Спрятанный в тюремной камере, ничем не занятый ни днем ни ночью, Рид прокручивал в мыслях звуки тех пыточных сеансов. Невероятное облечение принесла ему работа по очистке тюремных дорожек, предоставленная в ответ на бесконечные его просьбы о каком-нибудь занятии.

Дома, в Риме, Патриция поняла, что происходит что-то неладное. Несмотря на напряженные семейные отношения, Рид регулярно писал и звонил домой. Ей было известно о планах ее мужа прорваться через аргентинскую границу, и она прекрасно осознавала поджидающие его потенциальные опасности, если этот план осуществился. По прошествии недели, за которую от Рида не поступило ни одного известия, Патриция принялась писать и звонить их друзьям в Аргентине. В то же время в Лос-Анджелесе беспокойство о местонахождении друга также начинало охватывать Патона Прайса. Он подключил других товарищей, и они организовали кампанию, направляя письменные запросы в адрес аргентинского руководства с требованиями объяснить, что произошло с Дином Ридом.

Наконец, через 16 дней после того, как его забрали на улице, Рид сумел тайно переправить письмо из тюрьмы. Одна из крупнейших газет Буэнос-Айреса осмелилась опубликовать это письмо, в котором также упоминалось о том, что его держат в застенках за предполагаемую антиправительственную деятельность. Теперь все знали, на чем нужно сконцентрировать свои усилия. Патриция попросила друзей, включая старинного друга Рида по съемкам в кинофильмах Палито Ортегу, навестить его в тюрьме и передать ему свежие продукты. Рискуя своей собственной свободой, они выполнили ее просьбу. Одна супружеская пара принесла для него кокосы и папайю. Однако большая часть визитеров была отправлена от порога, и ни одного письма Патриции не проникло внутрь. Лишь один конвоир, симпатизирующий Риду, нашел способ передать ему в камеру еду и поведал суть все увеличивающегося числа сообщений, адресованных американскому заключенному. Вдобавок, ослабленные оппозиционные партии и профсоюзы рабочих, включая актерский союз, увеличили число требований освобождения Рида из-под стражи. «Я искренне обнимаю вас, и вам следует знать, что это объятие есть символ того, что весь аргентинский народ хотел бы обнять вас», — написал Хосе Руччи, генеральный секретарь профсоюзов. Эти письма, усиленные давлением североамериканской кампании Прайса, привели к тому, что через двадцать один день после заключения под стражу Рида освободили.[187]

Патриция переслала мужу деньги, и он немедленно ими воспользовался для покупки билета на самолет, вылетающий в Рим. Когда он вышел из самолета, его жена была шокирована увиденным. «Я уверена, они думали, что сломили его, — сказала она. — Выйдя из самолета, он едва держался на ногах. Он был похож на доходягу. Он вернулся нервным, с безобразной стрижкой, с ужасными ногтями. Он не мог улыбаться долгое время. На его теле были язвы. Он был тощий и мучился от простуды, которую там приобрел. От него ужасно пахло. Единственной его отрадой была дочка. Каким-то образом его пытали, но он никогда не рассказывал об этом. Он просто стискивал челюсти. Прежде он всегда спал спокойно, а теперь у него появились ночные кошмары. Он кричал».[188]

Генерал Онганиа не сломил Дина Рида, но повредил ощутимо. Исчезло то чувство несокрушимости, которое сохранялось после его предыдущих соприкосновений с политической полицией или обстрелов его дома.

Рид потихоньку выздоравливал в Риме, но ни радость от общения со своей трехгодовалой дочуркой, ни суровость его тюремного заключения, не могли удержать семью от распада. Свою поездку в Чили и Аргентину Рид посчитал первым шагом, ведущим к разрыву. В письме к своей теще он признавал, что не был настоящим отцом и мужем, в большей степени из-за того, что находил более важным сражение с несправедливостью, существующей по всему миру. «К настоящему времени Пэтти и я утратили то общение, которое очень важно в супружеской жизни, и я чувствую, что было бы лучше расстаться прежде, чем мы начнем ненавидеть друг друга. Я безмерно уважаю Пэтти. Она прекрасная женщина, замечательный человек и старалась быть мне хорошей женой. Если наше супружество потерпело крах, причина тому, вероятно, более во мне или, по крайней мере, в той обстановке, в которой мне приходится жить. Я прошу прощения за боль, которую я причинил Пэтти, — и которую я причинил очень много — но я не могу себя изменить, и в будущем я бы только принес ей еще больше боли, так же как и она причиняла бы боль мне».[189]

