— Честно говоря, когда мы с тобой в последний раз разговаривали, я сказал тебе не всю правду, — признался он.

— Я почему-то так и подумал, — тут же заявил Хедли, и Доусон покачал головой. Похоже, злобный старый хрыч понятия не имел о христианском снисхождении к слабостям других. Впрочем, Доусон никогда не питал на его счет иллюзий.

— Точнее, я сказал тебе правду, просто опустил некоторые подробности, — добавил он.

— Это в твоем духе, — проворчал Хедли. — Например, ты забыл упомянуть, что ты не в Саванне. Что там у тебя за шум?

— Дождь. Даже не дождь, а настоящий ливень. И ветер. Я — на острове Сент-Нельда.

— Нельда была святой?

— Сейчас уже трудно сказать. Как бы там ни было, кто-то назвал в ее честь небольшой — примерно шесть миль в длину и около двух миль в поперечнике[20] — островок неподалеку от побережья Джорджии. Между островом и Саванной ходит паром.

— Спасибо за географическую справку, сынок. Теперь я готов участвовать в викторине «Джеперди!»[21]. Ну а теперь главный вопрос: какого черта тебя занесло на эту несвятую Святую Нельду?

— Я снял здесь дом неподалеку от коттеджа, принадлежащего покойному конгрессмену Нулану.

В трубке послышался удивленный возглас, за ним последовала пауза. Наконец Хедли произнес:

— Дальше можно не расспрашивать, а?

— Она здесь, — коротко ответил Доусон. — С ней — ее дети и няня.

— А она знает о… о тебе?

— Да.

— И знает — зачем?

Доусон коротко рассказал Хедли о своем знакомстве с Амелией. Самые интимные подробности он опустил, придерживаясь лишь фактов.

— Она знает, в каком журнале я работаю, знает, что я прибыл в Саванну, чтобы писать о процессе Стронга — если, конечно, эта тема покажется мне достаточно интересной, чтобы стоило пачкать бумагу. Еще я сказал, что отыскал ее на Сент-Нельде в надежде получить эксклюзивное интервью. Ни о тебе, ни о прочих… особых обстоятельствах я не обмолвился ни словом.

— И как она отреагировала на перспективу стать героиней сенсационной статьи?

— Именно так, как ты думаешь. Эта идея ей очень не понравилась. И вообще, Амелия Нулан держится так, что у всякого нормального человека сразу отпадет всякая охота о чем-то ее расспрашивать.

— Что ж, это вполне понятно. Всю жизнь она прожила на виду — сначала из-за отца, а теперь вот еще и из-за мужа.

— Из-за бывшего мужа, — поправил Доусон. — Покойного бывшего мужа.

— Я вижу, эти прилагательные чертовски для тебя важны, — хмыкнул Хедли, и Доусон убедился, что тот неплохо изучил своего крестника. Однако намек проигнорировал.

— Я хочу сказать только одно, — проговорил он спокойно. — Дамочка держится крайне настороженно и никого к себе не подпускает. Ни к себе, ни тем более к детям.

— Ты их видел?

— Конечно.

— Почему — конечно?

— Потому что у нас общий пляж. Мальчишки постоянно играют на берегу — купаются, загорают, строят замки из песка. Вчера я ненадолго вышел из дома и немного с ними поиграл…

Доусон замолчал и молчал довольно долго, кусая изнутри щеки и дожидаясь, пока Хедли скажет что-то более конструктивное, чем многозначительное «Вот как?». Но старый фэбээровец, похоже, уже думал о другом.

— И на кого они похожи? — спросил он наконец.

— У них голубые глаза, как у нее. — Эти слова сами сорвались у Доусона с языка, прежде чем он успел сдержаться. — Я не знаю, на кого они похожи! — раздраженно добавил он. — На детей — вот на кого.

— Ну и нечего на меня злиться, — спокойно парировал Хедли.

— Я знал, что ты начнешь засыпа́ть меня вопросами, на которые я не смогу ответить, — пожаловался Доусон. — Именно поэтому я не спешил тебе звонить.

— А по-моему, ты мог бы сообразить, что детишки меня заинтересуют. Ведь они могут оказаться родными внуками Карла Уингерта.

Доусон промолчал.

— Хорошо, скажи тогда, как она выглядит.

