В прежние века в монастырских лабиринтах можно было встретить указатель со стрелкой: «Лечебница души», и табличка с этими двумя словами висела на двери библиотеки.
Жаль, что в юности не попался на моем пути такой указатель к хранилищу всеисцеляющей мудрости, я пробиралась в книжных лабиринтах вслепую и вышла к святым отцам только в тридцать пять лет: лучше поздно, чем никогда, но все-таки еще лучше — раньше. Потом я собирала эти книги по страничке — в России их относили к запретной литературе, приходилось тайно делать ксерокопии, и на месячный литературный заработок, если не тратить деньги ни на еду, ни на что другое, можно было приобрести два святоотеческих тома. Лет через пять у меня собралась библиотечка, где было все насущное и любимое — Симеон Новый Богослов, Исаак Сирии, Макарий Египетский, Добротолюбие, основные труды по догматике… Но что эти домашние десятки книг перед тем, к чему в праве иметь доступ любой человек, чтобы жива была душа его…
Сопровождает меня, за временным отсутствием библиотекаря, Анастасис — Тасис, как называют его монахи, интеллигентный молодой фотограф, приглашенный из Афин, чтобы делать микрофильмы с древних рукописей и ценных книг — работа на много лет. Он с удовольствием показывает сначала фотолабораторию и современную аппаратуру, с помощью которой уже сделаны первые сотни микрофильмов.
Потом отпирает еще одну дверь, металлическую, тяжелую, как дверь сейфа, и мы входим в просторное помещение высотой в два этажа, построенное для библиотеки в верхней части нового монастырского корпуса. Очень светло, стеллажи установлены в простенках между большими окнами — по четыре секции в длину, по шесть рядов вверх. Сквозные лесенки ведут на мощные антресоли, поднятые на каменных колоннах, там секции повторяются еще на шесть рядов вверх, до потолка; такие же стеллажи стоят посреди зала, во всю его протяженность.
Какой разительный контраст представляет эта радостная даже на первый взгляд картина с нарисованной нашими паломниками прошлого века — епископом Порфирием Успенским и архимандритом Антонином Капустиным, потрудившимися для систематизации и составления упомянутого каталога!
Или вот страничка из «Путешествия на Синай в 1881 году» русского академика Н. Кондакова, знатока византийского искусства и иконографии. Отдав дань восхищения богатейшему складу древних пергаментных кодексов, к которому уже с XVI века устремляются палеографы, исследователи и библиоманы со всей Европы, он упоминает, что из этого склада обогатилась венецианская библиотека Марциана; а наша публичная библиотека украсилась дивной и величайшей драгоценностью — древнейшим Синайским кодексом Евангелий, вывезенным из монастыря профессором Тишендорфом. И далее Кондаков пишет: «Великолепные и рядом же сгнившие или истлевшие манускрипты кучами разложены по ящикам и мирно покоятся там до тех пор, пока не приедет любитель. Толстый, добродушный отец эконом принесет тогда связку ключей в полпуда весом, отомкнет заветные ларцы и начнет носить вам, трудясь истинно в поте лица своего, груду за грудой. Рукописи, положим и понумерованы, да номеров нельзя никак добиться: все сложено по формату в ларцы, а шкапов сделать не на что. Рукописи находятся притом в трех местах, перемешаны с инкунабулами; иные сохраняются только потому, что их никогда не трогают, а тронь, так рассыпется мелким мусором, — так она истлела. Как во времена Тишендорфа, двадцать лет назад, так и теперь есть и корзины с листками, только их не употребляют уже на приманку для удочек и не дают туристам. Синайский кодекс ведь был открыт на дне такой корзины. Как начнешь рыться в такой корзине, так просто делается дурно от затхлости, и отец эконом упрашивает оставить хлам: ему самому неприятен этот дух, и он старается держаться ближе к окну; десятки насекомых и паучков торопливо разбегаются, потревоженные в своих жилищах. И, конечно, мало приятно видеть древние, едва держащиеся папирусы завернутыми в тряпку, или смотреть на выставку наиболее любопытных листков унциального письма, наколоченных гвоздиками на доски, но ведь причиною этого варварства та же бедность».
