Она светила первым христианам при совершении ими богослужений в мрачных катакомбах, где они скрывались от преследователей, она зажглась потом в храмах, когда христианская вера, подобно яркому лучу солнца по прошествии ночи, востекла из подземелий на небесную высоту открыто и торжественно над лицом всей земли.

«Восковая свеча, - думал далее патриарх, - сохраняет переданное ей от святых апостолов исключительное право освещать чистым светом святые храмы христианской церкви и до сего дня. Она напоминает нам Христа и Его ночную тайную вечерю, напоминает ученикам Его их всенощные бдения и проповеди слова Божия. Она же помогает всякому твёрдо знать немногословную молитву евангельского мытаря: «Боже! Будь милостив ко мне, грешному. Господи, помилуй!»

- Ия вослед за всяк верующим повторяю эти слова, - проговорил Фотий, - а ты, свеча, дополняй своим пламенем пред Богом мою тёплую, но простую молитву. Гори, свеча, и жги пред очами Бога, Сына Твоего, и пред ликом Пресвятой Богоматери мои грехи и грехи моей паствы…

Скрипнула окованная серебром дверь, и в храм, перекрестившись, вошёл негус Джам и, прямо с порога, объявил:

- Ваше святейшество! У церкви ожидает Леонтий, монах Константина-философа. Он хочет объясниться.

- Хорошо. Иду, а ты, Джам, помолись и затуши свечи.

Увидев патриарха, Леонтий преклонил колено и опустил голову под благословение.

- Здравствуй, брат, - громко произнёс Фотий. - Встань и следуй за мной.

Они прошли по улице до площади Августеона, поднялись по мраморной лестнице внутрь патриаршей библиотеки, свернули в узкую боковую дверь и очутились в скромно обставленной комнате, служившей кабинетом и спальней Константину-философу.

- Посиди пока, мне тоже с тобой нужно объясниться, - сказал патриарх и вышел.

Леонтий огляделся. Взглянув на прислонённое к стене ложе, улыбнулся. «Вот почему, как только вошёл сюда Клуд, я, из-за укрытия наблюдая за ним, увидел на лице его замешательство. Уж не подумал ли он, когда появилась здесь женщина, что я предоставил ему за все услуги любовные утехи?!»

Предположения Леонтия оказались верными: к такой мысли тогда и пришёл Доброслав, ещё не зная, кто она, женщина, на самом деле являющаяся дочерью жреца Родослава, та некогда девочка, в белой лодье, которую несли на плечах навстречу поднимающемуся солнцу сильные мужчины, вскоре погибшие от хазарских стрел, выпущенных из луков по наущению Медной Скотины.

Ещё Леонтий подумал о разговоре с язычниками в таверне «Сорока двух мучеников». «Значит, Орест знает Доброслава и Дубыню. Видимо, ещё до нашествия архонтов на Константинополь, думая, как отомстить Иктиносу, для тайных дел они отдали предпочтение этой таверне… А сам, - Леонтий усмехнулся, имея в виду себя, - для секретных свиданий выбрал именно её, потому что хозяин даже под пытками не раскроет замыслы того посетителя, который не хочет, чтобы в них проникали другие, но в которые он посвящал Ореста безбоязненно… Этот одноногий ветеран многих сражений поистине выкован из железа! К тому же рос и дружил с моим отцом. Но став взрослыми, они пошли разными жизненными путями: Орест служил в войсках Михаила II, а мой отец принимал участие в восстании Фомы Славянина… Но это не помешало потом Оресту, узнав чей я сын, проявлять ко мне и моей сестре почти отеческие чувства…»

…Словно пожар в сухостой восстание разом тогда охватило значительную часть внутренних областей Малой Азии - Армениаку - родину Фомы; Антиохию, куда император Лев V назначил Славянина старшим военачальником - турмархом; Писидию, Колонею; города Тефрику и Аморий; крепости Кабалу и Саниану; остров Лесбос.

«И никто не оставался не вовлечённым ни с востока, ни с запада, - писал позднее историк Генесий, - ни из чужеземных племён, ни из местных, ни из соседних, ни из тех, кто имел рабский удел и ненавидел господ, ни из целых народностей, которые в разные времена вливались и следовали за ним.

