Меня одолевала усталость. Кровь переполняла сосуды. Вполне удовлетворенный содеянным, я сожалел о своем прежнем глупом поведении и стыдился страха, который испытывал при разговоре с Дэвидом. Он наверняка решил, что я свихнулся. Но что удалось мне выяснить? Только то, что существо, которое следило за мной, не имело намерения защитить Роджера, помешать мне сделать его своей жертвой, точнее, оно вообще не имело отношения к Роджеру. Но разве я не знал этого прежде? И разве я мог быть уверен, что оно исчезло навсегда?

Пока можно было сделать лишь один вывод: это существо само выбирало момент появления — вне всякой зависимости от моих поступков.

Какая все же очаровательная церквушка. Нарядная, изысканно украшенная, она представляла собой бесценное произведение архитектуры и совершенно не сочеталась с окружающей застройкой Нижнего Манхэттена. Впрочем, говорить о какой-либо сочетаемости в городе, где перемешались все стили, где готика тесно соседствует с модерном, а древность — с ультрасовременностью, давно уже не приходится. Я прочел надпись на ближайшем указателе: Уолл-стрит.

Неужели я оказался в самом начале Уолл-стрит? Я вновь прислонился спиной к холодному камню и закрыл глаза. Завтра вечером мы встретимся с Дэвидом и все обсудим. А Дора? Неужели она спит сейчас ангельским сном в номере отеля напротив собора? Позволю ли я себе тайно взглянуть на нее в последний раз? Имею ли я право на этот прощальный и совершенно безобидный взгляд, прежде чем окончательно оставлю в прошлом сегодняшнее приключение? Нет, это уже лишнее.

Мне следует навсегда выбросить из головы мысли и воспоминания об этой девушке, забыть о тоненькой фигурке с фонариком в руках, идущей по огромным темным коридорам пустого монастыря в Новом Орлеане. Храбрая маленькая Дора... Она совсем не похожа на последнюю смертную женщину, которую я любил... «Нет, хватит, Лестат! — приказал я себе.— Забудь об этом! Слышишь, Лестат, забудь!»

Если задуматься и начать размышлять всерьез — о смысле жизни, о среде обитания и, так сказать, о личности как таковой, то понимаешь, что мир полон потенциальных жертв. Возможно, я вернусь в Майами — если, конечно, удастся уговорить Дэвида поехать вместе со мной. Завтра вечером мы с Дэвидом непременно об этом поговорим.

Конечно, он мог обидеться на меня за то, что я послал ею искать убежище в Олимпийской башне, и теперь готов был уехать к себе, в Новый Орлеан. Но, может быть, он туда все же не поедет?

Если я сейчас услышу шаги своего преследователя или почувствую его присутствие поблизости, то завтра непременно вновь буду дрожать в объятиях Дэвида. Этому существу все равно, где я нахожусь и куда направляюсь. И я его не выдумал — мой преследователь действительно существует!

Черные крылья... ощущение сгущающейся тьмы... клубящийся туман... и — свет... Нет, хватит, я не стану сосредоточиваться на этом. Слишком много мрачных размышлений для одной ночи.

Когда еще на моем пути встретится смертный, подобный Роджеру? Когда еще мне доведется встретить такую же яркую личность? И как только этот сукин сын ухитрился разговаривать со мной во время убийства? Как он осмелился обращаться ко мне в момент наивысшего восторга? А как ему, черт возьми, удалось заставить меня поверить в то, что статуя ожила? Что •то было? Какие-то слабые телепатические импульсы? Я покачал головой. Неужели я сам спровоцировал это? Быть может, сделал что-то не так?

Что, если я за месяцы преследования успел полюбить его и, (отнимая жизнь, первым заговорил с ним? Не было ли это своего рода моим объяснением в любви? Нет. Я просто с наслаждением пил кровь, по каплям вбирал его в себя. И теперь Роджер но мне.

Из темноты медленно вынырнула какая-то машина и остановилась возле меня. Сидевшие в ней люди поинтересовались, не нужна ли мне помощь. Я мотнул головой, повернулся и побежал прочь. Перепрыгивая с могилы на могилу, огибая каменные надгробия, я так быстро промчался через кладбище в сторону Виллидж, что смертные, по-моему, даже не успели уловить мои движения.

