Хачемаф приехал в аул, будто ничего не случилось, пригнал порожние арбы, чтобы забрать овчины, шерсть, мёд, вино. Его встретили встревоженные мать и тётушка Дзегуащ.

- О великий бог, хранитель нашего священного очага! - воскликнула глава семьи Дзегуащ. - В какое смутное время явился ты к нам, Хачемаф! Скоро будет война, поредеет наш род в битвах с чужеземцами, может быть, никого не останется в живых из славного рода Ащемеза… А ты и теперь не с воинами, не в боевом уборе! В твоих мыслях - золото!

- Война? - Хачемаф удивлённо пожал плечами. - Кто сказал, что она обязательно будет? Разве я не знаю русов? Это не хазары, от которых только и жди подлога и предательства. Войско русов разбило Хазарию, разве это плохо для нас?

Теперь оно пройдёт к Таматархе, прогонит хазарского бека, а до нас им дела нет…

- Не говори! Ты встречал русов-купцов, а это идут воины. Ох, нету в живых моего старого Афамгота…

Муж тётушки Дзегуащ, Афамгот, был главой большой семьи много лет. Он был рачительным хозяином и добрым воином. Могучий, как дуб, своими узловатыми пальцами он мог свернуть шею быку, одним движением руки остановить скачущего коня. Его, словно старое дерево, свалила молния во время грозы, разразившейся в сенокос.

Хачемаф взялся заготовлять товары для торга в Тмутаракани. Он продолжал сохранять внешнее спокойствие, хотя в душе его зашевелилось сомнение: действительно ли всё обойдётся благополучно? Аульчане, радостно встречавшие купца в прежние времена, теперь неохотно расставались со своими товарами. Люди хотели запастись припасами на смутное время. Только белую овечью шерсть, так ценившуюся обычно, - она шла на изготовление самых дорогих тканей - теперь отдавали без сожаления. Чёрную - придерживали, может, придётся валять много походных бурок.

С востока от аула к аулу шли противоречивые вести:

- Пши Алэдж выступил навстречу русам. Он хочет разгромить их там, где сливаются Кубань и Лаба…

- Войско адыгов отступило перед несметными полчищами русов…

- Алэдж и русский пши заключили вечный мир, стали кунаками. Братья Бэгот и Умаф из твоей семьи, Дзегуащ, пошли толмачами к русам - недаром они научились этому языку в Таматархе.

Слушая последнего вестника, Хачемаф поднял к верху указательный палец, гордо выпятил короткую рыжую бородку.

- А, что я вам говорил! Никакой войны, будем торговать с русами.

Тётушка Дзегуащ неразборчиво пробурчала что- то о разжиревших мужчинах, забывших, с какой стороны берутся за меч.

Сообщения вновь становились тревожнее:

- За Кубанью русы предательски напали на наши дозоры!

- Алэдж ударил на неприятеля. В битве полегло много русов и наших воинов…

Хачемаф побледнел.

- О мои братья! Что с ними? Живы ли они?

Прискакал всадник, передал наказ Алэджа, возглавившего объединённое войско адыгов: всем, способным держать в руках оружие, приготовиться к бою.

Тётушка Дзегуащ воинственно блеснула черными очами, тряхнула седой головой.

- Может, и теперь ты скажешь, что войны не будет? Бери меч и копьё, садись на коня, отомсти чужеземцам за своих братьев. Они погубили Бэгота и Умафа!

- Отомсти, если ты настоящий мужчина! - простонала мать Хачемафа.

- Отомщу, - решительно сказал Хачемаф.

Он махнул рукой на приготовленные к отправке товары - пусть они пропадают пропадом! Конь был всегда при нём, а саблю и кольчугу взял отцовы. Старый лук рассохся, ну да в бою не трудно будет добыть себе новый.

Он собирался в дорогу и ждал, когда на восточных холмах зажгутся дымные костры - сигнал приближения врага. Весь аул притих, замер, но даже самые зоркие мальчишки не могли разглядеть на горизонте хотя бы одну струйку дыма. И гонцов не было с той стороны, только однажды проскакали на взмыленных конях трое всадников в богатых доспехах, едва прикрытых изорванными в клочья плащами. Не адыги и не русы, таких в ауле и не видывали никогда. Хачемаф, выскочив из дома на конский топот, поглядел им вслед и уверенно сказал: «Румы, ромеи. Я их немало встречал у моря. Но откуда они здесь взялись?»

А на другой день утром, когда Хачемаф решил седлать коня, чтобы выехать к войску Алэджа, неожиданно, как снег на голову, появились Умаф и Бэгот, живые и невредимые. Они повзрослели, утратили юношескую торопливость. Аульчане сбежались встречать воинов, вернувшихся с битвы.

- Мир, мир! - объявили братья.

Весь аул сгорал от нетерпения, жаждал узнать новости, но расспрашивать героев, не успевших расседлать коней, было нетактично. Как требовал обычай, их провели в большой дом, стоявший, как чабан среди стада, в окружении остальных жилых строений, усадили у очага, над которым виднелся чёрный крест - символ так и не прижившейся греческой веры. Им принесли лучшую пищу, какая нашлась в доме. Все терпеливо ждали, когда братья насытятся.

Оба порядком отощали за дорогу, но ели неторопливо, чинно. Только после еды братья вытерли руки о ноговицы и неторопливо повели рассказ обо всём увиденном и пережитом ими.

Когда дошло до того, как они оказались заложниками у русского пши, не выдержала тётушка Дзегуащ, всплеснула руками.

- И они, эти русы, оставили вас в живых?

- Как видишь, - усмехнулся Умаф.

- Клянусь этим огнём, - поддержал его Бэгот, - нам было у них совсем не плохо. Наших воинов и русов натравил друг на друга презренный рум, бежавший от справедливой мести.

- Не он ли проскакал через наш аул с двумя своими соплеменниками? - насторожился Хачемаф.

- Может быть, и он. Другие румы нам не встречались за это время.

- О, где мне теперь найти утешение: я не задержал такого подлого человека! - схватился за волосы Хачемаф. - Почему я не поскакал за ним вдогонку, не зарубил его!

- Но ведь их было трое, а ты один, - резонно заметила тётушка Дзегуащ, пряча смех в уголках своих глаз.

- Я сражался бы с ними, как нарт! А что значат для нарта трое жалких противников?

Аульчане потупили глаза: смеяться над человеком из своего рода неудобно.

Впрочем, Хачемаф быстро успокоился. Его мысли переключились на другое: раз всё обошлось благополучно, он решил на следующий день выехать в Таматарху. А не поедут ли с ним Бэгот и Умаф?

Братья без колебания согласились.

Разметавшись на сухой, выжженной солнцем траве, крепким сном спали уставшие за день гридни. Позади осталась ещё одна стычка с хазарской ордой, разгром последних наёмников Сурхана. Кажется, уже никаких преград не осталось на пути у русского войска… Тмутаракань близка, до неё рукой подать, воины отдыхали перед последним переходом. Только бессонная стража, как всегда, охраняла покой русского войска.

Злата сквозь сон слышала, как кто-то окликнул Богдана, как поднялся тот, лязгнув мечом по щиту. Злата прислушалась, приподняла голову, спросила сонно:

- Ты куда?

- Спи. Я скоро вернусь.

Он прикрыл её своей свиткой.

Зашуршала сухая трава, и затихли шаги Богдана. Злата согрелась под тёплой свиткой, быстро уснула.

Разбудило её прикосновение чьих-то рук.

- Богдан, ты?

- Тс-с-с… Это я, Чеглок:

- Чего тебе надобно?

Гридень вместо ответа схватил Злату за плечо. Цепкие руки расстёгивали ворот рубахи, не прикрытой кольчугой.

- Думаешь, не знаю, кто ты на самом деле, - торопливо зашептал Чеглок. - Только Богдан твой, думаешь, знает?

- Чего тебе надобно? - ещё не придя в себя, повторила свой вопрос Злата.

- Будто не знаешь, - хихикнул Чеглок, всё сильнее прижимая девушку к себе. - Неужто я хуже твоего Богдана?

- Эх ты! - Злата рванулась так, что затрещал холст рубахи, с силой оттолкнула гридня. - А ещё товарищ!

Чеглок отшатнулся. Новый увесистый удар пришёлся по его глазу, будто выкресал искры. Гридень застонал от боли и попятился к ближнему кусту.

- Эх ты! - нёсся ему вслед гневный шёпот Златы. - Думаешь, я для тебя свою девичью честь берегла в хазарской неволе? Подлый пёс ты, а не княжий воин!

Ни один из спавших вокруг костра гридней не пошевелился. Никто не подал виду, что стал свидетелем позора своего товарища.