— Его закололи насмерть, разрезали на мелкие кусочки и скормили рыбам, — смеялся он. Центурион, по его словам, погиб на колу. — Он провисел там несколько часов, прежде чем умер, — веселился Витурий. — Вот что бывает с изменниками!

— Никто из них не сделал ничего плохого, — ответил я.

Пожав плечами, Витурий начал восхищаться мои гардеробом, туниками и халатами. Он с большим удовольствием примеривал их, то и дело лаская ткань.

— Я так устал ходить голым, — жаловался он.

Витурия назначили преемником Нерея, и он стал моим единственным другом, беседуя со мной, когда мы шли к Цезарю, если тот меня вызывал. Я не считал его охранником, но это явно было его заданием. Лишь раз обычай был нарушен. В ту ночь Витурия также вызвали к постели Цезаря, и мы вдвоем дали ему представление. Стягивая с меня одежду, юноша подмигнул и прошептал:

— Расслабься, Ликиск, выкинь все из головы. Сегодня Цезарь будет подсматривать. Чем более распутными мы будем, тем больше ему это понравится.

Вскоре я встретил еще одного жителя Капри.

Однажды в полдень мы с Витурием прогуливались и разговаривали, как вдруг мой спутник замолчал; глаза его в ужасе раскрылись, челюсть отвисла, и он уставился на открытую дверь моего домика.

Там, у порога, стоял юноша, чье лицо скрывалось в тени солнца, идущего за его спиной по небу.

— Проваливай, Витурий!

Это был голос человека, обладавшего властью.

Витурий умчался так, словно от этого зависела его жизнь.

Странный молодой человек вошел в комнату и встал на свету. Высокий, нескладный, он двигался рывками, а свободная туника едва прикрывала его плохо сложенное тело. Ноги оказались длинными и тонкими, руки — худыми, кисти вяло покоились на животе, темные жидкие волосы намекали на преждевременную лысину. Широкий лоб нависал над длинным, узким носом. Глаза располагались близко друг к другу, утопая в глазницах, кожа была бледной. Я подумал, не болен ли он.

Вслед за ним в дом вошел мальчик примерно моего возраста — поразительно красивый, темноволосый, темноглазый, с лицом, что могло быть высечено опытным портретистом. На его гибком теле ясно выступали мышцы. Мальчик был обнажен и смотрел на меня с приятной улыбкой.

Неуклюжий молодой человек гнусаво произнес:

— Меня зовут Гай Цезарь.

Я пробормотал:

— К… К… Калигула?

Со смехом он спросил:

— Ты заикаешься? У меня есть дядя с таким же недугом. К… К… Клавдий. Знаешь, откуда у меня такое прозвище?

— Оно означает маленькие сапожки. Солдаты в Германии прозвали тебя так потому, что ты был очень молод, и их сделали тебе на заказ.

— Ты знаешь историю, — снова засмеялся он.

— У меня есть друг в армии.

— Полагаю, трибун Марк Либер.

— Ты его знаешь? — воскликнул я.

— Я слышал о нем, — ответил Калигула и слабо улыбнулся. Повернувшись к обнаженному мальчику, он сказал:

— А это мой друг Авл. Ты знал его отца в Риме, Луция Вителлия?

Услышав это имя, я покрылся мурашками, словно Вителлий вытянул меня по спине ремнем.

— Да, знал, — ответил я.

— Что ты думаешь о его сыне? — спросил Калигула, мягко подталкивая мальчика ко мне.

— Авл Вителлий очень красив, — сказал я, пытаясь улыбнуться.

— Сказал бы ты, что он — желанный юноша?

— Да, — сухо ответил я.

— Тиберий тоже так думает, правда, Авл? — хмыкнул Калигула. Нахмурившись, он добавил: — И я. Авл — не обычный житель гарема Тиберия. Он здесь по доброй воле. В отличие от тебя, Ликиск, потому что тебя сюда привезли, и ты даже пытался сбежать. Авл гораздо умнее. Когда я сказал ему, что здесь теперь живет привлекательный и желанный мальчик Ликиск, он захотел с тобой встретиться. Думаю, меньшее, что ты можешь сделать, это его поцеловать.

Мои дрожащие губы были сухими, когда я приложил их ко лбу юноши.

Калигула согнулся от смеха.

— Не там, Ликиск. Ниже. Поцелуй Авла ниже. И не торопись. Я хочу посмотреть.

