообще можно назвать выражением. Что я прочел в его глазах? Умиротворение? Невозмутимый покой? Понимание? Или это были всего лишь глаза призрака, теряющего остатки жизненной энергии? Глаза призрака, отдающегося во власть другого призрака?

Оказывается, я громко плакал и вопил на всю улицу. Но осознал это, лишь когда со всех сторон до меня стали доноситься окрики смертных, требовавших, чтобы я немедленно заткнулся.

Я шел и шел вперед.

И вот наконец остался в одиночестве. Я продолжал плакать, хотя теперь уже тихо. Впрочем, улица была пуста, и никто не мог меня услышать.

Еле переставляя ноги, согнувшись почти пополам, я продолжал путь. Рыдания душили меня, я не мог их сдержать, но вокруг не было ни души, и потому никто меня не видел и не слышал. Я жаждал восстановить в памяти все последние события, но не смел, ибо боялся, что не выдержу нервного напряжения и рухну посреди дороги. О Роджер! Роджер!.. Боже мой, я едва сдерживался, чтобы в порыве своего чудовищного эгоизма немедленно не помчаться к Доре, не броситься перед ней на колени и не признаться в том, что натворил... «Это моих рук дело! Я убил его!..» — хотелось крикнуть мне.

Где я? Кажется, в центре города. В одной из витрин промелькнули норковые шубы. Снег мягко падал, нежно касался моих ресниц... Я размотал кашне и тщательно вытер лицо, чтобы уничтожить следы кровавых слез.Увидев ярко освещенный отель, я нерешительно вошел внутрь.

Заплатив за номер наличными, я добавил щедрые чаевые и попросил не беспокоить меня в течение суток, после чего отправился наверх, тщательно запер на засов дверь, задвинул шторм, отключил отвратительно вонявший обогреватель, заполз под кровать и провалился в сон.

Однако, прежде чем я погрузился в долгое оцепенение — а до рассвета оставалось еще несколько часов, и времени на сон было хоть отбавляй,— в голову мне пришла вдруг странная мысль: Дэвид на меня, конечно же, рассердится, а вот Дора... Дора, скорее всего, поверит мне и поймет.

Я успел проспать, наверное, несколько часов. С улицы по-прежнему доносились звуки ночной жизни.

Когда я проснулся, небо еще только начало светлеть. Ночь подходила к концу. Наконец-то я смогу по-настоящему впасть в забытье. Чудесно! Слишком поздно, чтобы размышлять о чем-то. Пора отдаться во власть глубочайшего вампирского сна, присоединиться ко всем остальным бессмертным, которые — где бы они в эти минуты ни находились — ищут убежище, чтобы спастись от дневного света.

Отчетливо раздавшийся в тишине голос заставил меня издрогнуть:

— Все не настолько просто...

Я вскочил на ноги так резко, что опрокинул кровать, и взглянул в том направлении, откуда донесся голос. Маленький гостиничный номер показался мне безвкусно украшенной золоченой западней.

В углу стоял человек, самый обыкновенный, ничем не примечательный мужчина Среднего роста, отнюдь не красавец, как, например, Роджер, скромно — в отличие, скажем, от меня — одетый, не молодой и не старый...— в общем, просто человек. Хотя вполне приятной наружности. Он стоял, скрестив ноги, а руки были сложены на груди.