См.: Карамзин. Т. 9. Гл. 5. Царевич Иван скончался 19 ноября 1582 г.

Имеется в виду учение Платона о теле как могиле души («Федон»).

Карамзин сомневался не в искренности Иванова горя, но в том, что раскаяние подобного преступника может послужить началом его возвращения к праведной жизни: «…есть, кажется, предел во зле, за коим уже нет истинного раскаяния; нет свободного, решительного возврата к добру: есть только мука, начало адской, без надежды и перемены сердца. Иоанн стоял уже далеко за сим роковым пределом: исправление такого мучителя могло бы соблазнить людей слабых…» (Т. 9. Гл. 5).

См.: Карамзин. Т. 9. Гл. 7.

Возможно, полемика с Ансело, который в своем описании подчеркивает смешение «индийского купола с готической башней, греческих зданий со зданиями восточными» (Ancelot. Р. 256).

«Падение ангела» — поэма А. де Ламартина (величиною около 12 000 строк), сочиненная в два приема: в июне — декабре 1836 г. и в июле — декабре 1837 г.; вышла отдельной книгой у Госслена 9 мая 1838 г. Романтический богоборческий сюжет облечен здесь в эпически-описательную форму, что обусловило непопулярность поэмы и язвительные отзывы критиков (например, Сент-Бёва). Описание допотопного города содержится в седьмом «видении» поэмы Ламартина.

Карамзин. Т. 9. Гл. 7.

Широкий спектр мнений, высказанных современниками по поводу «Истории» Карамзина, обобщен в кн.: Эйдельман Н. Я. Последний летописец. №, 1983; Козлов В. П. «История государства Российского» H. М. Карамзина в оценках современников. М., 1989.

Примечание Кюстина к пятому изданию 1854 г.: «С тех пор, как эти строки были написаны, факты опровергли суждение, высказанное здесь путешественником: за прошедшие годы, а особенно в продолжение нынешней войны тирания вновь воскресла в России и сделалась, пожалуй, еще ужаснее, нежели в царствование Павла I».

Карамзин. Т. 9. Гл. 7.

Указанное сравнение см. в книге «Описание Москвы» (Laveau. Т. 1. Р. 168).

Карамзин. Т. 6. Гл. 7.

Имя Александра Македонского фигурирует лишь в русском тексте Карамзина; во французском переводе в этом месте сказано просто: «Сколько великих героев оставили потомству одну лишь славу!»

Примечание Кюстина к пятому изданию 1854 г.: «Безразличие к тому, кто будет твоим преемником, — отличительная черта тиранов. Столь бесстыдное презрение к человечеству свойственно лишь людям, развращенным долгим злоупотреблением абсолютной властью». Порядок престолонаследия, отмененный Петром I (см. примеч. к т. 1, с. 205), был восстановлен в 1797 г. Павлом I; что же касается передачи власти Николаю Павловичу (по манифесту Александра I от 16 августа 1823 г. — см. примеч. к т. 1, с. 259), то этот эпизод мог трактоваться как нарушение установленного правила.

«Артикул воинский, изданный в Санкт-Петербурге лета Господня 1715 апреля 26 дня» гласит: «Хотя всем обще и каждому христианину без изъятия надлежит христианско и честно жить и не в лицемерном страхе Божии содержать себя, однако же сии солдаты и воинские люди с вящею ревностию уважать и внимать имеют, понеже оных Бог в такое состояние определил, в котором оные часто бывают, что ни единого часа обнадежены суть, чтоб они наивящим опасностям живота в службе Государя подвержены не были, и понеже всякое благословение, победа и благополучие от единого Бога всемогущего, яко от истинного начала всего блага и праведного победодавца, происходит, и оному только молиться и на него надежду полагати надлежит, и тако сие наипаче всего иметь во всех делах и предприятиях, и всегда благо содержать…» (с. 1–2).

Артикул 20 гласит: «Кто против его величества особы хулительным словом погрешит, его действа и намерения презирать и непристойным образом в том рассуждать будет, оный имеет живота лишен быть и отсечением главы казнен. Толкование. Ибо его величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен, но силу и власть имеет, свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять…» (Артикул воинский… С. 15). Из-за слишком резкого стилистического диссонанса между языком петровской эпохи и языком французских переводчиков здесь, как и в случае с присягой членов Духовной коллегии (наст, том, с. 69), тексты начала XVIII в. приводятся в нашем переводе.

Кюстин разделяет точку зрения Сегюра, возлагающего ответственность за убийство царевича Алексея на Петра; любопытно, что и это Кюстину ставили в вину, противопоставляя его версии официальную трактовку событий: царь сделал для сына все, что мог, но он не имел права нарушить закон и не предать суду изменника родины (этого требовали судьи и духовенство); когда царевич услышал смертный приговор, с ним случился удар, и он скончался на руках у простившего ему отца (Duez. Р. 29).

Сегюр опирался на «Объявление» и «Розыскное дело» — историю суда и следствия над царевичем Алексеем, отпечатанные сразу после смерти царевича по приказу Петра на русском и нескольких европейских языках. В нашем переводе слова Петра приводятся по подлиннику (см.: Устрялов. С. 389).

Царевны Софьи, которая по приказу Петра была отправлена в Новодевичий монастырь и в 1698 г. пострижена в монахини под именем Сусанны.

Евдокии Лопухиной (см. о ней примеч. к наст, тому, с. 180).

Авраама Федоровича Лопухина, который на основании показаний царевича Алексея был казнен 8 декабря 1718 г.

Одновременно со Степаном Глебовым (не генералом, а майором гвардии) 16 марта 1718 г. были казнены расстриженный архиерей Досифей Ростовский, денщик Петра I Александр Васильевич Кикин и ключарь Федор Пустынный.

Цитата из «Объявления духовному и гражданскому чину» 13 июня 1718 г., опубликованного в «Розыскном деле» (см.: Устрялов. С. 515).

Версия об отравлении царевича Алексея, восходящая к Брюсу, впоследствии была отвергнута. О различных версиях смерти царевича см.: Эйдельман Н. Я. Из потаенной истории России XVIII–XIX веков. M., 1993, с. 50–80.

Примечание Кюстина к третьему изданию 1846 г.: «Поставим ли мы под сомнение обстоятельства гибели Алексея только потому, что гибель эта напоминает смерть царевича Ивана? Ср. выше рассказ о поступке великого князя Константина» (см. наст, том, с. 122).

По старому стилю 30 июля.

Английский клуб, привилегированное закрытое заведение, основанное в 1770 г., располагался на Большой Дмитровке.

М. Кадо (Cadot. Р. 198) предположил, что этим «проводником» Кюстина, равно как и его собеседником в Английском клубе (см. ниже, в письме двадцать восьмом), мог быть Чаадаев. Отводить эту кандидатуру на том основании, что Чаадаеву было запрещено бывать в обществе (см.: Mazour A. G. Petr Jakovlevic Taadaev // Monde slave. 1937, novembre. P. 243–266; Cadot, P. 199), оснований нет: насильственное затворничество после публикации в «Телескопе» первого «Философического письма» продлилось год и месяц и окончилось еще в ноябре 1837 г. (см.: Русское общество 30-х годов XIX века. М., 1989. С. 102–103); в июле 1839 г. А. И. Тургенев сообщал брату, что Чаадаев «теперь везде бывает» (РО ИРЛИ. Ф. 309. № 706. Л. 11 об.). Однако предложенная версия выглядит не слишком достоверной психологически: Чаадаев, чрезвычайно высоко ценивший самого себя, вряд ли согласился бы служить «чичероне» заезжему французу. Вдобавок к Чаадаеву у Кюстина рекомендательного письма не было; А. И. Тургенев просил стать посредником между французским путешественником и «басманным философом» П. А. Вяземского, с которым, однако, Кюстин в Петербурге не встретился (см.: НЛО. С. 107–109) и, следовательно, запастись письмом к Чаадаеву возможности не имел. О степени вероятности встречи Кюстина с Чаадаевым см. также ниже, примеч. к наст, тому, с. 446. Из московских жителей Кюстин имел рекомендательное письмо к владельцу модной лавки Матиасу, брату Терезы Кореф, жены известного врача и магнетизера Давида Фридриха Корефа (1783–1851), который в начале 1810-х гг. был возлюбленным Дельфины де Кюстин (см.: Tarn. Р. 514), однако дальнейшее причисление г-на *** к «просвещеннейшим из русских» не позволяет отождествить собеседника Кюстина с немецким купцом.