— Чего смотришь? — спросил он Бергмана и вдруг осознал присутствие Полины. — Это ты мне ремень дала?

— Я, — сказала она.

— Кто такая?

— Своя, — сказала она, улыбаясь. Он вдруг показался ей смешным: чубатый, грязный.

— Понятно, — парень ткнул стволом в сторону Бергмана. — А этот чего? Ошалел?

— Он тоже свой, — сказала Полина.

Парень секунду поразмыслил.

— Как за шкирку возьмешь, все свои, — пробормотал он и поднял автомат. — А ну давай на улицу.

В дверь заскочили еще какие-то люди.

— Кого взял, Юрка? — спросил бородатый кряжистый мужик.

— Да вот «своя», говорит, — ответил Юрка и крикнул: — Наверху пошарь, я там не был. Главного пока не видал.

Репнев лежал на площади под колесом развороченного гранатой грузовика, прижимаясь к булыжнику. Крыша комендатуры горела. Горело невдалеке здание гестапо. Сейчас только длинная двухэтажная постройка комендатуры и оставалась немецкой территорией в поселке. Казармы на другом конце города они взяли штурмом, воспользовавшись внезапностью и забросав гранатами обалдевших со сна солдат, да их-то было не более двух десятков, основные силы брошены в помощь Кюнмахлю и были сейчас в тридцати километрах от города. Подростки и женщины, не пугаясь стрельбы, выныривали из тьмы, чтобы показать, где еще таятся немцы.

Комендатуру взять не удалось, потому что группа, посланная к ней, нарвалась на патруль, и стрельба подняла охрану в здании. На площади перед комендатурой, зыбко освещаемой огнем, лежало несколько неподвижных тел немцев и партизан. Репнев выжидал затишья, чтобы попробовать узнать, кто мертвый, а кто ранен. Но затишья не было. Повсюду — из-за заборов, разбитых машин и из кюветов — били партизанские автоматы и пулеметы, и в ответ им со второго этажа комендатуры резали по булыжнику площади, лязгали по камням, отскакивали и скребли в воздухе очереди крупнокалиберного пулемета. Подполз Редькин. Бинты на его плече были пламенными в отсветах пожара.

— Не иначе сам Шренк дерется, — сказал он, пробуя одной рукой свернуть самокрутку.

Репнев помог ему закурить.

— Главное, сволочь, тянет время. А Кюнмахль у Вязовского свои машины оставил. Если Шренк ему сообщит по рации, через час будет тут. Этот волк стреляный, и солдаты у него отборные. Комендатуру надо брать! — Редькин поднялся и стоял теперь, оглядывая площадь из-за борта грузовика.

— Товарищ командир, — вынырнул чубатый Юрка, — у меня тут...

— Юра, — перебил Редькин, — у тебя сколько человек?

— Восемь. Да два...

— Бери троих и ползи с фланга. Видишь? Через двор, — показал Редькин. — Забросай пулеметчика гранатами. Иначе пропадем.

— Есть! — Юрка уполз.

Редькин переждал минуту и, вывернувшись из-за машины, побежал вдоль площади. Упал на здоровую руку, пополз. Низко над ним ударила очередь. Пулемет на втором этаже комендатуры слал и слал из черноты окна огненные нити.

Репнев поймал себя на том, что впервые с начала этого рейда не думает о Полине. Он думал о ней каждую секунду, занимаясь делами, участвуя в разработке операции, трясясь на телеге по лесной дороге. А теперь она почти пропала из памяти. За Полиной пошел Шибаев. Он должен был доставить ее и Бергмана, но хотя в том конце поселка огонь и затих, изредка и там постреливали. Тревога за жену опять задрожала в нем сквозь усталость и озноб боя.

Вчера вечером, уничтожив десантников, Редькин решил поквитаться со Шренком. Как ни отговаривал его Точилин, командир был непоколебим. Он, видно, давно уже это задумал, потому что, когда, обманув и втянув Кюнмахля в затяжной бой с прикрытием, они вырвались на лесную дорогу, отряд там уже поджидал Трифоныч с двадцатью подводами. Вот он в чем заключался, план «Буденновский конь», понял тогда Репнев — в нескольких километрах от шоссе был некогда знаменитый конезавод. Давно уже комиссар вел там переговоры с мужиками. Конечно, часть поголовья немцы угнали, что много отличных племенных лошадей было укрыто в глухих чащобах. Теперь их передали партизанам. Раненые с Надей и Ниной загодя отправлены за болото, заслон все дальше уводил Кюнмахля, и Редькин повел отряд на Клинцы.

