Власти Аргентины стояли накрепко, Рида посадили на ближайший самолет, направляющийся в Чили. Попасть в Буэнос-Айрес по прямому маршруту не удалось, так что Рид решился на обходной маневр. Чили и Аргентина имеют большую общую границу, протяженностью в тысячи миль. Не вся она находится под охраной, и друзья Рида знали, как тайно переправить его на другую сторону. Они перевезли его через границу и доставили на телестудию точно к назначенному времени его первого выступления. 20 августа он исполнил свою программу, включив в нее многие из недавно написанных им песен. Одна из них добилась своей цели, и полиция схватила его после шоу. Рид отправил телеграмму Патриции, информируя о том, что он снова арестован властями Аргентины. Патриция моментально распространила известие. «Я только что получила телеграмму из Буэнос-Айреса, в которой сообщается, что мой муж арестован за исполнение написанной им песни. Диктаторский режим объявил песню "подрывной", потому что в ней говорится о мире, свободе и демократии!».[158]

Полиция продержала Рида взаперти пару дней, затем выслала из страны, на сей раз удостоверившись, что самолет покидает пределы континента и способов прокрасться обратно для Рида не будет. Патрицию радовало благополучное возвращение мужа в Рим, к ней и малышке Рамоне, но одновременно возрастала ее тревога за Дина, пренебрегающего собственной безопасностью. Она могла согласиться с выражением протеста в Соединенных Штатах или даже в демократических странах Западной Европы, потому что там понимали, что означают гражданские права, и следовали законам. Но поднимать голос против диктатуры Южной Америки не имело смысла совсем. «Это было ужасно, — сказала Патриция, вспоминая аргентинский арест Рида. — Как раз тогда я обвинила его в том, что он ищет своей гибели».[159]

Удивление Патриции вызывали не мысли Рида, а то, что он стремится к их воплощению. В течение нескольких лет, вплоть до этого момента, Рид заявлял о готовности отдать жизнь за свои убеждения. И чуть что становился еще более жестким. «Понимаешь ли ты, что для миллионов людей в Южной Америке, которые составляют большинство угнетенных, и для миллионов советских граждан я САМЫЙ ЧЕСТНЫЙ И ПОРЯДОЧНЫЙ АМЕРИКАНЕЦ среди выходцев из Америки за последние годы??!!!!!! Спрашиваешь — почему? Да потому что человека судят по мотивам его действий, так же как по его действиям. Именно так я буду судить моих сыновей и дочерей. Мои мотивы — чистейшие. Я готов принять лишение свободы и смерть — НЕ ДЛЯ ПЕРСОНАЛЬНОЙ ВЫГОДЫ, НО РАДИ ТОГО, ЧТОБЫ ПОМОЧЬ СДЕЛАТЬ ЖИЗНЬ ОСТАЛЬНОЙ ЧАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА МЕНЕЕ БОЛЕЗНЕННОЙ, МЕНЕЕ ГОЛОДНОЙ И НЕСПРАВЕДЛИВОЙ!!!».[160]

В то время, когда бросивший учебу в колледже Рид впервые обосновался в Голливуде, образцами любящих глав семейств служили несколько сбивающие с толку мужья и отцы из телесериалов «Приключения Оззи и Гарриет» и «Отец знает лучше» в исполнении Оззи Нельсона и Джима Андерсона. Риду в своей семейной жизни, должно быть, не довелось наблюдать такого же большого количества идиллических эпизодов, поскольку его супружество с Патрицией давало трещины. Популярность привлекала к нему женщин всех национальностей, каждая из которых была прекрасна и счастлива отдаться американскому певцу всецело: на одну ночь, если ему так хотелось, или надолго, если была такая возможность. Рид отнюдь не всегда сопротивлялся, и Патриции обо всем было отлично известно, хотя к его флиртам, не прекратившимся даже после рождения дочери, она относилась откровенно пренебрежительно.

«Когда он заводил эти интрижки, я не сильно ревновала, — сказала она. — Наши ссоры были такими же страстными, как и наш секс. Патон научил меня относиться к его романам как к разновидности самоудовлетворения, поскольку они не имели ничего общего с любовью. В большинстве случаев это были проститутки или те, которые выставляются напоказ».[161]

Патриция также охарактеризовала своего мужа как «не лучший материал для семейной жизни. Он не имел дела с каждодневными обязательствами. Как муж или отец он был ненадежен».[162]

