После этого прямо на свежем воздухе, возле походных домиков, пили чай «по-фронтовому». Кипяток Седлецкому наливали в алюминиевую кружку, который долго не остывал. Это чаепитие неизменно навевало на Владимира воспоминания о восхождении на горные вершины. И виделось всегда примерно одно и то же. Солнце. Искристый перелив снегов. От высоты слегка кружится голова. В ветвях можжевельника сипло посвистывает ветер. Он бросает в лицо сладкий арчовый дымок и пресный запах снега. Хорошо! Вокруг — незабываемая красота заснеженных хребтов, складчатые склоны и извивающийся мрак таинственных ущелий, над которыми, покачиваясь, осторожно текут дымчатые облака. А в руках — кружка душистого чая.

Вот так же сиживали за кружкой чая Седлецкий и Бекгул Алимов. Бекгул рассказывал о себе, о своей семье. Главный геолог слушал, и постепенно жизнь бурового мастера стала ему такой же знакомой, как своя.

Бекгул Алимов родился в долине Кугитанг-Тау, в селе Базар-Тепе. Отец был колхозным поливальщиком, но потом со всем семейством переехал в Гаурдак.

В годы войны Бекгул разделил судьбу многих своих сверстников: еще подростком пошел работать. Разведка полезных ископаемых в Гаурдакских горах не прекращалась даже в те трудные годы. Одна из буровых была почти на самой вершине горы. Бекгул носил туда ведрами мазут. От цистерны с мазутом до буровой примерно километр. За день он делал туда и обратно шестнадцать рейсов. Нести ведра вверх по склону было тяжело: ломило плечи, локти, немели и затекали пальцы. Бекгул намечал себе рубеж, что-нибудь приметное: рытвинку, камень или куст полыни. И шел к этому рубежу без передышки, но, как всегда, несколько шагов делал сверх своих силенок. Это было первым испытанием воли, первой победой над самим собой.

Бекгул всегда старался, хотя бы незаметно, присутствовать на буровой, когда из трубы выбивали породу, поднятую из земных недр. Порода была пестрой и такой же круглой. Буровой мастер, бородатый Рахман-ага, укладывал ее в деревянные ящики и показывал только начальникам. Те рассматривали ее и долго говорили о ней что-то непонятное.

Однажды, набравшись храбрости, Бекгул спросил у мастера:

— Рахман-ага, а что это за камни, которые ты складываешь в ящики?

— Подрастешь — узнаешь, — ответил Рахман-ага.

— А я сейчас хочу знать, — смело заявил Бекгул. В ответ на это мастер только рассмеялся.

— Мало ли чего я хочу. Да на всякое хотенье есть терпенье. Понял?

Бекгул чуть не заплакал от обиды. Тогда мастер смягчился:

— Ну, ладно, слушай и на ус мотай. Эти круглые камни называются керном. Понял? Геологи узнают по ним, что лежит внутри гор и на какой глубине. А это что за штука знаешь? — Буровой мастер взял кусок керна, сверкавшего ярко, как медь, и поднес близко к Бекгулу.

Бекгул помотал головой.

— Это сера. «Кукурт». Понял?

Бекгул все понял! Он весело подхватил мазутные ведра и, подпрыгивая, помчался вниз по косогору. С тех пор в душе подростка поселилось одно желанье — работать на буровой. Но прежде чем сбылась эта мечта, Бекгул Алимов был водовозом, реечником в геохимической разведке, землекопом на строительстве дорог. И только спустя несколько лет его приняли в бригаду бурильщиков.

Однажды зимой — это было в начале января, — в урочище Кокмияр бригада бурильщиков вела разведку калийных солей. В полночь в домик, где спал Бекгул, вошел бригадир Идрис Шевалиев и начал будить молодого парня, младшего рабочего Розы. Проснувшись, парень испуганно спросил:

— Что случилось, Идрис-ага?..

— Вставай! На двигателе расплавился подшипник. Надо сходить в Гаурдак за новым. Пойдешь вместе с Джангиром. Вставай! Он ждет тебя.

— Пешком? — вяло спросил Розы.

— Да. Пешком. А ты думал — на самолете? — раздраженно произнес Шевалиев. — Может, я должен тебя упрашивать… Вставай, говорю!

— Что ты шумишь, Идрис-ага? Я не могу… Ногу растер… Правда, мастер.

— Идрис, не трогай его. Я схожу, — вмешался в разговор Бекгул. Встал. Оделся и вышел вместе с Шевалиевым.