Наши паломники желали лучших времен для Синая. И вот эти времена настали. Монастырь достаточно богат, чтобы содержать свои несметные рукописные и печатные сокровища в порядке и достаточно знает им цену, чтобы не позволять приезжим библиофилам обследовать стеллажи и извлекать из них бесценные находки. История с Синайским кодексом послужила уроком на века, и горькие воспоминания о ней изливаются даже в строки путеводителей: «Сейчас наиболее значительным манускриптом библиотеки является Сирийский кодекс V века… В прошлом библиотека имела также Синайский кодекс IV века, который был заимствован в 1865 году немецким ученым Тишендорфом в интересах русского царя для исследовательских целей. Кодекс, посланный в Санкт-Петербург, никогда уже не был возвращен. В 1933 году советская власть продала его Британскому музею за огромную сумму в 100 000 фунтов».
Справедливости ради следует сказать, что в путеводителе утрата монастырем кодекса передана превратно.
Полтора века назад, в 1844 году, в первое посещение монастыря, известный библейский филолог и палеограф, лейпцигский профессор Тишендорф, знакомясь с библиотекой, нечаянно обнаружил корзину с отрывочными листами и клочками старых рукописей, предназначенных для растопки печки. В одном из пергаментных листов он к своему изумлению обнаружил древнейший список библейского текста. Таких листов он извлек из корзины 129 и 43 из них выпросил у монахов, посоветовав им хранить остальные. Через девять лет он снова отправился на Синай, драгоценной рукописи уже не нашел, но не утратил надежды. Еще через три года, встретившись в Германии с приехавшим на минеральные воды министром народного просвещения России Авраамом Сергеевичем Норовым, известным паломником на Святую землю и человеком, близким к царскому двору, Тишендорф увлек его своими планами. Для нового путешествия на Синай нужны были разрешения турецких и египетских властей, синайского архиепископа и немалые средства. Вернувшись в Петербург, Норов доложил о намерениях ученого императору Александру, — так была решена и субсидирована из личных средств царской фамилии третья экспедиция Тишендорфа для изучения христианских древностей на Востоке: она состоялась в 1859 году.
В подарок монахам Тишендорф привез несколько экземпляров своего издания текстов Ветхого и Нового Заветов и продолжил занятия в библиотеке. Перед самым его отъездом, эконом упомянул, что у него есть список текста 70 толковников и, развернув красное сукно, показал 346 листов большого формата. Среди них Тишендорф сразу же с великой радостью узнал листы, пятнадцать лет назад извлеченные им из корзины. Только он один вполне понимал цену вновь обретенному сокровищу: это был почти полный текст Ветхого Завета, весь Новый Завет, послание Варнавы и Пастырь Ерма.
Не смея вначале и мечтать о приобретении манускрипта, ученый добился разрешения переписать ее. Рукопись на почтовом дромадере привезли в Каир. Два месяца Тишендорф неотрывно наблюдал за перепиской, которую осуществляли немцы — медик и аптекарь, разбирал стертые временем слова и исправлял бесчисленные искажения текста, сделанные переписчиками прошлого тысячелетия. Одновременно велись переговоры о приобретении кодекса. Слухи об открытии уже привлекли в монастырь английского исследователя, предлагавшего большие деньги. Но игумен принял решение поднести рукопись в дар императору Александру. Переговоры продолжались еще десять лет, и только в 1869 году монахами монастыря был подписан акт подношения, точно оговаривающий условия и суммы возмещения. Акт гласил, что монастырь приносит императору России «в дар» рукопись Ветхого и Нового Заветов, а взамен получает 7000 рублей для своей библиотеки и 2000 рублей в пользу монастырского подворья на Фаворе, — для того времени это было немало.
Еще до приобретения рукописи, в 1862 году, она была великолепно издана в России в четырех факсимильных томах с предисловием и комментариями Тишендорфа. Из трехсот роскошных экземпляров сто предназначались автору, двести были разосланы в дар публичным библиотекам, в том числе и в синайскую.