Представить только! Они видят сидящего на холодных ступенях старинной маленькой церкви молодого блондина в двубортном темно-синем блейзере и ярком галстуке, и вдруг... И вдруг он исчезает, словно растворяется в воздухе! Я громко рассмеялся и с удовольствием прислушался к звукам собственного смеха, которые взлетали вверх, отражаясь от кирпичных стен. Теперь мимо меня шли люди, неподалеку играла музыка, воздух наполняли запахи кухни. Я видел повсюду юных, пышущих здоровьем смертных, которые даже в холодный зимний вечер находили повод к веселью.

А вот меня холод начинал уже раздражать. Надо же — быть таким чувствительным к нему, как будто я по-прежнему живой человек! Мне захотелось куда-нибудь зайти.

Пройдя всего несколько шагов, я увидел вращающуюся дверь, а за ней — холл какого-то заведения. Наверное, ресторан, подумал я и уже через мгновение обнаружил себя сидящим в баре. Как раз то, что надо: почти пустой зал, темный и теплый, полукруглая стойка, за которой поблескивают бутылки... Из-за двери в основной зал, распахнутой настежь, доносился приглушенный гул голосов.

Я зацепился каблуками за подножку табурета и оперся локтями на стойку, прислушиваясь к разговорам смертных, пустой болтовне ни о чем. Те, кто был в баре, несли какую-то не стоящую внимания чепуху. Меня все еще трясло от холода. Черт! Я потерял свои очки с фиолетовыми стеклами! Хорошо, что в помещении так темно. Тем не менее я на всякий случай опустил голову. Интересно, куда я все же попал? В какой-то клуб? А какая разница? Главное, что здесь так уютно и спокойно.

— Хотите что-нибудь выпить, сэр? — раздался возле меня лениво-высокомерный голос бармена.

Я заказал минеральную воду. Как только бармен поставил передо мной стакан, я сполоснул в нем пальцы. Он уже отошел и потому ничего не заметил, хотя ему вообще было на все наплевать, и даже если бы я сейчас стал крестить этой водой младенцев, он и тогда, наверное, никак бы не отреагировал. Остальные посетители сидели за столиками, растворившись во мраке. В одном из дальних углов плакала женщина. Довольно резкий мужской голос уговаривал ее замолчать и не привлекать к себе внимание. Впрочем, она и не привлекала, ибо никому не было никакого дела до того, что происходит вокруг.

Намочив в стакане салфетку, я как следует вытер губы.

— Еще воды,— бросил я, отодвигая от себя грязный стакан.

Бармен, молодой человек, явно лишенный каких-либо амбиций, все так же апатично, но вежливо принял заказ и отошел в сторону.

Совсем рядом со мной раздался тихий смех... Через два табурета справа от меня сидел не старый еще мужчина — по-моему, он уже был в баре, когда я вошел... Никакого запаха от него я не почувствовал. Совершенно никакого. И это показалось мне странным.

Я обернулся в ту сторону и посмотрел на него в упор.

— Собираешься снова сбежать? — спросил он.

Моя жертва! На табурете возле стойки бара сидел Роджер!

Он был, что называется, в целости и сохранности: ничего не сломано, никаких следов насилия, руки и голова тоже на месте. Но ведь на самом деле его там не было. Это только казалось, что он как ни в чем не бывало сидит возле стойки бара и улыбается, явно наслаждаясь моим ужасом.

— В чем дело, Лестат? — спросил он. Этот голос я слышал в течение шести месяцев, пока следил за его обладателем, и уже успел полюбить.— Неужели за все прошедшие столетия к тебе не возвращались призраки твоих жертв?

Я промолчал. Его нет. Его просто нет. Он материален, но эта материя в корне отличается от реальной. «Иная материя», как назвал ее Дэвид. Я оцепенел. Нет, пожалуй, это слишком мягкое и неточное определение. Я буквально окаменел от ярости и неверия в вероятность происходящего.

Он пересел на ближайший ко мне табурет. С каждой секундой его облик становился все более отчетливым и обретал все новые детали. Теперь я мог уловить даже нечто похожее на исходящий от него живой звук, однако передо мной было отнюдь не человеческое существо, и дыхания его я не слышал.