Межеров встретил Буробина так, будто и не было у них вчерашней встречи.

— Что оторвало вас от насущных дел и привело в столицу? — спросил он.

— Нужда, Вадим Спиридонович. — Буробин тяжело вздохнул и протянул письмо, которое Душечкин сунул ему еще в приемной со словами: «Тебе будет удобней — я же здесь человек новый».

Межеров быстро пробежал письмо, сочувственно посмотрел на просителей.

— Ну и мудрецы, и кому же, интересно, на ум пришла такая идея — из утиля сделать столь важные для нас инструменты?

Буробин показал на Душечкина.

— Это вот он. Вы уж простите меня, что я не представил... Леонид Павлович — старший инспектор нашего отдела, это он подсказал такой ход...

Душечкин застенчиво улыбнулся, Межеров с восхищением посмотрел на него.

— Да вам, Леонид Павлович, с такой головой разве в Смоленске надо работать... — И вдруг замолчал. — Но знаете, товарищи, я вам эту бумагу просто так не подпишу.

— Как так? — невольно вырвалось у Буробина.

С лица Душечкина разом скатилась улыбка.

— Я подпишу вам ее только при одном условии — половину заказа вы отдадите наркомату.

Буробин насупился. Он не знал, что делать. Вчера они не говорили об этом. Молчал и Душечкин, о чем-то сосредоточенно думая.

— Вы поймите меня правильно, товарищи! Как большевик, учитывая острую нужду в пилах и топорах других дорог, я просто не могу поступить иначе...

Наступила неловкая пауза. Нарушил ее Душечкин.

— Николай Николаевич, — осторожно, будто отрывая от себя кровный кусок, заговорил он, — Вадим Спиридонович прав, он же руководствуется государственными соображениями.

Буробина взорвало. Он так глянул на Душечкина, что тот осекся. «Тоже мне, добренький нашелся. Смоленская дорога ему заплатит, а что за это получит?» — было во взгляде Буробина.

Межеров взял ручку, выжидательно уставился на Буробина.

И опять не выдержал Душечкин. Он умоляюще проговорил:

— Николай Николаевич! Я думаю, нам на первое время хватит и половины, а там...

Буробин не дал ему договорить.

— Я, Леонид Павлович, не привык жить по принципу: лишь бы на первое время.

Лицо Душечкина покрылось красными пятнами. Буробин хотел еще что-то сказать, но его жестом остановил Межеров.

— Николай Николаевич, вы уж простите меня за резкость, но Леонид Павлович, чувствуется, куда лучше вас понимает сложившуюся ситуацию.

И Буробин, словно припертый к стенке, поиграв желваками, сдался.

— Подписывайте...

В неприятном молчании покинули просители кабинет начальника управления.

— Да не сердитесь вы на меня, Николай Николаевич, — уже на улице сказал Душечкин.

Эти слова оказались той каплей, которая наконец переполнила душу Буробина гневом. Он остановился и, зло глядя на коммерсанта, сказал:

— Леонид Павлович, да кто вы такой, в конце концов, чтобы вмешиваться в мои дела?! Кстати, Смоленская дорога вам не дойная корова.

— Николай Николаевич, зачем так? — Душечкин взял чекиста под руку. — Хочу вам заметить, грош была бы мне цена как коммерсанту, если бы я не предвидел такого оборота дела.

— А мне-то что из этого?

— Николай Николаевич, я сбавлю вам цену наполовину.

Буробин, удивленный, уставился на Душечкина.

Они поймали проезжавшую пролетку и, успокоенные, притихшие, покатили в Центрутиль, где коммерсант намеревался навести кое-какие справки. У Никольских ворот остановились.

— Вы не составите мне компанию? — спросил Душечкин, кивнув на часовню. — Я, признаться, верующий, и у меня вошло в привычку сюда заходить...

В часовне стоял полумрак. Помолившись, коммерсант вынул из кармана монету, бросил в ящик для приношений.

— Вот и все, долг отдали, теперь к намеченной цели!

На Старой площади они вошли в здание Центрутиля.

— Николай Николаевич, обождите меня здесь, я сейчас. — Душечкин исчез в коридоре за лестничной клеткой.

Буробин достал книжку, сел на подоконник. Душечкин не появился ни через пять минут, ни через тридцать.