Все было рассчитано по минутам, определены сигналы. Группы нападения должны были затаиться и ждать у своих объектов. Все удалось, за исключением взятия комендатуры, и теперь она задерживала весь отряд. Почти тотчас с фланга, пригибаясь, побежали освещенные огнем фигуры. Грохнули взрывы.

— Ура-а! — встало над площадью. Репнев, захваченный атакой, бежал вместе со всеми. Навстречу разрозненно замелькали огоньки выстрелов, жалобно запели пули. Грохнуло еще несколько разрывов, и огромное пламя встало над комендатурой. Репнев нагнулся над телом упавшего партизана. Недвижные глаза смотрели в небо. Рядом уже распоряжался Редькин. В двери комендатуры ныряли и выскакивали оттуда бойцы.

Кого-то вынесли на шинели. Редькин насторожился. Четверо партизан поднесли и положили перед ним длинного немца в офицерском мундире. На шее поблескивал крест с белой окантовкой.

— Шренк? — спросил Редькин.

— Он, — сказал кто-то из бойцов.

Шренк держался за грудь, из-под руки его расползалось по мундиру темное пятно. Огонь высветил длинное лицо с утомленно глядящими глазами.

— Посмотри его, — кивнул Редькин Репневу, — надо б с собой забрать. Много знает.

Шренк посмотрел на него, приподняв голову.

— Реткин? — явственно произнес он.

— Узнал, — польщенно засмеялся Редькин, — спасибо и на том, Трифоныч! — закричал он, оборачиваясь. — Сигнал сбора!

Длинная кривая ракета располосовала небо. Подошел комиссар.

— Пополнение просится, командир. Человек пятьдесят.

— Шибаев пусть отбирает, — сказал Редькин. — Где Шибаев? Он местных лучше знает.

— Здесь я, — выдвинулся Шибаев, огненно-алый от сполохов. — Тут вот разведчица наша...

Редькин обернулся. Репнев, оторвавшись от Шренка, встал.

Высокая, рыжая сейчас от отблеска пожара, в черном костюме и белой блузке подходила Полина. За ней шагал широколобый крупный немец в офицерском мундире, без фуражки, с заложенными за спину руками.

— Коля! — вдруг крикнула Полина и рванулась к нему. Она ударилась об него всем телом и чуть не опрокинула его. Тесно прижавшись друг к другу, они молчали. Огонь пожара вызолотил ее щеку. Ее ресницы бились у его подбородка. Она не переставая шептала:

— Коля... Коля... Коля!

Он молча стискивал ее плечи. Сколько она вынесла, пока он нашел ее!

— Ладно, — сказал Редькин — благодарить их потом будем, а пока пусть обнимаются.

Репнев устыдился и отпустил Полину. Она взглянула на него, укоряя, но отошла.

— Товарищ командир, — сказал Шибаев, — и этот вот... наш, значит, немец. Помогал...

Редькин взглянул на Бергмана, подумал, потом шагнул и стиснул тому руку.

— Спасибо. Принимаем в отряд.

Полина перевела Бергману.

Репнев болезненно заморгал. К чему и кому относилось это выражение счастья в ее глазах?

— Вот еще один, — сказал Юрка, выталкивая вперед связанного обер-лейтенанта.

Притвиц стоял, угрюмый, смотрел под ноги.

— Адъютант фон Шренка, обер-лейтенант Притвиц, — пояснила Полина.

— Адъютант? — спросил Редькин. — С собой прихватим. Этот-то, — он кивнул головой на Шренка, — видать, не жилец. Ста-а-но-вись! — закричал он, и вся площадь вокруг наполнилась топотом и бряцаньем.

Притвиц со связанными руками подошел к лежащему на шинели фон Шренку. Репнев, вспоров мундир, осматривал рану. Полковник фон Шренк заканчивал земное существование. Потеря крови была очень большой.

— Вот, Карл, как мы кончаем, — сказал фон Шренк тихо.

Притвиц стоял над ним, склонив голову.

— Операция «Троянский конь» удалась, — с усилием говорил Шренк, кривя рот, — но не нам, а им. Вон кто сидел в коне этих диких ахейцев, — он кивнул головой на стоящих невдалеке Бергмана и Полину. Репнев силой заставил его лежать неподвижно.

— Только на пять минут опоздали... — бормотал Шренк. — Я не верил Кранцу, и напрасно. Денщик Бергмана признался, что был свидетелем, как она разговаривала с человеком из леса. Еще день допроса, и мы узнали бы и про Бергмана.