— Какой трус, а? Какой притворщик, а? — негодовал бригадир. — А с виду такой тихоня — плохого не подумаешь. Маленькое испытание и человек прояснился.

Они подошли к буровой. Из открытого сарая, примыкавшего к ней, навстречу вышел сменный мастер Джангир Джангиров.

— А где Розы? — спросил он.

— Поедешь вот с Бекгулом, — ответил Идрис. — Ты будешь за старшего, Джангир. Чтобы легче было, возьмите Каракуша и на всякий случай — мою двустволку.

Каракуш, что в переводе означает «черная птица», был старым жеребцом и давно уже не соответствовал своему громкому имени. Накрытый войлочной попоной, он понуро стоял рядом с буровым гаражом. Грива, хвост и морда коня были в морозном инее. Под седлом Каракуш немного взбодрился, поднял голову и, выгнув шею, покосился на хлопотавших возле него людей.

— Будете точно держать на юг, — сказал Идрис отъезжающим, — чтобы не сбиться, почаще поглядывайте вон на ту голубую звезду. Это Ялдырак. Вот она-то и указывает дорогу на юг, на Гаурдак. Так что не собьетесь. Ну, хош! Счастливо!

Шевалиев простился с друзьями, и они тронулись в путь между заснеженных увалов. В бездонно черной вышине теснились звезды. Внизу белел снег.

На Каракуше ехали поочередно. Но на полпути от него пришлось отказаться. Он часто спотыкался и вяз в сугробах. Даже без седока едва-едва оттуда выбирался.

Джангир шел впереди, а за ним Бекгул с лошадью. Вдруг повод натянулся. Остановившись, Бекгул повернулся назад. Грозно всхрапывая, Каракуш косился влево. Метрах в трехстах у подножья холма Бекгул увидел два зеленых огонька.

— Джангир, — негромко окликнул Бекгул товарища. — Что это там?

— Зверь какой-то. Может волк, а может… барс, — также негромко ответил Джангир.

Зверь почуял, что его заметили и скрылся. Бурильщики двинулись дальше. Но вскоре оглянувшись, Бекгул снова увидел два зеленых огня. Теперь уже справа и ближе, чем в первый раз.

— Дай-ка я отобью ему охоту шляться за нами, — сердито сказал Джангир и зарядил ружье.

— Не надо, Джангир, — попросил Бекгул, — стрелять не надо. Если это барс, он разорвет нас.

— Что там не надо! Я за старшего… Слушай команду: приготовить нож! Если это барс, с двоими он все равно не сладит.

Словно подслушав разговор, зверь вновь скрылся. Но потом появился снова. Отойдя на несколько метров от лошади, Джангир опустился на колено, прицелился и выстрелил. Ружейный грохот долго перекатывался по горам. Зеленые огни метнулись куда-то в сторону и погасли. Больше они не появлялись. Но до самого Гаурдака пришлось держаться настороже, идти с оглядкой. Это, пожалуй, было тяжелей, чем открытая схватка с опасным зверем.

Владимир не спал. Вспоминались отец, мать, сестры и неизменно — Бекгул. В короткие минуты забытья обуревали кошмарные виденья, уносившие его к одинокой буровой, туда, в долину Кугитанг-Дарьи. Чаще всего виделась ему яростно ревущая река. Вот бьются, сшибаются мутные волны. Взлетают над ними пенные хлопья. Шальная вода закручивается в воронки. Вот в одной из воронок он видит человека и… узнает в нем Бекгула. Всего на миг показывается над водой его лицо, искаженное отчаянием и страхом. Но волны захлестывают его и уносят все дальше и дальше, куда-то в темноту, откуда доносится слабый крик о помощи.

То виделась ему буровая и грозно нависший над нею утес. Вдруг раздается страшный грохот. Поток каменных глыб рушится на буровую. Металлическая вышка клонится, на бок и над ней вырастает каменный холм — братская могила его друзей.

Эти видения мучили Владимира до утра. Он знал, что бригада Бекгула Алимова могла уцелеть только чудом.

Седлецкий зажег свет и посмотрел на часы. Было около четырех. Открыл окно. Тихо. С улицы тянуло свежим влажным воздухом, горными лугами.

Натянув сапоги, Владимир побежал к начальнику экспедиции Михаилу Михайловичу Скороходу. Быстро договорились о плане действий. Было решено составить автопоезда из двух-трех автомашин и немедленно ехать на буровые и на базы геологических партий. Владимир обежал дома, где жили шоферы, поднял их на ноги и велел подтягивать автомашины к базе экспедиции. Автомашины загрузили дровами, палатками, посудой, продовольствием.