Недобрым был тот день для князя. В полдень, когда солнце стояло высоко над отрогами, прискакали с Кондомы верные люди, вбежали, запыхавшись, упали в ноги: — Не гневись, хозяин! Да перейдут к нам твои болезни. Худой табыш[36] мы тебе привезли. Албанчи Абрай, посланный тобой к стенам крепости, убит бородатыми людьми.

Будто подбросило князя с кошмы, лицо гневом перекосилось. Диким зверем заметался между нукерами, застывшими в страхе. Весь день Ишей был зол, как сотня голодных волков.

Неудача ходила за ним по пятам…

…Впервые Ишей увидел убийство, когда ему было немногим более шести лет. С тех пор князь видел много смертей, но эта запомнилась ему навсегда.

Возле юрты возились несколько малышей. Они барахтались в песке, награждая друг друга шлепками. Раззадорившись, Ишей толкнул шестилетнего ясыря, и они с хохотом схватились бороться. Телеут был сильнее, и Ишей тут же оказался на лопатках. Княжич распалился и укусил мальчика за руку.

— А ты убей его! — приказал хриплый голос.

Мальчики испуганно вскочили. У входа в юрту стоял отец Ишея — князь Номча.

— Убей мальчишку! — ласково повторил Номча, протягивая сыну кривой нож.

Ишей отшатнулся от протянутой руки отца, в которой тускло поблескивало лезвие. Маленький телеут съежился от страха. Ему хотелось закричать, убежать или зарыться в землю, но взгляд старого Номчи, как глаза гюрзы, удерживал его на месте.

— Он твой ясырь, ты можешь его убить! — осклабился Номча. — Я привез его специально для тебя.

Сын с ужасом смотрел на князя. Нерешительность княжича начинала Номчу бесить.

— Жалость не достойна воина! — вышел из себя князь и, сделав два мягких шага, резким движением вогнал нож в грудь мальчика. В память Ишея врезалась скрюченная фигурка маленького телеута и песок в темных накрапах крови.

Номча исподволь приучал своего отпрыска к виду крови. Жестокость была испытанным оружием князя. Сеоки трепетали при одном его имени. А тайша черных калмыков Хара-Хула ценил именно эту черту в своем вассале. Князец Номча был верной стрелой в колчане Хара-Хулы. Никто не собирал для него столько албана, сколько он, Номча. При этом он умудрялся одновременно угождать и Алтын-хану, так, что заслужил право лицезреть его ноги — почесть, коей не удостаивался даже Лучший князец Кыргызской земли Кожебай, — был там обласкан и одарен высшей ханской милостью — пайцзой[37]. Эта награда так подействовала на ханское окружение, что перед Номчей стали заискивать даже видные монголы. Две луны он пил арзу[38] с ближайшими советниками Алтын-хана.

— Меньше людей, меньше врагов, — внушал Номча сыну, — нужно, однако, кыштымов оставлять, а то албан не с кого собирать будет.

Князь Номча был мудр, как змий, злобен, как волк, и осторожен, словно рысь. Когда глава торгоутов Хо-Урлюк и чоросский тайша Хара-Хула принялись опустошать владения друг друга, Номча со всеми своими табунами, рабами, женами, черными и средними улусными людьми на время откочевал в долину Чулыма. Там было безопаснее и можно было вволю грабить аилы чулымских татар.

«Спор волков не разрешить росомахе», — благоразумно решил тогда Номча. Зато едва ганданы[39] возвещали о новых победах Хара-Хулы, Номча немедля присылал победителю подарки и заверения в преданности ему, Хара-Хуле.

Нелегко было Номче сохранять самостоятельность. Земля кыргызов оказалась меж двух огней: с юга давил на кыргызов сильный сосед — монгольский Алтын-хан, с юго-запада и запада наезжали сборщики податей джунгарских тайшей. И вот уже третья, неведомая сила стала являться глазам Номчи с северо-запада — русобородые посланцы могучего царства урусов. Не успев еще проявиться полностью, сила эта уже заставила Номчу насторожиться. Лихорадочно принялся князь метаться по улусам, заручаясь поддержкой улусных владык. Потучневший и безучастный ко всему Кожебай равнодушно наблюдал за метаниями Номчи. А Номча с горечью замечал, что и сам стареет и, пожалуй, уже не увидит землю кыргызов свободной от засилья соседей.

