— Ах, Доусона…

Она ничего больше не прибавила, но Хедли продолжал сверлить ее взглядом, и Амелия отвела глаза, снова сосредоточившись на дороге. Убрав ногу с педали тормоза, она проехала еще несколько ярдов, но потом снова была вынуждена остановиться.

— Мы познакомились при таких обстоятельствах, которые, гм-м… не предполагали дальнейшего общения, — дипломатично высказалась она. — Разве он вам не рассказывал?

— Нет. По его словам, ваше знакомство началось с того, что он встретился на берегу с мальчиками и стал с ними играть. Ну а потом подошла ты… Что, разве все было не так?

— Так… более или менее.

— Скорее менее, чем более, — заметил Хедли.

Амелия снова не ответила, и он усмехнулся:

— О’кей, не хочешь говорить — не надо. Тогда давай вернемся к моему первому вопросу.

— Какое он произвел на меня впечатление? А в каком отношении?

— Во всех.

— Он умеет обращаться с детьми.

— Вот как? Странно…

— А что тут такого странного?

— Насколько я знаю, раньше Доусон никогда не имел дела с детьми, и у него нет опыта. Да и в семье он был единственным ребенком. Правда, в свое время он много общался с нашей дочерью Сарой, но она была на несколько лет старше его, так что они не столько играли вместе, сколько ссорились и даже дрались. — Немного подумав, Хедли добавил, что сейчас Сара уже замужем и живет в Лондоне.

— А дети у нее есть?

— Пока нет, хотя моя жена Ева при каждом удобном и неудобном случае буквально бомбардирует ее своими «тонкими» намеками.

Амелия рассмеялась.

— Ну а пока Сара не родит, вы с миссис Хедли воспитываете Доусона.

— А он, естественно, сопротивляется.

Машина снова застряла, и Амелия воспользовалась этим, чтобы взглянуть на Хедли.

— Почему — «естественно»?

— Доусона делает хорошим журналистом умение смотреть на вещи отстраненно, как бы со стороны. К сожалению, он переносит этот подход и на отношения с людьми. В большинстве жизненных ситуаций Доусон занимает позицию стороннего наблюдателя, независимого одиночки… Должно быть, именно поэтому он так и не женился… даже не собирался ни разу, насколько мне известно.

Она лукаво улыбнулась:

— Я не об этом спрашивала.

— Я знаю, но мне показалось — тебе будет любопытно узнать… — Хедли ухмыльнулся и подмигнул Амелии. — Нет, конечно, в его жизни были женщины, некоторые задерживались дольше других. Одна-две были совершенно очаровательными молодыми леди; даже Еве они понравились, а у нее довольно высокие требования. Но и с ними Доусон расстался как только почувствовал, что их отношения становятся чересчур близкими — и вовсе не в интимном смысле.

— Мужчины не любят обязательств и ответственности. Особенно индивидуалисты, одиночки…

— Я не говорил, что Доусон — одиночка.

Она удивленно взглянула на него.

— Да? А мне показалось…

— Я сказал, что он предпочитает занимать позицию одиночки.

— В чем же разница?

— В складе характера. Если бы Доусон от рождения был нелюдимым одиночкой, разве потянуло бы его к твоим детям? Он не…

— Так, стоп! — Амелия даже ладонь подняла, призывая Хедли к молчанию — до того ей хотелось разобраться в характере Доусона. — Уж не хотите ли вы сказать, что он сознательно борется с… со своими естественными склонностями?

— Да, и это борьба не на жизнь, а на смерть.

— Но почему?

— Я думаю, что это — самая обычная защитная реакция.

— От чего же он защищается?

— Это уж ты сама у него спроси, дочка. — Хедли некоторое время выдерживал ее взгляд, потом показал куда-то вперед. — Смотри, вот там можно проехать.

Когда они обогнули две столкнувшиеся машины, Хедли добавил:

— А когда вы с ним подробно обсудите этот вопрос, поинтересуйся, что случилось с ним в Афганистане.

— Я уже спрашивала, но он отказался говорить на эту тему. А разве вам Доусон ничего не рассказывал?

— Ничего, — покачал головой Хедли.

— Ночью он просыпается, потому что ему снятся кошмары. Это выглядит ужасно… Я случайно оказалась рядом, — поспешно добавила она. — Мы вовсе не спали вместе.