— Она… — В его мозгу разом всплыло не меньше дюжины эпитетов и прилагательных, в основном — в превосходной степени, но Доусон знал, как это может выглядеть со стороны. — Умная. Образованная. Властная. Самодостаточная. Сдержанная. Скромная.

— Ты только что описал любимую старушку-учительницу, которая учила меня в третьем классе.

— Ну хорошо, она… — Доусон снова замялся. Не мог же он сказать, что о такой женщине он мечтал всю жизнь.

— Красива, — подсказал Хедли. — Но это я уже знаю. Видел фотографии.

— Тогда зачем же ты просишь меня ее описать?

— Меня интересуют твои ощущения. К примеру, как бы ты описал ее эмоциональное состояние…

— Она на грани нервного срыва. В ужасе…

— От тебя?

— Нет. Она боится, что он может быть жив.

— Джереми?

— Да. — Теперь Доусон волей-неволей должен был объяснить, как он это узнал. — Мне удалось ее разговорить, и мало-помалу она приоткрыла завесу над своей жизнью с ним… — Он вкратце пересказал Хедли все, что ему удалось узнать о том, каков Джереми Вессон был в быту. Упомянул он и о гибели его родителей. — А что твой приятель Кнуц? Ему удалось что-нибудь выяснить о покойных мистере и миссис Вессон?

— Он мне пока не звонил. — Хедли скептически хмыкнул. — Но этот пожар, в котором погибли не только его отец и мать, но и все документы, все вещи, вызывает подозрения.

— Я так и думал, что тебя это насторожит. Ты скажи Кнуцу — пусть проверит все как можно тщательнее. Пожар с двумя погибшими наверняка попал в сводку местных новостей. Если порыться в старых газетах, найдешь некролог, а может даже, и фотографию покойных мистера и миссис Вессон. Если это Карл и Флора, значит, они давно мертвы, твоя эпопея по их поискам закончена, а я охочусь за призраками.

— Насчет последнего не совсем верно. Если их сын на самом деле жив и только инсценировал собственную гибель, значит, ты не напрасно сидишь на этой своей Сент-Нельде.

Доусон вполголоса выругался.

— Попридержи язык, парень! — одернул его Хедли. — В конце концов, эта идея не с потолка взялась. Ее высказала его жена. Бывшая жена.

— Нет, первым ее высказал я, но Амелия со мной не согласилась.

— Но ты только что говорил…

— Она возражала слишком горячо.

— И поэтому ты решил, что такая возможность приходила ей в голову?

— Да. — Доусон вздохнул. — Я практически уверен, что приходила. Она, конечно, умеет держать себя в руках, но на самом деле она напугана как… как ребенок.

— И до чего вы договорились?

— Она призналась, что ей страшно думать об этой возможности, какой бы маловероятной и неправдоподобной она ни казалась. Но это не меняет сути — Амелия все равно постоянно об этом думает.

— Мне казалось, что журналисты должны уметь выражать свои мысли яснее, — упрекнул его Хедли. — Ну ладно, мне доводилось разгадывать и не такие ребусы. «Ей страшно думать о том, что ее муж может быть жив, но она все равно об этом думает…» Господи, ну ты и сказал! Ладно, разберемся. Расскажи-ка лучше, каковы на данный момент ваши отношения.

— Они таковы, что на поздравление с Рождеством я могу не рассчитывать.

Хедли немного помолчал и сказал:

— Насчет этого пожара… Пожалуй, я лучше сам все проверю. К сожалению, сегодня воскресенье, завтра тоже выходной, так что мне вряд ли удастся продвинуться достаточно далеко, пока во вторник мои старые друзья не выйдут на работу. Чем ты собираешься заняться?

Доусон пожал плечами, хотя Хедли и не мог его видеть.

— Ждать вторника, когда в суде состоится перекрестный допрос. Пожалуй, я здесь все-таки задержусь — посмотрю, какой приговор вынесет судья. Ну а потом… не знаю. Хэрриет продолжает чуть не каждый день мне звонить, но я не отвечаю. Не исключено, что меня уже уволили.

— Ну, может быть, это и неплохо…

— Может быть.

— Ладно. Расскажи, как твои дела? Что поделываешь?

— Ничего. Вчера возился с мальчишками на пляже, загорал… Да я тебе уже говорил.