Вечером, вновь разглядывая мои туники, Витурий не удивился, что ко мне заходили гости.

— Авл очень опасен. Это один из шпионов Калигулы, но думаю, шпионит он и для Тиберия с Сеяном. Берегись его. Он — источник неприятностей, один из тех, что лижет задницы, — Витурий усмехнулся, — более чем в одном смысле.

— Я знал его отца. Жестокий человек.

— Каков отец, таков и сын. Поверь, если Авлу понадобится повысить свой статус за твой счет, он это сделает.

— Спасибо за предупреждение.

Витурий усмехнулся:

— Поблагодари меня, занявшись со мной любовью.

— Ты ведь знаешь, что это запрещено. Если только Тиберий не смотрит.

— Я хочу заняться с тобой любовью без этой козлиной морды.

— Мы жизни лишимся, если нас поймают.

— Рано или поздно наши головы все равно полетят. Никто из нас не становится моложе, и нет ничего более быстротечного, чем молодость и красота. Тиберий любит мальчиков, а не молодых мужчин.

Потрясенный, я вскочил со стула.

— Объясни, что ты имеешь в виду!

— Разве ты не заметил, что все мальчики и девочки на Капри примерно одного возраста? Шестнадцать или около того. Тиберий любит нас молодыми, считая, что к определенному возрасту красота увядает.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать. А тебе?

— Скоро будет.

Пожав плечами, Витурий улегся на постель, облокотившись на сильные руки и скрестив ноги в лодыжках.

— Вот так-то. Однажды мы оба полетим с утеса.

— Невозможно.

— Это правда.

— Но это же безумие!

— Конечно, безумие. Но все равно правда. Первым это заметил Нерей, который был довольно наблюдательным и умным политиком. Тиберия привлекает не сама по себе юность. Он ищет невинности. Ищет, чтобы ее разрушить. Несколько месяцев назад Тиберий посетил религиозное жертвоприношение на материке, где возжелал аколита, несшего благовония. Тиберий едва дождался конца церемонии, чтобы вытащить этого аколита и его младшего брата, священного флейтиста, из храма и заняться сексом. Мальчики, невинные дети, испугались и начали сопротивляться. Тиберий приказал переломать им ноги. Нерей был убежден, что Тиберий повел себя так не потому, что они сопротивлялись; просто когда Цезарь развратил их, они больше не были чисты и невинны. Он сломал их, как разрушил бы статую бога, которому решил не поклоняться.

— И что, по-твоему, с нами произойдет?

— Наверное, утесы. Это быстрая смерть, к тому же зрелищная.

— Я не собираюсь так умирать.

Витурий рассмеялся.

— У тебя нет выбора.

— Вначале я попробую сбежать.

— Другие уже пытались. Разумеется, они ничего в этом не понимали. Они не сообразили, как это правильно сделать. Не знали этот остров так, как знаю его я.

— А ты знаешь?

— Я ведь жил рядом, помнишь? В Кампании. Прежде, чем Тиберий поселился на Капри, мы с моими друзьями устраивали здесь пикники. Со мной приплывала одна девочка, которая мне нравилась, и мы занимались любовью.

В восторге я сел на постели рядом с Витурием.

— Ты знаешь пути с острова?

— Я знаю путь.

— Покажи мне его, Витурий, пожалуйста.

— Я собираюсь приберечь его для себя.

— Возьми меня с собой. Когда ты пойдешь? Скоро?

Витурий нахмурился и закусил губу.

— Это очень опасно. Я не должен об этом говорить. Не знаю, сможем ли мы сбежать вдвоем. Пропажу одного быстро не обнаружат. Двоих обнаружат сразу, особенно если один из них — ты, фаворит Цезаря.

— Ты не можешь уйти, оставив меня здесь, чтобы потом меня сбросили с утеса!

— Будь ситуация обратной, ты бы думал сначала о себе, разве не так?

Это был прямой и честный вопрос. Вопрос того типа, который задавал Корнелий в те солнечные, счастливые школьные дни. Соврать было легко, но Витурий был умен и не поверил бы лжи.

— Естественно, — ответил я. — Человек всегда думает в первую очередь о себе. Я человек, значит…

— Я подумаю, — сказал Витурий. — Я бы не хотел, чтобы тебя сбросили со скалы, но еще больше не хотел бы полететь с нее сам. У нас есть время. Погода должна быть подходящей, а сейчас на небесах ни намека на возможность воплотить мой план.