«…Не может быть пройдено молчанием, — писал Ф. Гельвальд, — что он в 1771 году (за пять лет до Кука) видел северо-западную оконечность Америки…»[8]

Беньовский захотел присвоить себе славу русских открытий на Тихом океане.

Любуясь расстеленным на прибрежном песке британским вымпелом, вышитым руками пяти женщин, следовавших за беглецами, главарь шайки распорядился оставить на острове Герасима Измайлова и камчадала Паранчина с женой. Им дали лишь немного ржаной муки.

Галиот отправился к югу.

Японские источники свидетельствуют, что «Басэро-фу» — Дмитрий Бочаров — на пути от Курил до Японии исчислял длину пути и проверял морские глубины. Он мог делать это сам по себе, без всякого приказа или согласия Беньовского. Далее видно, что на галиоте кончились припасы и люди стали голодать. Морские ветры пригнали корабль к Японии. Беглецы увидели берега провинции Ава. Правитель области дал Аусу, как называли японцы Беньовского, дрова, еду и пресную воду.

Барон Аусу отблагодарил японцев тем, что передал им письмо на имя голландского резидента в Нагасаки. Россия начала наступательное движение на Восточном океане, русских надо бояться как огня — таков был смысл этого коварного послания. Но, в конце концов, японцы пытались задержать корабль Беньовского. Тогда, вероятно, впервые заговорили большерецкие пушки. Галиот, расчистив себе путь ядрами, вышел из аваской гавани.

Запасов пищи не хватило даже на переход в ближайший порт. Галиот носился по бурному морю, пока его не прибило к острову Оосима (Амами-Ошима?). Беглецы очутились в архипелаге Риу-Киу, где уже чувствовалось дыхание тропиков. Здесь Беньовский выпросил у островитян риса и воды и стал сушить ржаные сухари, прикрыв место своей стоянки пушками и мортирой. Он снова дал волю сочинительству и настрочил шесть писем, в том числе — послание в Нагасаки. Беньовский преследовал одну темную цель — натравить японцев на Россию.

Его, барона Морицу Араатару Ванбэнгорофу, русское правительство послало с двумя кораблями — фрегатом и корветом — высматривать японские крепости и обойти берега Японии. Он выполнил это и построил форты на Курилах, «поставив там пушки».

«…Говоря по секрету, из Вашего государства необходимо было бы послать суда, для того чтобы оборониться от такого вреда» — так заканчивал свое письмо атаман болынерецких беглецов[9].

В торопливой приписке он сообщал, что посылает «на всякий случай» карту Камчатки! Карта эта действительно была отправлена японскому сановнику в Нагасаки.

Кто был ее составителем? Может быть, на ней раньше была надпись: «Карта Камчатки, под смотрением капитана Шмалева, соч. М. Неводчиковым, 1768 года…»? Возможно также, что она восходила к камчатской карте, бывшей в 1768 году на руках у яренского купца Завьялова. Ведь Максим Чурин, водитель галиота «Святой Петр», должен был пользоваться пособиями для мореплавания, в первую очередь камчатского происхождения.

Никто не знает, о чем говорил тогда Беньовский с видным японским чиновником, прибывшим на рейд Оосимы. Но речи Беньовского были подробно записаны и отправлены правительству Японии.

В начале августа 1771 года камчатский галиот подошел к сырым и теплым берегам Формозы. Люди с Камчатки увидели пальмовые рощи. Здесь росло камфарное дерево. Большерецкие жители могли легко узнать его, так как на берега Западной Камчатки нередко выбрасывало камфарный плавник.

Стрелы «индейцев» впивались в борта лодки, когда люди Беньовского возвращались к кораблю с берега Формозы. Они ходили туда за питьевой водой. У подножья формозских пальм погибли Василий Панов, юнга Леонтий Попов и Логинов.

Мстя за смерть убийцы Нилова, вожак камчатских беглых разорил и сжег хижины островитян, бросил в огонь их лодки и зверски умертвил пятерых «индейцев». Пушкари подошли с зажженными фитилями к орудиям и обрушили на берег два десятка ядер. Вымпел британской короны развевался над краденым кораблем, окутанным дымом бесчестной битвы.