Патриция поняла, что происходит. За время его отсутствия она получила роль в итальянском кинофильме. Их жизни вновь расходились в разные стороны, как это было восемь лет назад в Мексике, когда Рид бросил ее и она стала сниматься там в фильме. Тогда ее независимость и любовная связь с Хью О’Брайеном вернули Рида к ней. Но, как и в большинстве сиквелов, продолжение этой истории не могло совпадать с первоначальным сценарием. Однажды вечером, после возвращения из Южной Америки, Дин приехал в город, расположенный в окрестностях Неаполя, где снималось кино с участием Патриции. Они ужинали в ресторанчике, специализирующемся на блюдах с морскими продуктами, но вскоре романтическое настроение было уничтожено Ридом. Он велел жене прекратить съемки в фильме и вернуться к нему или они разведутся. Это был тот же самый застарелый спор, который супружеская пара вела со времен их бракосочетания. Рид добывал средства на жизнь. Подразумевалось, что Патриция остается дома.

«Я сказала, что не могу все бросить, мы на середине съемочного процесса и у меня главная роль, — вспоминала Патриция. — Он сказал: "Либо ты уходишь из фильма и возвращаешься ко мне, либо мы разводимся". Я ответила: "Разводись". Он этого не ожидал. Но я сказала, что "это глупо, и ты всегда в каких-то поездках…", он привозил домой подарки и рассказывал мне всякие удивительные истории, а я завидовала, потому что не была там. Когда мы расстались, мне было 30 лет, я была очень привлекательна и не сомневалась в себе. Мужчины пленялись мною. Мужчины с деньгами и славой, благодаря им я бывала в невероятных местах. А Дин хотел, чтобы я сидела дома. Его отец был очень консервативным и считал, что женщины должны сидеть дома, и Дин относился также».[190]

Супруги заключили договор: первый, кто встретит человека, с которым ему захочется связать свою судьбу, расскажет об этом другому, и они быстро оформят развод. Тем временем они жили отдельно друг от друга. Рид забегал поиграть с дочкой, когда находился в Италии. Но западный мир вскоре останется позади. Он уже очень близок к тому, чтобы его стали называть Товарищ Рид.

Большую часть лета 1971 года Рид провел за работой над своим фильмом о чилийских рабочих. Информация о киноленте была передана в ГДР, организаторам Международного Лейпцигского фестиваля документальных и короткометражных фильмов. Директор фестиваля, прекрасно осведомленный о певческой карьере Рида в восточном блоке, передал ему приглашение на показ фильма на фестивальной неделе в ноябре. Рид с готовностью согласился.[191]

Это приглашение абсолютно не соответствовало фону дипломатической оттепели между США и СССР, к которой стремился Президент Ричард Никсон и которую он называл «разрядкой напряженности». Процессу потепления международных отношений частично поспособствовал федеральный канцлер ФРГ Вилли Брандт, проводивший переговоры со своим восточногерманским коллегой Эрихом Хонеккером по поводу снятия запретов на передвижение между двумя странами, с тем чтобы впервые за десять лет разделенные семьи смогли увидеться друг с другом. Ключевую роль в разрядке напряженности играли культурные обмены, и под влиянием оттепели или без него, американские сторонники левых, такие как певец Гарри Белафонте и активистка Анджела Дэвис, с удовольствием приняли приглашение посетить Лейпциг. Как поступают все хорошие организаторы, Министерство культуры, департамент кинопроизводства подстраховали свою ставку: они показали фильм Рида, но также попросили его выступить. Рид был счастлив оказать услугу и представил в дни фестиваля большой официальный концерт и импровизированное шоу в отеле, в котором проживал.[192]