- Правильно, Ратибор, что ты убил и насадил на сук беспутного князя… Посмотри, с чем мы остались?! Еды столько, что успели взять, а богатство наше, что на нас надето…
- А наш бог Лёд, что сгорел в огне! - зычно рыкнул волхв Чернодлав, и рык его эхом прошёлся по скалистому правому берегу.
- Погоди, Чернодлав! - остановил волхва боил Умнай. - Не время распалять живых, надо похоронить мёртвых…
Стали обряжать в вечный путь покойников и складывать их на священную лодью. А гридней, обожравшихся древесной золы, бросили под корни вывороченного бурей дерева и забросали камнями и глыбами глины.
Жестоко… Да, жестоко! Действиями людей руководило такое же жестокое, немилосердное время; и разве старейшина мог поступить иначе, когда по недомыслию меньшинства большинство осталось без еды и без крова, а на руках малые дети, которые просят пищи?! Где искать пристанища?…
Ратибор, Умнай и Чернодлав стали совещаться. Выход всем виделся один - идти по Днепру к Киеву и просить братьев-князей принять опалённое огнём племя. Хотя бы на время…
В воздухе и над рекой всё ещё носились хлопья сажи, они падали на головы мужчин, женщин, стариков и детей. Огонь отступил от берега Припяти, но видно было, как он разрастался в глуби леса: дым валил чёрный, и трещали в пламени деревья.
- Я сам поклонюсь Аскольду… - сказал Ратибор, и всем стало ясно, как трудно будет это сделать властному, гордому старейшине древлян. - Приютить не откажет, а мы теперь начнём долбить однодеревки и сбивать плоты. Дня через три тронемся.
Так и порешили.
…Дед Светлан со своим сыном подошли к вязу, сделали насечку, стали рубить; дерево поддавалось туго, но острый топор и крепкая мужская сила делали своё дело, - повалив дерево, они без всякого передыху будут долбить его, и на это уйдёт дня два, не меньше. Дед вспомнил, как его жена Анея не могла разродиться вторым ребёнком, тогда Светлан, ещё молодой и жилистый, срубил дуб, в один день сделал корыто, налил тёплой воды, и Анея родила в ней девочку. Так потом Светлана чуть не обвинили в колдовстве, ибо только у колдунов хранится вода, вскипячённая вместе с пеплом костра, и всегда при них имеется чёрный петух и чёрная кошка. А всё это было в доме у Светлана, и если бы не Ратибор, не усмотревший ничего кощунственного, лежать бы мужу Аней зарытым в землю вместе с петухом и кошкой. Светлан - хороший семьянин, Анея родила ему трёх детей; последыш - Никита - сейчас делает с ним лодку, хороший бортник и плотник, понимает толк в дереве, из него бы получился неплохой корабельщик…
- Никита, - обращается дед, вытирая на лбу пот рукавом белой холщовой рубахи, - а знаешь, что в Киеве на Почайне строят лодьи, много лодей… Там нужны корабельщики. Можа, определиться тебе туда, как приедем в город? А?… Платят там хорошо, монету скопишь, семью заведёшь. Пора.
- Я, папаня, семью пока не желаю.
- Чучело! - вспылил старик. - Как же без семьи-то?…
- А так. Можа, хочу с купцами в походы ходить.
- Больно шустрый, как рак на суше, кто тебя возьмёт, оболтуса… «В походы ходить», - передразнивает сына отец.
А у парня, наверное, действительно страсть к путешествиям, крепко он обиделся на старика, надул губы, замолчал. Только ещё твёрже сжал в руках топорище и проворнее стал взмахивать. Щепки полетели сильнее.
Отец, уловив неприкрытую обиду сына, с хитрецой взглянул на его красивое лицо и с гордостью подумал: «А что, губа у него не дура… С купцами ходить и я в молодости мечтал… А купцом быть и того лучше!»
Мимо проходил боил Умнай, пожелал старику и его сыну хорошей работы, спросил:
- Дед Светлан, что-то не вижу твоего внука?
- Да, наверное, по коренья с бабкой и матерью пошёл. Надо же кормиться… Хотя бы корешками трав.
- Кормиться надо… - задумчиво произнёс Умнай и носком сапога разворошил щепки возле срубленного вяза, который начал уже принимать очертания однодеревки. - А я хотел послать его и таких одногодков, как он, на ту сторону, с которой убёгли. Как думаешь, дед, остались там звери и птицы, полностью не сгоревшие?… Ну, скажем, пламя на них лишь дыхнуло, и они сковырнулись.