…12 сентября 1771 года португальская стража на стенах фортов Макао увидела корабль с круглой кормой и тремя потрепанными парусами на грот-мачте.

Надписи на корабле никто из португальцев прочесть не мог. Это был «Святой Петр», ведомый пленниками Беньовского, российскими штурманами, волей-неволей проложившими путь от Большерецка до Китая.

Можно думать, что мореплаватели тайком от Беньовского продолжали вести съемку берегов. Д. Н. Блудов свидетельствует, что он видел русскую карту всей дороги от Камчатки до Макао; она находилась «при деле» о побеге Беньовского[10].

В Макао затерялись могилы мореходов Максима Чурина и Ф. Зябликова. Кроме них умерло еще тринадцать человек, в том числе Александр Турчанинов.

Много горя хватили русские люди, обманутые их самозваным предводителем. В Макао «барон Ванбэнгоро-фу» совсем распоясался. Без согласия своих спутников он объявил всех их католиками и запретил им родные обряды. Вот почему над могилами умерших не выросло даже бамбуковых русских крестов. Так был закончен путь от Чекавинской гавани до грота Камоэнса.

Беньовский, прямо подражая лорду Ансону, решил продать камчатский корабль португальскому губернатору в Макао, что и не замедлил сделать.

Когда русские люди стали роптать — Беньовский ложно оговорил их, будто они хотели захватить и разграбить Макао. Португальская полиция бросила холодиловцев в макаоские тюрьмы. Ипполит Степанов так и сгиб в темнице.

Займемся теперь судьбой несчастного Герасима Измайлова, оставленного Беньовским на острове Симушире. Измайлов до июня 1772 года испытывал тяжкие бедствия — ел раковины и морскую капусту. Курильцы его не трогали, а, наоборот, давали ему приют. Тюменский купец-мореход Иван Никонов пришел на галиоте «Святой Прокопий» к Симуширу и забрал Измайлова. Он был доставлен в Большерецк, где Тимофей Шмалев вел усиленное следствие о побеге Беньовского. Тридцать шесть очевидцев убийства Нилова и бесчинств бунтовщиков в Большерецке были отправлены под крепким караулом в Иркутск, где провели два года, пока не были оправданы.

Старик Иван Черный, славный курильский землепроходец, попавший под следствие вместе со своим сыном, умер в иркутской темнице от оспы. Некоторые историки, в том числе Л. С. Берг, ошибочно утверждали, что Иван Черный пострадал за «зверства» над курильцами, тогда как на самом деле старый сотник сделался жертвой дела Беньовского.

В Иркутске была получена весть из Китая о том, что Беньовский в 1771 году объявился в Макао.

В 1772 году в Сибирь вернулся из Пекина Василий Игумнов. Его не следует смешивать с его сыном Александром, более знаменитым российским ориенталистом. Василий Игумнов сообщил, что он виделся в Китае с миссионером-иезуитом, отцом Августином, и тот рассказал подробно о похождениях Беньовского.

Кто же был отец Августин?

Известно, с какой настойчивостью иезуиты изучали дороги в Китай, в частности — возможность морских плаваний из Ледовитого в Тихий океан. Вот почему пекинский миссионер с особым прилежанием разузнал все подробности похода «Святого Петра» от Большерецка до Кантона и Макао. Отец Августин не кто иной, как Августин Галлерштейн. В 1766 году он, вместе с другим иезуитом Петром Марциалом Сибо, был избран почетным членом Петербургской академии. Галлерштейн и Сибо посылали в Россию труды о китайских грибах и астрономах Китая[11].

Весть о Беньовском, пытавшемся обратить камчатских беглых в католичество, приятно изумила пекинских иезуитов. Галлерштейн и Сибо на время отложили в сторону описание китайских опенок и каталоги звезд, над которыми трудились эти ученые отцы. Они постарались собрать наиболее полные сведения о приходе «Святого Петра». Иезуиты узнали, что на корабле Беньовского было сто десять человек. Сам Беньовский, разговаривая на звучной латыни, уверял, что все эти люди — поляки и плывут из устья Амура в Ост-Индию с богатыми русскими товарами. Мы видим, что и в этом случае беглый барон пытался приписать себе осуществление вековой мечты русского народа об освоении морского пути от Амура до Индии.