В августе 1945 года прогремели выстрелы советских батарей по железобетонным фортам первого острова (Сюмусю). Вся гряда Курильских островов была очищена от японцев. Русский солдат дивился виду исполинского вулкана на острове Кунасир, шел сквозь хвойные леса, острова, переходил форелевые реки. Длинная гряда островов, одна сторона которой омыта водами теплого Тихого океана, а другая — холодным Охотским морем, снова стала частью нашей великой страны. Стал советским и Южный Сахалин.

И все те, кто не забыл русский язык, услышали донесшийся до скалистых Курильских островов, до сахалинской тайги и городов могучий голос московского радио. Оно провозгласило, что «Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии».

Осенью 1959 года мне и фотокорреспонденту Льву Иванову довелось совершить поездку от Москвы до Забайкальска, за которым уже начинаются земли Китайской Народной Республики.

Мы совершили путь в 6672 километра и возвратились в Москву в обратном поезде «Пекин — Москва». Следовательно, в общей сложности мы проехали 12 844 километра. Это очень внушительная цифра!

Не знаю, сколько метров пленки истратил мой спутник для того, чтобы заснять великолепные виды Байкала, улицы шумного Новосибирска, русла быстрых сибирских рек. Объективы трех фотоаппаратов запечатлели черты новой Сибири — ее мощные заводы, гидростанции, новостройки и наряду со всем этим — памятники старины и картины величественной природы.

По правде сказать, нас постигла некоторая неудача. Мы разминулись с китайскими товарищами, журналистами, выехавшими навстречу нам из Пекина для того, чтобы обменяться друг с другом путевыми заметками. Но мы вознаградили себя тем, что видели Сибирь вплотную, слив на тридцать дней с нею свою жизнь. Мы не только наблюдали сибирские просторы из окна вагона. Временами мы покидали поезд и шли по улицам Новосибирска или Иркутска, ехали в сибирский городок науки, в новый город Шелехов или на прекрасный Байкал.

Порою у нас были незримые спутники, помогавшие нам познать те или иные явления. Память историка помогала мне вызывать к жизни образы тех благородных людей нашего прошлого, которые пламенно верили в огромное будущее Сибири. Всего они не могли предугадать, но в целом их мысли воспринимаются в наши дни как пророчество.

«Сибирь — будущая страна мануфактур»,— сказал декабрист А. Бестужев-Марлинский, предсказывая промышленное развитие сурового края. Еще ранее великий илимский изгнанник А. Радищев однажды заметил, что Иркутск со временем превратится в центр большой и «сильной», как он выражался, области. В Сибири Радищев создал «Письмо о Китайском торге». Знаменательно, что он заботился об устройстве судоходства на Ангаре и указывал на Падун как на главное препятствие в освоении могучей реки. Он плавил в горне сибирские руды, и алое пламя как бы освещало видения будущей Сибири, проходившие перед его умственным взором.

Мы стремились к могиле Петра Муханова, похороненного в Иркутске. Это тот человек, которому посвятил свою знаменитую драму «Смерть Ермака» поэт-декабрист Кондратий Рылеев. «Смерть Ермака» с течением времени превратилась в величайшую песню русского народа. Декабрист П. Муханов, томясь в ссылке в Братске, исследовал Ангару и порог Падун.

Между Тюменью и Омском стоит скромная станция Вагай. Она ничем не приметна, кроме заливных лугов, подступающих к ней с запада. Но в устье реки Вагай, согласно преданию, утонул Ермак. Есть новые данные по истории его похода в Сибирь. Они свидетельствуют о том, что Ермак Тимофеевич должен был защитить сибирские земли от вторжения английских мореплавателей. Они предполагали проникнуть по великим сибирским рекам как можно дальше в сторону Китая с целью захвата богатых областей. Ермак готовился принять на свою богатырскую грудь удар, предназначавшийся в конечном счете Китаю!

