Он молча наблюдал за мной, пока я оглядывалась. Я протянула бутылку вина, и он снял оберточную бумагу.

— Сейчас найду бокал. Я собирался прибраться, но решил, что лучше заняться ужином. – Он указал на большую кастрюлю на газовой плите - пламя прыгало по закопченному дну кастрюли.

— Я под впечатлением. Что готовишь?

— Всего лишь овощной соус. Потом сварю макароны.

— Значит, ты вегетарианец?

— Что ты, нет, я бы все отдал за большую тарелку мясца с картошечкой. Овощи просто дешевле.

Он взял из сушилки два бокала и поставил их на стол.

— Надо бы вытереть, но вряд ли в этом доме найдется хоть одно чистое полотенце. — Он откупорил бутылку и разлил вино.

Поднял бокал:

— Будем.

— Будем.

— Боже, какой из меня никчемный хозяин. Послушай, присядь-ка вот сюда, а я приберусь.

Я примостилась на краешке стула; он скомкал газеты и запихнул в угол, а потом начал мыть чашки.

— Тебе помочь?

— Не говори глупостей, сиди спокойно и радуй глаз – одна минута, и все.

Пепельница еще стояла посреди стола. Он выбросил пепел в урну и сунул пепельницу в раковину, к посуде.

— Так, сейчас только столик протру.

Подойдя ближе, он поцеловал меня в шею, едва коснувшись мягкими губами.

— У тебя вид такой серьезный. Ты как?

— Да я ничего.

В дверях вырос какой-то детина, крашеный блондин.

— Дэйв, я пошел в паб. Ой, извиняюсь… Привет.

— Привет, — ответила я.

— Ричард, это Лиз.

Он помахал:

— Привет, Лиз. Я не знал, что у тебя гости. Тебя ждать?

— Тихо дома посижу.

— Тоже дело. Может, вечером увидимся. Стив уже вернулся?

— Понятия не имею.

— Ладно. Не скучайте, ребята. Пока.

— Пока.

— Это твой сосед?

— Один из них. Стив куда-то вышел. Сюзи и Фрэзера на выходных не будет. Джули теоретически тут живет, но фактически у своего парня, так что мы ее почти не видим.

Он налил кипяток из чайника в кастрюлю и зажег конфорку. Прежде, чем выкинуть спичку, он опустил ее в воду в раковине, и послышалось тихое шипение – как выдох.

— Лапшу или спиральки?

— Я не привереда.

— Понятно, иначе тебя бы тут не было, но все-таки - что варить?

— Лапшу, пожалуйста.

— Еще налить?

— Спасибо.

Я не подозревала, что пью так быстро. Надо полегче, или напьюсь еще до ужина. Я сделала глоток, поставила бокал на столик возле его бокала – почти полного. Он бросил лапшу в кастрюлю.

— Еще десять минут, и можем кушать. Голодная?

— Ага.

— Я тоже.

Он подошел ко мне сзади, обнял меня и начал целовать, еле касаясь губами шеи, чуть ниже моих коротко стриженных волос. Я ощутила, как теплые мурашки побежали по шее и плечам, и вдруг проснулось желание – резкое, жгучее. Я встала и повернулась к нему, мы обнялись и поцеловались. Языки сплелись, мешали дышать. Мои руки под его футболкой цеплялись в его тело, ногти царапали спину, его дыхание участилось – и он оттолкнул меня.

— Нет, не здесь – не на полу, — и он повел меня в свою комнату и уложил на постель. И я думала, если вообще у меня были мысли, что будет как в прошлый раз - грубо, резко и быстро, - но после первых мгновений, после того, как мы, слепившись, стянули друг с друга одежду, как только он вошел, все внезапно замедлилось; все осколки растворились, и волна чувств накрыла меня. Я открыла рот, но слов не прозвучало, только дыхание как волны – вдох, выдох, - как большой океан, пульс огромного существа. Будто ты устал, и на тебя накатывает сон – только я не спала, мне казалось, что я вижу все, что происходит, все, что он делает, но иначе, – будто я – это он внутри меня, внутри моего тела. Потом все прекратилось, и я замерла, просто слушала тишину - внутри и снаружи; меня будто обернули в вату и положили на облако.

Не знаю, как долго мы тихо лежали рядом. Наверное, всего несколько минут, но казалось, что прошли часы. Потом он повернулся и поцеловал меня.