— Я ничего такого и не думал, — улыбнулся Хедли.

Амелия тоже улыбнулась, но сразу стала серьезной.

— Я услышала его крик, хотя спала в комнате в дальнем конце коридора, и пошла узнать, что случилось. Он… он меня даже испугал. Казалось, он страдает от физической боли, я даже решила, что у него сердечный приступ. А как он кричал!.. Совсем как Джереми, когда он просыпался среди ночи, только…

— Что?

— Доусон был весь в поту и дрожал. Даже после того, как он окончательно проснулся и понял, где находится, ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Он переживал свой кошмар и физически, и эмоционально, а Джереми… Теперь я думаю, что он, возможно, просто притворялся.

— Притворялся?

— Ну да. Он только делал вид, будто страдает посттравматическим стрессовым расстройством, тогда как на самом деле… Но если так, значит, он уже тогда мне лгал?..

— Амелия… — Хедли произнес ее имя неожиданно мягким, дружеским тоном, и она посмотрела на него доверчивым, теплым взглядом, каким могла бы смотреть на собственного отца.

— Что?

— Доусон не Джереми. Они даже внешне нисколько не похожи.

Эти слова, сказанные человеком, который хорошо знал и любил Доусона, стали тем утешением, в котором Амелия нуждалась и к которому стремилась. На душе у нее стало так легко, что ей не хотелось даже говорить. Остаток пути до тюрьмы они проехали в полном согласии и молчании. Только когда они уже подъезжали к дверям административного здания, Амелия сказала:

— Странно, что его нет. Я думала, Доусон будет ждать нас у выхода.

— Это хороший знак, — ответил Хедли. — Если его до сих пор нет, значит, он все еще разговаривает со Стронгом. Быть может, ему все же удастся добыть для нас какие-то ценные сведения. Давай паркуйся, и пойдем внутрь: там, я думаю, будет попрохладнее.

Прошло больше получаса, прежде чем Доусон вышел в вестибюль тюремной канцелярии. Хедли увидел его первым.

— Ну что? — спросил он нетерпеливо. — Как дела?

— Глизон упирался всеми четырьмя ногами, но в итоге мы договорились, — ухмыльнулся Доусон, вытирая со лба воображаемый пот.

— Ты видел Уилларда? — спросила и Амелия.

— Только на экране монитора, да и то не дольше четверти часа. Кажется, мне удалось кое-что из него вытащить. Поначалу он, конечно, не желал со мной разговаривать, даже грубил. Но стоило мне намекнуть, мол, я считаю, что Джереми Вессон жив и что смерть Дарлен — его рук дело, как Уиллард сразу переменился и захотел сотрудничать. Теперь мы с ним лучшие друзья, вот такие… — И Доусон с улыбкой показал скрещенные указательный и средний палец.

— Ну, поздравляю, — сказал Хедли. — А теперь давай по делу. Что конкретно тебе удалось выяснить?

— Скажу сразу: я не знаю, насколько эти сведения могут быть нам полезны и насколько на его слова можно положиться, — начал Доусон. — Уиллард Стронг — не тот человек, который с первого взгляда располагает к полному и безоговорочному доверию. Но когда я спросил, не знает ли он, где именно Джереми мог скрываться после убийства, Уиллард даже ни на секунду не задумался, что, на мой взгляд, может служить доказательством его правдивости. Он рассказал, что однажды, когда они вместе ездили смотреть его собак, Джереми довольно нелестно отозвался о хижине, которую Уиллард построил рядом с вольерами и в которой иногда ночевал. Насколько он помнит, Джереми сказал что-то вроде того, что, мол, по сравнению с этим сараем его лесной домик — просто гребаный «Хилтон».

— Его лесной домик?! — переспросил Хедли, но Доусон только пожал плечами.

— Уиллард не знает, что это за домик и где он находится. Он, разумеется, пытался расспрашивать Джереми, но тот только отнекивался и говорил, что Уиллард его не так понял и что он имел в виду нечто совсем другое — мол, если бы ему вдруг понадобилось убежище, он выстроил бы себе что-нибудь получше, чем эта развалюха. Уиллард, однако, ему не поверил — он был убежден, что Джереми проговорился, однако настаивать не стал. А ты что-нибудь знаешь о каком-нибудь домике в лесу? — спросил Доусон у Амелии, но та решительно покачала головой.