— Ты неправильно воспринимаешь случившееся. Не стоит ни о чем жалеть. Если бы ты успел поставить ее дело на широкую ногу, то тем самым только скорее раскрыл бы себя и сделал скандал еще более громким.

— Нет. Чем прочнее стояла бы на ногах ее церковь, тем меньшую опасность представила бы для нее любая шумиха. В том-то вся и хитрость. Дора слишком уязвима именно потому, что масштабы ее деятельности невелики. И в этой ситуации любой скандал может обернуться катастрофой.— Роджер покачал головой. Чувствовалось, что он рассердился, но гнев и возбуждение сделали его образ значительно явственнее.— Я не имею права разрушать жизнь Доры!

Он содрогнулся и умолк. Потом вопросительно взглянул на меня.

— Что будет дальше, Лестат? Чем все это может закончиться?

— Доре придется самой бороться за существование,— ответил я.— После того как станет известно о твоей смерти, ей понадобится вся ее вера, чтобы вынести тяжкие испытания и выжить.

— Да, ты прав. Получается, что и при жизни, и после смерти я — самый страшный ее враг. А ее церковь... Знаешь, Дора ходит буквально по лезвию ножа. Ведь она далеко не пуританка Она называет еретиком Винкена, но при этом даже не подозревает, насколько ее собственная тяга к плотским удовольствиям, свойственная всем современным молодым людям, близка к тому, о чем он писал,

— Понимаю. Но коль скоро речь зашла о Винкене, скажи, чего ты от меня ждешь? Его я тоже должен спасти? Что я должен сделать для Винкена?

— Она ведь по-своему гениальна,— продолжал Роджер, словно не услышав мой вопрос,— Именно это я имел в виду, называя ее ученым богословом. Она в совершенстве владеет греческим, латинским и древнееврейским. Ты только представь, скольких трудов ей это стоило, особенно если учесть, что в детстве она не проявляла выдающихся способностей к языкам.

— Да, ты прав. Хотя у нас все происходит несколько по-другому и...

Я вдруг осекся на полуслове, потому что в голову мне пришла страшная мысль, весь ужас которой я смог осознать только сейчас.

И эта мысль буквально лишила меня дара речи.

Слишком поздно! Слишком поздно сделать Роджера бессмертным! Он уже мертв!

В течение всего нашего разговора во мне жила подспудная уверенность, что, стоит мне только захотеть, и я смогу слушать его повествование еще очень и очень долго, смогу удержать его рядом с собой, не позволить ему уйти... И вдруг... Мне словно во всей полноте открылась жестокая, беспощадная истина: я беседую с призраком! С мертвецом!

Когда до меня дошла вся нелепость ситуации, когда я понял, что не в силах уже что-либо изменить, боль, разочарование, потрясение были столь сильны, что я едва не застонал, но сумел сдержаться, дабы дать возможность Роджеру продолжить рассказ.

— Что с тобой? — тем не менее спросил он.

— Ничего, я в порядке. Поговорим о Доре. Расскажи о ней подробнее, о том, что она говорит, что делает.

— Она говорит о том, что современная жизнь суетна, скучна и бесцветна, о том, что люди нуждаются в каких-то священных символах веры. Она говорит, что преступность принимает угрожающие размеры, а молодежь лишена идеалов и цели в жизни. Она мечтает создать религиозное общество, в котором никто никому и никогда не причинит вреда. Это как «американская мечта». Она знает Библию вдоль и поперек, перечитала все апокрифы и псевдоапокрифы, труды Августина, Маркиона, Моисея Маймонида... Она убеждена, что запрет на сексуальные отношения погубил христианство,— точка зрения, впрочем, весьма распространенная и находящая поддержку прежде всего у женщин. А ее аудиторию все же преимущественно составляют именно они.

— Ясно. Но в таком случае она не может хоть в малой степени не симпатизировать Винкену.

— И тем не менее... Видишь ли, в отличие от меня она никогда не воспринимала книги Винкена как некую последовательность образов.

— Понимаю.

— Кстати, книги Винкена совершенны не только по содержанию, но и во многих других отношениях. Ты только представь! Ведь он начал создавать их за четверть века до появления печатного станка Гуттенберга. И тем не менее ухитрился создать истинные шедевры: он был и писцом, и графиком — автором великолепных шрифтов, и художником-миниатюристом. Его чудесные иллюстрации, изображающие обнаженных людей, веселящихся в раю, просто великолепны, а растительные орнаменты на каждой странице выполнены с непревзойденным мастерством. Он был един во всех лицах, в то время как в любом скриптории существовало совершенно четкое распределение обязанностей.

Раз уж мы заговорили о Винкене, позволь сказать тебе еще кое-что. Твои мысли сейчас заняты Дорой, но я все же хочу завершить разговор о его книгах. Ты должен забрать их.

— Потрясающе! — мрачно произнес я.

— Поверь, они тебе непременно понравятся. А вот Дора, вполне вероятно, так никогда и не захочет взять их в руки и уж тем более не полюбит их. На сегодняшний день в моем распоряжении двенадцать книг Винкена. Католик с берегов Рейна, не по своей воле в юности вступивший в бенедиктинский орден, он был влюблен в Бланш де Вайльд, жену своего брата. Тайный роман между Бланш и молодым монахом начался с той поры, когда она заказала в скриптории несколько книг. У меня есть некоторое количество ее писем к даме по имени Элинор. Отдельные эпизоды в стихах тоже рассказывают об этой любви.

Самое печальное, что письма к Элинор, которые мне удалось раздобыть, написаны Бланш уже после смерти Винкена. Дело в том, что все послания, полученные от Бланш, Элинор впоследствии передала некой Диане, а та, в свою очередь,— еще какой-то женщине. В результате уцелела лишь небольшая их часть.

Из сохранившихся фрагментов можно сделать следующий вывод. Любовники встречались в саду замка де Вайльдов — а не в монастырском, как я поначалу думал. Каким образом Винке-ну удавалось туда проникнуть, я точно не знаю, однако в некоторых письмах упоминается, что он украдкой уходил из монастыря и потайным путем пробирался в дом брата.

. Все это действительно похоже на правду. Они дожидались, пока Дэмиен уедет из замка, чтобы исполнить какие-то свои обязанности. Ну, не знаю, чем там должны были заниматься в те годы графы или герцоги. Так вот, как только брат покидал замок, Винкен приходил туда и развлекался вместе с женщинами — они танцевали вокруг фонтана и занимались любовью, причем Винкен по очереди укладывал в постель всех своих дам. Иногда они отмечали таким образом даже храмовые праздники. Обо всем этом свидетельствуют стихи и рисунки в книгах. Но... Однажды их поймали.

Дэмиен кастрировал и заколол брата на глазах у женщин, а самих женщин посадил под замок. После многодневных допросов, запугивания и издевательств несчастные признались в недозволенной любовной связи с Винкеном и рассказали, как с помощью книг поддерживали с ним связь. Тогда брат собрал все книги, созданные этим великим художником. Ты только представь себе — все двенадцать книг Винкена де Вайльда!

— Его бессмертие...— прошептал я едва слышно.

— Вот именно! Его наследие! Единственное «потомство», которое он оставил! Так вот, Дэмиен похоронил эти книги вместе с телом Винкена — зарыл их в том самом саду, возле того самого фонтана, которые изображены на миниатюрах. И Бланш из своего окна могла каждый день видеть то место, где покоились под землей останки ее любовника. Не было никакого суда, не было никакого обвинения в ереси, приговора и казни — Дэмиен просто-напросто убил своего брата Вероятно, он пожертвовал монастырю огромную сумму. Хотя... Возможно, в этом не было нужды. Кто знает, как относились в монастыре к Винкену. Сейчас его стены лежат в руинах, и туристы фотографируются на фоне старинных развалин. А замок был практически полностью уничтожен во время бомбежки еще в годы Первой мировой войны.

— Но... Но что же произошло потом? Каким образом книги оказались вне гроба? Или у тебя хранятся их копии? Ты говоришь о...

— Нет-нет, в моем распоряжении подлинники, все двенадцать оригиналов. Я совершенно случайно обнаружил и копии — довольно грубые, сделанные по просьбе Элинор, родственницы и наперсницы Бланш. Однако, насколько мне известно, копирование было прекращено. Осталось только двенадцать книг. Каким образом они оказались не под землей, я понятия не имею — могу только догадываться.