Было ясно, что она не хотела сказать чего-нибудь, что вменялось бы Рэднору в вину; к тому же, она и впрямь была слишком взволнована, чтобы помнить свои действия. Было допрошено еще несколько человек, однако вопрос о спичечном коробке так и не прояснился. Так что в конце заседания он остался тем, чем являлся вначале: всего лишь весьма досадной косвенной уликой.

Слушание в этот день завершилось, следствие перенесли на завтрашнее утро, на десять часов. О призраке до сих пор не было произнесено ни слова, но я был полон мрачных предчувствий относительно того, что может принести следующий день. Я понимал, что если затронут эту тему, то всем шансам Рэднора избежать суда большого жюри будет раз и навсегда положен конец. А это, в лучшем случае, может означать еще два месяца тюремного заключения. Чем это могло бы обернуться в худшем случае, мне даже думать не хотелось.

На завтра утром, едва оглядев зал, я с очевидной ясностью понял, какое направление примет следствие. В дальнем углу, наполовину скрытый широкой спиной Мэттисона, сидел Клэнси, детектив из Вашингтона. Я узнал его, испытав раздражение и разочарование. Стоит нам принять его версию об украденных облигациях, и – прости-прощай последняя надежда Рэднора на завоевание общественной симпатии.

Рэднор должен был занять кафедру первым. Он не заметил детектива, а у меня не было возможности сообщить о его присутствии. Коронер незамедлительно углубился в вопрос об ограблении и призраке, по обеспокоенному же взгляду Рэднора стало слишком очевидно, что на эту тему он говорить не желает.

– Мистер Гейлорд, ваш дом недавно был ограблен?

– Да.

– Опишите, пожалуйста, то, что было похищено.

– Пять облигаций… четырехпроцентных государственного займа… кошелек с деньгами… всего около двадцати долларов… два документа о передаче собственности и страховой полис.

– Вам не удалось выследить вора?

– Нет.

– Несмотря на все усилия?

– Видите ли, разумеется, мы проработали этот вопрос.

– И тем не менее не смогли придумать ни одной версии того, как были похищены облигации?

– Нет, у меня абсолютно никаких версий.

– Полагаю, вы наняли детектива?

– Да.

– Он также не имел ни одной версии?

Формулируя свой ответ, Рэднор явно замешкался.

– У него не было версии, которая бы с успехом отвечала действительности.

– Но у него была версия о местонахождении облигаций, не так ли?

– Да… однако она не имела под собой ни малейшего основания, и я предпочитаю ее не рассматривать.

Коронер сменил тему. – Мистер Гейлорд, в последнее время среди негров, работающих в ваших владениях, ходят слухи о появлении призрака, верно?

– Да.

– Можете ли вы что-либо сообщить по данному предмету?

– Негры суеверны, их легко напугать, так что стоит распустить слух о привидении, как он начинает набирать обороты. Большинство историй существовало только в их воображении.

– Так вам кажется, что у всех этих историй вовсе не было основания?

– Я предпочту не говорить об этом.

– Мистер Гейлорд, не кажется ли вам, что призрак как-то связан с ограблением?

– Нет, не кажется.

– Не думаете ли вы, что призрак как-то связан с убийством вашего отца?

– Нет! – сказал Рэднор.

– На этом все, мистер Гейлорд… Суд вызывает Джеймса Клэнси.

Услышав это имя, Рэднор вдруг поднял голову и сел вполоборота, словно собираясь что-то сказать, однако, немного подумав, занял прежнее положение и, сердито нахмурившись, наблюдал за приближением сыщика. Клэнси не удостоил Рэднора взглядом, он излагал свои показания в энергичной, язвительной манере, нагнетавшей напряженное внимание всего зала. Одним махом он поведал рассказ о своем приезде в «Четыре Пруда» и свои выводы относительно привидения и кражи, обойдя, тем не менее, стороной всяческие упоминания о письме.

– Должен ли я понимать, что вы так и не сообщили своих выводов полковнику Гейлорду? – поинтересовался коронер.

– Нет, он меня нанял, но, учитывая обстоятельства, я счел более милосердным оставить его в неведении.

– С вашей стороны это было великодушно. Полагаю, вы слегка пострадали в смысле вознаграждения?

Вопрос привел детектива в небольшое замешательство.

– Видите ли, так вышло, что не пострадал. Там был некий кузен… мистер Кросби, – он кивнул в мою сторону, – который гостил в доме и взял расходы на себя. Видимо, он решил, что у молодого человека не было намерения совершать кражу и что всем вокруг будет лучше, если я позволю им самим между собой разобраться.

– Протестую! – крикнул я. – Я совершенно четко выразил убеждение в том, что Рэднор Гейлорд ничего не знал про облигации, и я заплатил ему с целью избавиться от него, ибо не хотел, чтобы он тревожил полковника Гейлорда подобной вымышленной историей.

– Показания дает мистер Клэнси, – заметил коронер. – Итак, мистер Клэнси, насколько я понимаю, вы нашли, как вам казалось, виновного и, вместо того, чтобы пойти с этой историей к вашему нанимателю и получить гонорар от него, вы приняли его от человека, которого вы же и обвинили, – или, по меньшей мере, от его друга?

– Я объяснил обстоятельства, это была всего лишь договоренность.

– Полагаю, вам известно, как такая договоренность называется?

– Если вы подразумеваете шантаж… это ложь! Во всяком случае, – присовокупил он, быстро возвращаясь в доброе расположение духа, – это был чрезвычайно щедрый дар. Я мог бы довольно скоро получить свой гонорар у полковника, но не желал мутить воду. Все мы знаем, что тот, кто дает взятку, не безгрешен, – как бы между прочим прибавил он.

– Вы хотите намекнуть, что тут замешан мистер Кросби?

– Боже правый, нет! Он так же невинен, как младенец. Молодой Гейлорд оказался для него слишком хитер: он обманом заставил его, а также полковника, поверить в то, что облигации были украдены, когда его не было дома.

В зале заулыбались, детектива отпустили на свое место. Я вскочил.

– Минуточку! – произнес я. – Я хотел бы задать мистеру Клэнси несколько вопросов.

Молодого человека откровенно против его воли вернули в мое распоряжение.

– Мистер Клэнси, у вас есть доказательство, что облигации не были похищены тогда, когда мистера Гейлорда не было дома?

– Видите ли, мое расследование привело меня к уверенности, что их украл он, а коль так, это должно было произойти до того, как он покинул дом.

– Понятно! И ваше расследование в значительной степени затрагивало письмо, которое вы стащили ночью из кармана пальто мистера Гейлорда, не правда ли?

– Не совсем так… Письмо только произвело на меня впечатление как подкрепляющее доказательство, хотя с тех пор я узнал…

– Мистер Клэнси, – твердо прервал его я, – разве вы не сказали мне тогда, что это письмо является абсолютным доказательством его вины… да или нет?

– Возможно, я так сказал, но…

– Мистер Клэнси, будьте любезны повторить то, что было в этом письме.

– В нем говорилось о каких-то облигациях; не знаю, смогу ли я припомнить точные слова.

– В таком случае я должен просить вас прочесть его, – парировал я, вытаскивая письмо из кипы документов на столе и протягивая ему. – Сожалею, что так много времени уделяю вопросу, не имеющему ничего общего с убийством, – добавил я, обращаясь к коронеру, – но вы сами затронули эту тему, и будет только справедливо услышать всю историю.

Кивком головы он дал разрешение и велел Клэнси читать письмо. Чтение детектива сопровождалось изумленным шушуканьем. Письмо было воспринято всеми как доказательство вины, и никто не понимал, зачем я предпринял столько усилий, чтобы предать его огласке.

– А теперь, мистер Клэнси, – сказал я, – прошу вас, поведайте присяжным разъяснение мистера Гейлорда касательно данного письма.

Клэнси с довольно глуповатым видом изложил суть сказанного Рэднором.

– Вы поверили этой истории, когда впервые ее услышали? – спросил я.