У нас мало памятников Ермаку. Поэтому мы были обрадованы, когда увидели его бронзовую голову в саду близ университета в Иркутске.

Но придержимся порядка и вернемся ко времени нашего выезда из Москвы. Мимо нас проходили сначала Подмосковье, потом — города Владимирской, Ярославской, Костромской областей. Вот Ростов ярославский с его чудесным старинным кремлем. Он памятен тем, что от его стен начиналось одно из первых путешествий русских людей в Центральную Азию, совершенное еще в XIII веке. Сюда была принесена весть о далеком и загадочном Китае. Ростов славился трудолюбивыми огородниками и живописцами на эмали.

Ярослав Мудрый и… Томас Альва Эдисон. Как это ни удивительно, город Ярославль заставляет вспомнить эти два имени, разделенных веками и океаном. Волею советского человека в древнем городе был впервые выработан синтетический каучук. В этих возможностях сильно сомневался знаменитый изобретатель Томас Альва Эдисон, но ярославские рабочие доказали, что новое дело им вполне по силам.

Мы пересекли Волгу, и вскоре маленький город Данилов заставил нас вспомнить одну примечательную подробность. Лет сто тому назад из среды даниловцев выходили толковые переводчики китайского языка.

Вот и родные мне места — Нея, Никола-Полома, Мантурово. Это край лесопильных заводов. В сплошных хвойных лесах, в стороне от дороги, затерялся маленький город Кологрив. Таких городов на Руси не счесть. Но в Кологриве жил путешественник Ладыженский, собиратель предметов восточного искусства, за которыми он ездил в Китай из своей костромской глухомани!

Сколько бесценных кладов Востока таится в наших северных городах — Великом Устюге, Сольвычегодске! А за окном вагона все тянется лесной край. На станциях видны составы, груженные сосной или уже распиленным лесом, стандартными домами.

На вокзале города Кирова, былой Вятки, меня встретил Евгений Петряев, известный забайкальский краевед, переселившийся в Киров из Читы. Он передал только что написанную им историю города Нерчинска. На новом месте исследователю приходится присматриваться к кировской жизни. Здесь есть замечательные знатоки края, например, В. Г. Пленков, открывший новые данные о К. Э. Циолковском. Старинный город растет. Дореволюционной Вятке и сниться не мог завод по обработке цветных металлов. Он дает латунь и томпак автомобильным и тракторным заводам СССР, а также предприятиям Индии, Китая, Египта, Болгарии. В Кирове есть и другие крупные предприятия, а в числе научных учреждений даже ботанический сад.

Между Кировом и Пермью мы ехали какое-то время по землям Удмуртии. Мелькали высокие сенные стога, чем-то похожие на юрты тянь-шаньских кочевников — так своеобразно были сложены и выведены душистые купола стогов.

Вот город Глазов, где когда-то находился в царской ссылке замечательный русский писатель Владимир Короленко. У западной окраины города мы увидели пасущиеся на лугах стада, а к северу от Глазова вставали корпуса новых заводов с высокими трубами. Постоянно изменялась природа; вятские и удмуртские леса незаметно привели нас к Западному Уралу, к Перми и Кунгуру. Не всякий путешественник знает, что возле Кунгура находится чудо из чудес — огромная ледяная пещера с ее «Бриллиантовым гротом». А в самом Кунгуре живут искусные камнерезы.

В мою задачу не входит писать справочник или дорожник Великого Сибирского пути и его ближайших окрестностей. Вместе с тем не так-то легки поиски образов, олицетворяющих тот или иной город, встреченный на нашем пути. В Свердловске, например, такой символ есть. У стен всемирно известного Уральского завода тяжелого машиностроения высится танк. Это — последняя по счету грозная боевая машина, выпущенная накануне Дня Победы. Рванувшись вперед, танк внезапно остановился и превратился в вечный памятник трудовому подвигу уральского рабочего.