— Ты как, нормально?

— По-моему, не совсем то слово. Мне кажется, я умерла и попала в рай.

— Первый раз меня приняли за ангела.

— Наверно, это потому что ты вымыл свой нимб. — Я провела рукой по его волосам – они уже высохли, и были мягкие и легкие.

— Точно. Я еще и крылышки почистил. Боже…

— Что такое?

— Макароны выкипят.

— К черту макароны.

— А я лапшу не люблю. То ли дело спиральки…

Ощущение покоя ушло так же быстро, как появилось, и я почувствовала прилив сил:

— Умираю, как хочется. Ну-ка, подъем.

— Как, опять? Да ты ненасытная.

— Мне есть хочется - кушать.

— Понял, иду исполнять. Марш на кухню.

Когда я уходила, Дэвид спросил:

— Когда увидимся? Может, завтра вечерком, или у вас напряженный график?

— Если честно, не хочу уходить из дома второй вечер подряд. Надо побыть с Энн Мари.

— А молодежь по субботам уже не тусуется?

— Ей всего двенадцать.

— Всего? Моей племяннице двенадцать, но ты бы ее видела: волосы крашеные, в пупке кольцо, ходит полуголая. У нее жизнь такая бурная, что мне и не снилось.

— Энн Мари до такого пока не дошла, хотя она, конечно, растет. Скоро спокойствию конец, начну возить ее по тусовкам.

— И все-таки, есть смысл заводить детей, пока ты молодой. Они уже выросли, а ты еще в расцвете сил и можешь пожить для себя, верно?

— Пожалуй. Никогда не думала об этом.

— Ладно, давай назначим свидание. Пойдем во вторник в кино?

— В кино?

— Не любишь кино?

— Очень люблю, просто…

— Понял, тебе не вынести разлуки с моим телом… ненасытная. — Он обнял меня и принялся целовать в шею. — Боже, как мне повезло.

Он замер.

— А можно и совместить: сначала в кино, а потом ко мне на сеанс бурной страсти.

— Дэвид, не в этом дело. Понимаешь, Энн Мари еще ничего не знает. А если кто-нибудь в кино увидит нас вместе…

— А, понятно. Ну что же, придется отменить романтический вечер в кино ради тайных шалостей с тобой. Скукота. Но что поделать. Ладно. Когда, значит, вечер страсти?

— Я позвоню тебе, хорошо?

Странно, как быстро ко всему привыкаешь - даже не замечаешь, как что-то входит в привычку. Первый вечер у Дэвида был ужасно странным, но прошло несколько недель – и бывать у него стало естественно. Я приходила к нему в пятницу вечером, когда Джимми с Энн Мари смотрели какой-нибудь фильм по видео; в первый раз я сказала, что иду к Никки, а потом это подразумевалось. Никто не спрашивал, где я была.

Мне вспоминаются подробности именно этих первых недель с Дэвидом. В его комнате был желтоватый свет; окна выходили на запад и последние лучи солнца пробивались сквозь немытые стекла. Странно, кругом была такая грязь, но меня это вовсе не волновало. Мы лежали в постели, говорили или молчали, и я смотрела, как светятся пылинки в солнечном луче, глядела на скомканные носки в углу комнаты, и просто наблюдала, как цвета переходят один в другой. Дома я бы так не смогла - тут же принялась бы наводить чистоту, - но здесь я отдыхала. Пила чай из грязных кружек, ела из тарелки с трещинами, и все совершенно безропотно.

Мы почти не выходили из комнаты. Хотелось просто быть рядом, прикасаться, чувствовать его близость, его запах. Я потом пахла им, не мылась, когда приходила домой, утром просыпалась в постели и ощущала его запах. Когда мы были вместе, мне было спокойно. Когда мы любили друг друга, мне казалось, что я на другой планете. Просто… не объяснить.

В его комнате мы почти не разговаривали – казалось, что слова не нужны, довольно того, что мы вместе, - но пару раз в неделю мы вместе обедали, и тогда болтали без умолку; я в жизни ни с кем не обсуждала и половины того, о чем говорила с Дэвидом. После одной из наших встреч, когда я вернулась на работу, Никки повернулась ко мне и сказала:

— Точно, это любовь.

— Ты о чем?

— Я про тебя с Дэвидом. Серьезно, посмотри на себя - ты вся светишься.

Я покачала головой и открыла папку на своем столе: