– Мистер Пэттен, в распутывании этого преступления вы проявили недюжинную смекалку, – великодушно признал он. – Но не думаете же вы, что я мог его раскрыть, – добавил он, – ибо ни одно из данных обстоятельств не было мне известно. Я даже не слыхал о существовании этого самого «курокрада», а что до того, что вместо одного призрака было двое, то на следствии об этом не было и намека.
Терри посмотрел на него, и на лице его расползлась знакомая ухмылка. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но передумал и – это стоило ему явных усилий – вновь закрыл.
– Терри, – спросил я, – и все-таки, как ты узнал про курокрада? Признаюсь, я пока этого не понимаю.
Он пожал плечами и засмеялся.
– Нет ничего проще. Ваша проблема, парни, в том, что вы разыскивали нечто зловещее, а обычным мелочам, которые в данном случае больше всего наводят на мысли, вы не придали значения. Как только я прочел историю преступления в газетах, я понял, что Рэд, по всей вероятности, не виновен. Для виновного у него было слишком подозрительное поведение, – разве что его безрассудство помешало замести следы. Конечно, была еще возможность, что убийство совершил Моисей, однако учитывая его прежнюю привязанность к полковнику, это не было похоже на правду.
К тому времени я уже начитался множества сенсационных материалов о призраке «Четырех Прудов», и когда вскоре после ограбления последовало убийство, я стал искать связующее звено. Было очевидно, что Рэднор не имеет к этому никакого отношения, но подозревает ли он кого-либо, было не ясно. Его немногословность по поводу привидения навела меня на мысль, что подозревает. Я приехал на Юг, имея довольно сильные подозрения против старшего сына, но готовый выслушать иные мнения. Телеграмма, подтверждающая, что в момент убийства он находился в Сиэтле, доказывала его невиновность, но он мог быть по-прежнему связан с привидением. Свое предположение я испытал на Рэдноре, и то, как он воспринял мои слова, окончательно подтвердило, что я натолкнулся на истину. Думаю, поначалу эту возню с привидением затеяли в шутку и поддерживали, как удобный способ отвадить нежелательных свидетелей. Зачем вернулся Джефферсон и почему Рэднор дал ему денег нас не волнует: если они предпочитают держать это в тайне, то это их дело.
Джефф вполне свободно пользовался сигарами, жареными цыплятами, вареньем, пижамой, книгами, бренди и многим другим, что ему понадобилось, чтобы с удобством расположиться в хижине, но он не взял ничего по-настоящему ценного. А тем временем стали пропадать и другие вещи, в которых, насколько знал Рэднор, его брат не нуждался, и он решил, что их ворует домашняя прислуга, а вину сваливает на призрака, как на козла отпущения.
Но, по правде сказать, прислуга была ни при чем. На месте событий возник второй призрак. Этот бродячий негр поселился в родниковой впадине и рыскал по ночам в поисках съестного. Столкнувшись с Джеффом, наряженным в простыню, он тоже решил приодеться. Простыней больше на проволоке не оставляли на ночь, поэтому ему пришлось довольствоваться пледами. В результате в родниковой впадине вскоре стало обитать черное как смоль привидение девяти футов ростом, изрыгавшее синие языки пламени и серу, со всей прочей атрибутикой.
В доме оно не произвело особого впечатления, пока не напугало самого Моисея. Тогда Рэднор понял, что наступил момент, когда розыгрыш перестал быть смешным, и решил немедленно избавиться от Джеффа. Пока он отвозил его на вокзал, Моисей остался привести в порядок чердак. Войдя в дом, чтобы кое-что припрятать, Моисей повстречался с призраком номер два, когда тот только что ограбил сейф. Если Моисеевы глаза были такими же, как сегодня, то думаю, испуг был обоюдным. В сильном волнении призрак выронил пачку бумаг, но остальное унес, дав стрекача. Он удрал в свое логово в родниковой впадине и изучил добычу. Облигации – не более чем макулатура, – он отшвырнул их за ненадобностью. А вот пенсы и пятицентовики – это настоящее; захватив их, он бросился в деревню. Ограбление обнаружилось только утром. К тому времени парень сидел в заведении Джейка и превращался в самого пьяного негра во всем округе.
– Он оставался в Корнерс примерно неделю, пока не кончились деньги, потом вернулся в родниковую впадину. Однако он допустил ошибку, рискнув высунуть нос на улицу днем: конюхи поймали его и притащили к полковнику, остальное вы знаете.
– Как только я услышал историю об избиении, я решил ею заняться, а услыхав о черном-пречерном привидении, выходящем из родниковой впадины, я решил и за это взяться. Тем утром на рассвете я отыскал одного конюха, мы спустились в родниковую впадину и осмотрели ее; во всяком случае, осматривал я, пока он стоял снаружи и трясся от страха. То, что я обнаружил, превзошло все мои ожидания. Это были зашвырнутые в угол и заляпанные грязью облигации. Ворох одежды и экипажных подушек служил постелью. Там были головешки от нескольких костров и останки великого множества цыплят: все вокруг было усеяно перьями и костями, – он явно не раз совершал набеги на курятники.
– Когда я покончил с родниковой впадиной, до шести еще оставалось время, и я поехал в деревню в надежде получить ответ на мою телеграмму. Я хотел положить конец делу Джеффа. «Лавка Миллера» была закрыта, а заведение Джейка – совсем наоборот, и вскоре я напал на след нужного мне человека. Несомненно, я просчитал его местонахождение вплоть до того момента, когда его избили; что было потом, можно только догадываться. В деревне он больше не появлялся, я предположил, что он подался в лес. Так что он вполне мог пойти или не пойти по направлению к Люрэю. Мне было известно лишь то, что это человек с преступными наклонностями, имевший зуб на полковника Гейлорда и привыкший скрываться в пещерах. То, что он пошел в этом направлении, было чистой воды предположением, которое следовало проверить на деле. Я не упомянул о своих подозрениях, поскольку не было смысла давать ложные надежды и поскольку, ну…
– Ты хотел нас поразить, – предположил я.
– О да, конечно, это же моя работа. Ну, как бы то ни было, я чувствовал, что нахожусь на верном пути, и сегодня утром я прибыл сюда держа ухо востро, готовый заметить все, что должно быть замечено.
– Перво-наперво я раскопал ту историю о продовольственных товарах для церковных нужд. Выходило, что как раз на момент убийства полковника Гейлорда в окрестностях орудовал некий вор. Последующая кража ботинок весьма стройно вписывалась в теорию. Если парень бродяжничал пару дней, его туфли, уже изношенные, не выдержали, и он их выкинул. Новые же, как нам известно, были слишком малы – он бросил их в дальнем конце пастбища – и ходил босиком. Таким образом, следы в пещере, которые все приписывали Моисею, по всей вероятности, вовсе не являлись следами Моисея. Текущее следствие подтвердило правильность этого вывода. Остальное, я полагаю, вы знаете. Загадка «Четырех Прудов» оказалась весьма простым делом, – впрочем, это характерно для большинства загадок.
– По-моему, вы очень хороший детектив, мистер Пэттен, – заметил Мэттисон с оттенком зависти в голосе.
Терри склонился в благодарственном поклоне и рассмеялся.
– Строго говоря, – возразил он, – никакой я не детектив, во всяком случае, формально. Просто иной раз, когда в этом возникает необходимость, я примеряю на себя его роль. Официально же, – прибавил он, – я представитель нью-йоркской «Почтовой Депеши», газеты, которая, как вам, возможно, известно, до сих пор расследовала массу загадочных дел. В данном случае, все лавры, конечно, достанутся «Почтовой Депеше», но ей нужно нечто большее. Она хочет быть единственной газетой, которая завтра утром опубликует достоверные подробности. Их знаем только мы четверо. Возможно, мне следовало проявить чуть большую осмотрительность и не озвучивать факты, но я знаю, что могу на вас положиться.
Его взгляд на мгновение задержался на шерифе, затем переместился на Пита Мозера, который в течение всего разговора сидел и молча слушал.
– Не сочтете меня нахалом, – задал вопрос Терри, – если я попрошу вас молчать до завтрашнего утра?