Рид старался быть хорошим мужем. Он засыпал Патрицию письмами отовсюду, куда бы ни уезжал от нее по своим делам, и самым частым его упреком был тот, что она редко отвечает на его письма. «В любом случае, спасибо тебе. Поскольку ты отказываешься писать мне, потому что не можешь выделить и пяти минут в сутки, чтобы написать мужу, которого — как ты говоришь — любишь, полагаю, телеграмма все же лучше, чем ничего. Интересно, ты вообще когда-нибудь задумывалась, сколько времени было бы потрачено на написание этих слов и отправление писем раз в два дня. Я знаю, что сейчас ты очень занятая деловая женщина, но мне думается, что ты могла бы уделить мне пять минут в день — даже если тебе не очень этого хочется — просто для того, чтобы твой муж почувствовал себя счастливым». В завершение он написал: «даже если я не понимаю твою любовь и мне от этого больно, я действительно очень сильно тебя люблю и не могу дождаться возвращения к тебе. Твой муж, Дино». [163]

Если Патрицию совершенно не заботило сочинение писем, то Рид написал посланий больше, чем апостол Павел. Иногда они были полностью заполнены новостями, иногда — философскими размышлениями по поводу их семейной жизни, но часто это были просто письма о любви. Рид страстно желал свою супругу, которую называл Котенок, или Ножки, или частенько Миссис Рид. Иногда он писал по два письма в день, и нередко по несколько штук в неделю. Казалось, что эпистолярное творчество облегчало его сердечные муки, хотя с отправкой писем они никуда не исчезали. «Я ложусь спать — ты в моих мыслях и в сердце, я просыпаюсь — ты там же. И днем, и ночью я слышу твой голос и вспоминаю наш день за городом. Только так теперь мы будем проводить наши дни. Жаль, что я не могу полететь к тебе. Я так сильно люблю тебя, моя жена».[164]

С самого начала отношения между ними напоминали полеты космических кораблей многоразового использования НАСА. Воспламенялась страсть, и они уносились на орбиту, как это происходило во время их первых встреч, в мексиканской истории и советском турне. Но проходило несколько недель или месяцев, ссоры и отчужденность настигали их, и они внезапно срывались вниз, на пыльную взлетно-посадочную полосу, и чаще всего Патриция отправлялась к матери в Штаты. Более того, отпраздновав вместе Рождество 1966 года в Испании, супруги снова рассорились, и Патриция улетела в Калифорнию, где встречалась с другим мужчиной, пока ее муж находился в Италии и Испании. В довершение Рид полетел в Лос-Анджелес, чтобы обсудить, стоит ли им продолжать семейные отношения или следует разойтись. Патриция и ее мать постарались сделать все возможное, чтобы Рид ничего не узнал о поклоннике жены. И хотя супруги пришли к договоренности еще раз попытаться начать с нуля, письма 1967 года отражают смятение Рида, а также содержат некоторые подсказки тому, в чем он видел проблемы их супружества.

«Привет, Котенок!

Удивлен, получив за два дня два письма! Но, конечно, как обычно, я все-таки не получил ни одного. Ты знаешь, я по-прежнему возвращаюсь к той самой единственной правде — существует или нет та восхитительная любовь, о которой рассказывают, или она существует только в очень короткие периоды времени. И поэтому я возвращаюсь к той мысли, что мы будем сожалеть всю оставшуюся жизнь об этой чудовищной ошибке, если разведемся и создадим новые семьи. Я уверен, что в первые месяцы или даже годы мы, возможно, были бы более счастливы, чем прежде, так как испытывали бы то неизведанное чувство восторга, которое приходит только с чем-то Новым. Но что, если спустя три года после женитьбы мы снова одинаково почувствуем крушение иллюзий и подумаем: вот черт, да она просто не существует… — и тогда зачем же я расстался с Пэтти. Ведь, я полагаю, что мы с тобою вполне совместимы — настолько же, насколько с любой другой женщиной, которую я наверняка встречу. Отчего мы причинили друг другу столько боли? Я уверен, что мое первое ощущение разочарования наступило из-за твоих постоянных недомоганий, которые, конечно же, ты ненавидишь так же сильно, как и я, но оно никуда не исчезло. … Я так много раз хотел заняться любовью, просто когда было желание, когда я любил тебя и видел твои глаза и тело, мне хотелось тебя, но ты стала такой консервативной со мной. …Очевидно, что сейчас я глубоко восхищен тобою, уважаю и люблю тебя больше, чем в то время, когда мы только поженились. Тогда это было чисто физическое влечение. Я прожил с тобой три года, с болью, слезами и радостью… не существует женщины, которой я восторгался бы более, чем моей матерью и тобой. Ты действительно необыкновенная женщина. Мне очень хотелось сегодня позвонить тебе и сказать: "Мы оба еще постараемся, постараемся освободить меня от этой серьезности. Мне бы хотелось больше смеяться и радоваться в жизни. Мне просто нужен кто-то, кто временами увлекал бы меня за собой и смеялся надо мной, вместо того чтобы сердиться на меня"».