Итак, Фома заключил союз с агарянами, индами, египтянами, зэхами, иберами, славянами, вандалами и готами… А равно с теми, кто разделял религиозные взгляды павликиан-еретиков, и с ними самими».

Восстание затем перекинулось во Фракию и часть Македонии. Там его поддержали и парики-крестьяне, коих труд на землях господ приравнивался к труду рабов, и иконоборцы, которых особенно начал преследовать Михаил II, свергнувший императора Льва V Армянина.

Все помнили первое повеление Михаила II, на которого надели корону василевса, но не все знали, что не послушайся Лев Армянин жены вечером накануне Рождества, он бы и продолжал править своим народом…

Лев V, узнав о заговоре Михаила, соратника и близкого друга, приказал сжечь его в утробе медного быка. Уже привели под охраной экскувиторов виновного к статуе, уже под брюхом страшного животного разложили дрова, но жена императора упросила мужа отсрочить казнь:

- Злейших врагов, и то не убивают накануне Великих Праздников. А Михаил помог тебе сесть на византийский престол. Отложи казнь до утра… Не бери грех на душу.

- Хорошо, только ради тебя, - согласился Лев - он очень любил жену.

На Михаила надели цепи и отвели в дворцовое подземелье. Вечером должна была состояться предпраздничная литургия в церкви святой Ирины, где недавно молился патриарх…

За час до начала друзья Михаила проникли в неё под видом певчих, пряча под широкими одеждами кинжалы. И как только царская семья появилась в храме, одна часть «певчих» бросилась на телохранителей, а другая - к императору. И у алтаря закололи его.

Потом заговорщики ринулись в подземелье, вывели Михаила и заставили патриарха и церковный синклит немедленно венчать на царство.

- Мы с радостью исполним твоё первое императорское повеление, - сказали друзья, становясь на колени перед новым василевсом.

И Михаил II отдал приказ: «Снимите с меня кандальные цепи!» Таких приказов не отдавал ещё ни один император в истории.

Это произошло 23 декабря 820 года.

А через несколько дней Фома Славянин, сподвижник Льва Армянина, поднял свои войска на борьбу с Михаилом II и вскоре встал во главе многочисленного восставшего народа.

Спустя полгода языки разрастающегося с каждым днём пожара подступили к самой столице Византии и стали лизать её мощно укреплённые стены. Весь 821 год восставшие осаждали Константинополь, пытаясь взять его приступом. Попытки штурма были настолько дерзкими и упорными, что Славянин, в конце концов, уверовал в победу и перестал придавать значение сообщениям, поступающим из Болгарии, о том, что Михаил II якобы настойчиво склоняет хана Омуртага к помощи. Да и как верить этому! Византия в огне, на свержение малограмотного василевса, незаконно посаженного на трон, поднялся почти весь народ; его, Славянина, во всеуслышание провозгласил императором Священного государства сам эмир Арабского халифата, и поэтому хан Омуртаг должен понимать, что Михаил II уже проиграл. К тому же Болгария фактически находилась, несмотря на заключённый в 815 году тридцатилетний мир, в состоянии войны с Византией, - никому и в голову бы не пришло ждать помощи от врага…

Но говорят, что пути Господни неисповедимы, а пути человеческие неисповедимы вдвойне, - ибо он, человек, по религиозному убеждению павликиан, есть порождение Сатаны. Польстившись на богатый куш и признание официальней византийской властью за ханом Болгарии нового титула «Хана сюбиги», что означает «повелитель многих болгар», равный по званию императорскому, Омуртаг прислал Михаилу II войска, которые помогли отогнать Славянина от столицы.

Стоит только туго набитому мешку прорваться в одном месте, как тотчас образуются и другие дыры; с этого дня неудачи стали преследовать Фому; в скором времени его потеснили так, что он оказался в городе Аркадиополе и заперся в нём. И уже солдаты Михаила II в свою очередь начали осаждать восставших, которых оказалось не такое уж большое количество. Одни разбежались, другие погибли.

Осада Аркадиополя длилась почти весь 823 год. Отрезанные со всех сторон, люди в крепости начали голодать, распространились болезни, и тогда ближайшие сотоварищи Фомы, чтобы спасти шкуру, пошли на подлость и выдали его Михаилу II. Но предатели и трусы презираемы во все века и у всех народов: подлецы вместе с остальными также подверглись жестоким казням.