- Это ты хорошо придумал, Умнай… Конечно, не всё превратились в пепел. А вон и Марко! Ну-ка иди сюда, внук! И послушай, что тебе скажет наш воевода.
Марко, сын родившейся в корыте дочери Светлана, розовощёкий, не по годам смышлёный (ему шёл тринадцатый год), бросил мимолётный взгляд на мать и бабушку Анею, передал им съедобные коренья трав, собранные на полянах и в ложбинах, и подбежал к деду.
Вот что, Марко, найди и моего внука, да подбери ещё ребят. Садитесь в лодки и гребите к сгоревшему лесу, на ту сторону. Соберите опалённых огнём птиц, животных, какие попадутся, и везите сюда. Вечером разложим костры и, как можем, накормим людей.
Глаза мальчугана загорелись от оказанного ему доверия, и кем оно оказано?… Самим боилом Умнаем.
И вот ватага из десяти мальчуган двинулась к берегу что поотложе и где плескались днищами на воде привязанные к деревянным стоякам лодки. Отвязали их и погребли.
Марко и его друзьям повезло сразу же, как только они достигли другой стороны. Уткнув окровавленную морду в воду, лежал сохатый, перешибленный упавшим дубом. Кое-как они выпростали из-под дерева животное и взвалили его на одну из лодок. Все радовались безмерно, особенно внук Умная, который первым заметил погибшего лося.
Но тревожно поглядывал Марко вглубь леса, над которым небо озарялось красным пламенем и откуда тянуло гарью, смешанной с запахом палёной шерсти. Там продолжали гибнуть в огне бессловесные твари.
Пока собирали обгорелых птиц и всякую, тоже обгорелую, но ещё годную в пищу живность, стемнело. Теперь небо сделалось багровым. Но оно не было одинакового цвета. Когда огонь притухал, по небу начинали ходить тени; а когда разгорался снова, пламенные языки, напоминающие багряных коней с пепельно-серыми хвостами и гривами, метались из стороны в сторону, а потом уносились в тёмную жуткую ночь.
И кто-то из мальцов, посмотрев туда, воскликнул, обращаясь к предводителю:
- Смотри, Марко, как лошади скачут! Будто бешеные!
- Если кони скачут как бешеные, значит, им на шею повесили бусы из волчьих зубов, - добавил другой. - Так говорил мне отец, а вы знаете, что он был стремянным у казнённого князя.
Знаем-то мы знаем… - вразнобой заговорило сразу несколько голосов, и один из них докончил: - Но если бы князь твоего отца за провинность не отстранил от этой должности, жрал бы он вместе с остальными гриднями древесную золу и лежал бы теперь под корнями дерева, забросанный камнями.
И на мальчишек из глубины сгоревшего леса вмиг подуло мертвенным холодом.
- Хочу на тот берег, - чуть ли не захныкал самый маленький из ребячьей ватаги.
- К маме, под полотняную рубаху, - посмеялись над ним.
- А ну цыц! - оборвал их Марко. - И впрямь, пора! Разве забыли, что ждут нас там голодные люди?!
А у самих слюнки текут при виде еды, но никто и не думал даже попросить сейчас поесть, тем более решительный вид их предводителя не располагал к этому: на той стороне много детей, малых совсем, которых надо накормить в первую очередь.
С середины реки увидели множество костров, и в свете их передвигались люди. Когда кто-нибудь подбрасывал в огонь сучья, искры летели к звёздам, молчаливо мерцающим и ко всему на земле безучастным. Так уж повелось со дня сотворения мира. Человек бьётся за своё существование сам по себе, но постоянно надеясь на чудо и помощь свыше, моля об этом богов, но никогда её не получая…
За что наказали они этих людей, вина которых, может быть, состоит в том, что доверчивы?…
Громкими возгласами собравшиеся на берегу встречали причалившие лодки, наполненные доверху пищей, и их гребцов-спасителей. Перед всем народом и от имени его воевода Умнай сказал о Марко и его сверстниках добрые слова, чем растрогал до слез не только их матерей, но и всех женщин.
Тут же, у воды, при свете факелов поделили еду поровну, и вскоре у каждого семейного огня вкусно запахло мясом и дичью, раздались весёлые голоса и смех. Люди снова возвращались к жизни. И вот нежный девичий голосок уже затянул где-то на окраине песню, её подхватили другие:
