Мятежники двинулись на плотах к Чекавинской гавани. Это место достойно особого описания.

По сведениям К. Ф. Дитмара[5], Чекавинская гавань в XVIII веке была одним из самых удобных корабельных пристанищ. Залив Большой реки имел прямой, созданный искусственно, проток в море. Морские корабли проходили по протоку в залив, глубокий и защищенный от волнений. На устье реки Большой, звавшемся Поворотом, стояло село Чекавка; в нем разгружались корабли, доставлявшие припасы в Большерецк. Маяк с фонарями, в которые была вставлена слюда, указывал мореходам путь в большерецкое устье. В заливе против Чекавки отстаивались корабли, пришедшие с Алеутских и Курильских островов и из Охотска или следовавшие туда с Камчатки. Короче говоря, спокойная Чекавинская гавань в двадцати верстах от Большерецка была, по существу, его морским предместьем. Сто лет назад в Чекавке не было уже ни домов, ни складов, ни маяка со слюдяными фонарями. Проток, ведущий в море, в 1854 году заметало песком, и он заметно отклонился к югу.

В Чекавинской гавани стоял казенный галиот «Святой Петр». Мятежники немедленно захватили корабль, и Максим Чурин стал выводить судно на рейд.

Двенадцать дней ушло на сборы. В начале мая Беньовский потребовал от Ивана Рюмина, чтобы тот сходил в Большерецк и перевез на плотах к Чекавке остаток припасов. «Шельмованный казак» стал выполнять этот приказ.

Когда Иван Рюмин приплыл к Большерецку, он узнал, что делалось там в первые дни после начала бунта. Обыватели вернулись из тундры, приказные уселись за свои столы, казаки и солдаты приводили в порядок крепость. Штурманский ученик В. Софьин был выбран временным комендантом Большерецка. Он отдавал очень дельные приказания. Из Верхнекамчатского острога были вызваны двенадцать служивых при двух орудиях. Гонцы поспешили в Тигиль, к устью реки Компаковой и в Нижне-Камчатск.

Степан Андреев, когда-то искавший Америку к северу от Колымы, получивший чин подпоручика после похода к Медвежьим островам, в 1771 году был начальником Тигильской крепостцы, существовавшей с 1744 года на правом берегу реки Тигиль, среди березовых и рябиновых рощ Западной Камчатки.

Михайло Неводчиков, которому было тогда шестьдесят пять лет, начальствовал над кораблем «Святой Павел». Он стоял в устье реки Компаковой, близ длинного ее залива, к северу от Большерецка. Река эта была знаменита тем, что однажды Охотское море выбросило близ ее устья мертвого кита; в туше торчал гарпун с надписью латинскими буквами.

Шайка Беньовского, узнав о том, что Неводчиков отстаивается при Компаковской кошке, собралась идти туда для захвата корабля. Но В. Софьин предупредил старого подштурмана, и он, как надо полагать, успел вовремя выбрать якорь.

Через несколько дней к Софьину явились «ларешный казак» Никита Черный, боцман Серогородский, сержант Данилов, тотемский купец Казаринов. Они вырвались из аманатских уз. Вор Беньовский, — говорили они, — поднял на галиоте знамя императора Павла и ушел неведомо куда, на прощанье пообещав, что скоро великие державы, договорившись с Турцией, разделят Российскую империю на части. В такой стране и жить нечего! Если он не успел забрать с собою всех жителей Камчатки, то дело это вполне поправимое. Он в пути встретит корабельщиков, и те придут для вывоза камчатских обывателей в лучшие места.

И, уже совсем издеваясь, беглый барон прислал в Большерецк «Объявление» на имя Сената. Чего там только не было написано! Павел — законный государь — лишен престола; народ коснеет в невежестве; монастырским крестьянам отданы на кормление подкидыши; наказ 1767 года запрещает обсуждать новые законы; Григорий Нилов — паралитик и пьяница, разорил Камчатку. Его хватил удар, когда он узнал, что холодиловцы избрали достойным предводителем Беньовского — верного слугу законного государя.

В. Софьин с ужасом увидел, что «Объявление» подписали его товарищи по навигацкому делу — Бочаров, Зябликов и Измайлов. Были также подписи Ивана Рюмина, Спиридона Судейкина, малолета поповского сына Уфтюжанинова и других[6].

Вскоре былой креницынский галиот «Святая Екатерина», ходивший теперь между Охотском и Большерецком, повез в Охотск гонцов, в том числе В. Софьина. Они доставили Плениснеру донесения о бунте Беньовского и покрытую засохшей кровью постель несчастного Нилова.

Федор Плениснер начал следствие, но так затянул его, что вскоре получил большие неприятности.

Между тем «Святой Петр» спускался к югу вдоль гряды Курильских островов.

Историки по-разному указывают место, куда беглецы заходили, чтобы запастись водой и топливом. Д. Н. Блудов называет Семнадцатый остров (Чирпой), а С. В. Максимов — Четвертый (Маканруши).

Японский писатель Окамото Рюуносукэ, составитель краткого жизнеописания Беньовского, говорит, что большерецкий корабль заходил на остров Симушир. Рюуносукэ упоминает о прекрасной симуширской гавани. Это, вероятно, похожая на полумесяц, бухта Броутон, остаток древнего кратера, наполненного спокойными водами. Она лежит на севере Симушира.

…Еще на пути к месту первой стоянки Герасим Измайлов и Паранчин решили приложить все усилия, чтобы овладеть кораблем и отвести его обратно в Большерецк. Штурманские ученики хотели выждать время, когда вся шайка сойдет на берег. Тогда Измайлов и Зябликов обрубят якорные канаты, развернут галиот и пойдут к северу. Измайлов успел тайно изъять у Беньовского карту Камчатки, Курил и Алеутских островов. Но нашелся предатель, донесший на мореходов Беньовскому. Заговорщиков нещадно драли кошками, а Измайлова беглый барон собственноручно избил до полусмерти.

На Симушире беглецы, по приказу Беньовского, кроили новые корабельные флаги. Но почему на острове, обжитом до этого сотником Иваном Черным, был сшит чужеземный вымпел?

В то время русские люди уже жили в Ванинау, на большом острове Урупе, к югу от Симушира. Там они селились в землянках, устроенных из горных пещер. Их корабль был поставлен на колеса и поднят в гору. При малейшей тревоге судно можно было скатить прямо в море. В пещерных жилищах зимовал передовщик Иван Никонов, начальник корабля «Святой Прокопий» купца Прокопия Протодьяконова. Иван Никонов вел записки.

На острове Маканруши белела русская барабора из парусных полотен и стояла салотопня. Здесь били сивучей ради их жира и добывали морских бобров.

Впоследствии Беньовский несусветно лгал относительно посещенных им мест. Если верить, выходило так, что он дважды достигал северо-западной окраины Америки! Этот гамбургский «навигатор», гонимый противным ветром, поднялся от Камчатки к северу до 66° широты и по правую руку увидел берег Большой Земли! Затем новый, столь удобный ветер перенес галиот к Командорским островам. Там Беньовский нашел ссыльных конфедератов.

Но мало этого! От Командоров «Святой Петр» проследовал на юго-запад вдоль всей Алеутской гряды и достиг места недавней зимовки Петра Креницына, где над могилами русских героев, как угрюмый лес, поднимались кресты из плавника. Только от берегов Аляски барон Беньовский поплыл к Японии.

Во всей этой безудержной лжи, в наглом хвастовстве скрывается одно. Беглый самозванец не терял зря времени, находясь в Большерецке. Он, конечно, расспрашивал мореходов и других бывалых людей об Аляске и Алеутских островах. Максим Чурин, Дмитрий Бочаров, Герасим Измайлов, В. Софьин, Ф. Зябликов, Иван Черный, Иван Рюмин — вот источники познаний Беньовского.

К этому списку надо прибавить Савина Пономарева, который мог быть тогда еще в живых, и определенно здравствовавшего Гаврилу Пушкарева. Заодно уж укажем и на капрала Михайлу Перевалова, которого увез Беньовский. Капрал этот мог быть родственником «подпрапорного» Тимофея Перевалова, видевшего берег Америки в 1748 году[7].

Далеко забросил свою удочку с обманной наживкой Беньовский! На нее через сто с лишним лет попались весьма опытные историки географических открытий. Ф. Гельвальд, называвший, между прочим, Афанасия Очередина «Осулдином», Адриана Толстых — «Телушкиным», около 1884 года упоминал о «смелом плавании по Берингову морю венгерского графа Морица Беньовского». Гельвальд повторил сказку о том, что большерецкие бунтовщики были все из поляков. Далее он описывал мнимое достижение беглыми побережья Аляски.