Буробина стали одолевать неприятные мысли. И вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся. На него пристально смотрел мужчина средних лет с прилизанной головой, одетый в защитного цвета френч и галифе. Перехватив взгляд Буробина, он торопливо примял папиросу об урну и ушел в коридор...

Буробин невольно стал осматривать ожидающих, входящую, выходящую публику. Ему показалось, что им интересовались по меньшей мере еще двое...

Наконец появился Душечкин. Лицо его было сияющее.

— Вижу, что заждались, Николай Николаевич, но что я мог поделать?

Буробин усмехнулся.

— Это что ж такое получается, Леонид Павлович: я вас к самому начальнику управления водил, а вы меня два часа держите в вестибюле.

— Николай Николаевич, голубчик вы мой, разве я вас хотел чем-нибудь обидеть?! Конечно же, нет. Но поймите меня правильно, у нас с вами разные возможности: я ведь человек со стороны, если вы можете требовать, то я — только просить, да притом как просить... Вот и не хотел, чтобы вы видели, как я работаю. — Он добродушно и искренне улыбнулся. — Ради бога, не волнуйтесь и, пожалуйста, верьте мне — все будет хорошо.

Буробин сделал вид, что Душечкин его убедил.

— Ну вот и прекрасно, — сказал коммерсант. Он достал из бокового кармана часы, в удивлении выпятил губы. — Опять к обеду опоздал. Будет же мне от жены нагоняй. Ну да ладно! — Опять улыбнулся. — Вообще-то я доволен сегодняшним днем — встретился почти со всеми, от кого зависит металл. Завтра будет легче.

Они вышли на площадь, договорились о новой встрече и расстались. Душечкин пошел к Мясницкой, Буробин — в сторону Замоскворечья, сразу на Лубянку идти было небезопасно. И вскоре почувствовал, что поступил правильно.

При переходе Варварки его внимание привлек мужчина, который шел за ним. Буробину показалось знакомым лицо. «Неужели?» Буробин схватился за голову и, будто что-то забыл, пошел обратно. Мужчина нервно дернулся. Похоже было, что он искал, куда бы скрыться, но возле него была глухая стена дома. Тогда он надвинул шапку на глаза и торопливо прошел мимо.

«Так и есть: жировик на щеке, ямочка на подбородке...» Это был один из тех, кто бросился Буробину в глаза в вестибюле Центрутиля. «Новость!»

Буробин зашел в магазин, купил соли. Когда стал спускаться на Софийскую набережную, опять заметил этого же мужчину — он шел по Москворецкому мосту.

Дома Буробин раздеваться не стал, взял ведра, пошел за водой. Мужчина стоял в парадном соседнего дома. Сомнений не было — за ним следили. О Лубянке нечего было и думать.

На следующий день, отправляясь на встречу с Душечкиным, Буробин решил посмотреть, нет ли за ним слежки. Его сопровождал уже другой из Центрутиля. Дело оборачивалось значительно серьезней, чем он предполагал. Душечкин был рад встрече.

— А, Николай Николаевич, дорогой вы мой, пришли...

Буробин нехотя пожал ему руку.

— Что это сегодня с вами? — встревожился коммерсант.

— Да так, рана спать не давала.

— А я уже думал, не случилось ли что...

Опять пошли в Центрутиль. По дороге Душечкин заглянул в часовню...

В Центрутиле сразу поднялись на второй этаж. Остановились у двери, на медной дощечке которой было написано: «Драгин И. В.».

— Только будьте молодцом, — непонятно зачем сказал Душечкин и, подбадривающе похлопав Буробина по плечу, открыл дверь.

— Игорь Владимирович, это мы...

— А, входите, входите, — встретил их вчерашний мужчина во френче, которого Буробин видел в вестибюле. От него пахло какими-то очень приятными духами.

Познакомились.

— А я вас вчера в нашем вестибюле видел, — улыбаясь, сказал Игорь Владимирович. — Вы, наверное, Леонида Павловича ждали? — Он гостеприимно предложил раздеться.

Буробина поразила обстановка кабинета. В нем был массивный письменный стол, обтянутый мягким бордовым сукном, такого же цвета кожаное кресло, вдоль стен, выкрашенных в нежный розовый тон, стояло с дюжину полумягких кресел в бордовой обивке с резными подлокотниками, в углу у стола — сейф, отделанный под красное дерево, по бокам большого окна висели бордовые бархатные шторы, из-под них виднелись кипенно-белые тюлевые. В кабинете было просторно и светло.