В это время распри между Алтын-ханом и Хара-Хулой вспыхнули с новой силой. Каждый предъявлял права на енисейские землицы и вассалов. Землю кыргызов рвали на куски. Старый Номча устал ходить по острию клинка, устал изворачиваться в услужении двум хозяевам сразу. Он ловил себя на мысли, что делает именно то, что от него ожидают изворотливые князцы, — ведет свою привычную, но в данном случае навязанную ему, двойную игру. Его раздражали запоздалые притязания монголов. Как он утомлен этим! Не пора ли уйти в сторону, переждать, осмотреться, пожить хоть какое-то время спокойно?

И тут взоры его невольно обратились в сторону могучего северного соседа: урусы! Вот кто мог спасти его от притязаний монголов. Не враждовать с русскими, а признать их силу надо. Лучше один русский царь, чем целая свора капризных владык.

«Когда повозкой правят сразу несколько возниц, и каждый при этом норовит дернуть за свою вожжу — куда коню идти, куда он завезет повозку? Кыргызскому коню нужен один, но крепкий возница», — так решил мудрый князь Номча. А рассудив так, стал собирать посольство в Томский город — проситься в русское подданство.

Это, однако, вовсе не значило, что старый князь расстался с мыслью о независимости. При первой же возможности он попытается избавиться и от опеки казаков. Придет время, когда он будет повелевать, а не повиноваться. Пусть зюнгары и урусы побольше убивают друг друга, пусть каждый тянет к себе веревку, что свил Номча. А когда борьба их обескровит — вот тут-то князь и скажет свое слово. Придет такой день, он в это твердо верит. Не вечно кыргызскому князю быть камчой в руке владетельного монгола. Ну а пока он, Номча, наденет маску смирения. Так надо…

Зверь в ненастье таится в тайной норе, в берлоге, в терпеливом ожидании конца непогоды. Подобно зверю Номча затаился, ушел в себя, в свои угрюмые мысли, в ожидании иных, светлых времен — жизнь научила его терпеть и ждать.

Хитря и угождая двум правителям сразу, с годами Номча научился выходить из воды сухим. Он давно уже освободился от понятия о добре и зле. У него другое добро — благо собственного улуса, и другое зло — покушение на его самостоятельность. Для Номчи нет дурных поступков, есть только ошибки. Сейчас важно не ошибиться, не попасть в западню. Ошибка может стоить ему жизни.

Сам ехать в Томский город князь не решился: кто знает, не посадит ли томское начальство Номчу в аманатскую, памятуя о прошлых его разбоях? Не хотел он туда посылать и кого-то из улусных князцов, никому из них до конца не доверяя: сегодня они прямят Алтын-хану, завтра — тайшам, а послезавтра заигрывают с русскими. Шаткий и хитроумный народ кочевые князцы, а настоящей-то мудрости и нету ни в ком, дальше своего носа не видят. В этом Номча еще раз убедился, пытаясь склонить их на сторону русских. Ездил от улуса к улусу, заводил осторожные разговоры, но, обнаружив, что его и не слушают, и просто опасаются, перестал тратить время впустую: одного с Номчей языка люди, а попробуй с ними договориться.

Тогда он напрямую, без обиняков, предложил присоединиться к русским самому Лучшему князцу, Кожебаю. Прельщал его немалыми выгодами. Кожебай закрутил плешивой головой, оборвал Номчу резко:

— Совсем ты, Номча, под старость избегался. Как лиса, хитрый стал. Бродишь по чужой степи, мало тебе, что ли, твоей земли, улусной? Кочевал бы в своих, алтысарских землях, пока они еще твои. Рыщешь чего-то, мечешься. Не знаешь, какому богу молиться, какому хану кланяться. Тьфу!..