Ответ пришел только в десять утра. Я был так уверен в его содержании, что перечитал дважды, прежде чем осознал написанное.

Моя очередная гипотеза вселила в меня такой ужас, я настолько уверился в том, что Джефф убил своего отца, что не мог настроиться на новую мысль о том, что в момент преступления он находился в трех тысячах миль отсюда. Таким образом, в моем следствии я никак не сдвинулся с мертвой точки. С момента убийства прошло шесть дней, а я ни на дюйм не приблизился к истине. Шесть дней! Я осознал это с чувством тоскливой безнадежности. Теперь наши шансы когда-нибудь отыскать Моисея и разрешить загадку с каждым днем только уменьшались.

Я все еще стоял с телеграммой в руке и пристально всматривался в слова. Я смутно слышал, как к дому подъехал на велосипеде мальчик из «Лавки Миллера», однако способность к восприятию вернулась ко мне не раньше, чем подошел Соломон со вторым желтым конвертом в руке.

– Еще одна телеграмма, масса Арнольд.

Я выхватил ее и резким движением развернул, в тщетной надежде, что наконец-таки появилась зацепка.

«Нью-Йорк, 25 мая.

«Почтовой Депеше» требуется репортер на месте событий. Если ты имеешь сообщить какие-нибудь факты, прибереги их для меня. Прибуду на узловую станцию в Ламберте, в три-пятьдесят.

Теренс K. Пэттен.»

Находясь под ужасным грузом прошедших шести дней, я напрочь забыл о существовании Терри, а сейчас на меня стремительно нахлынуло воспоминание о его хладнокровной дерзости. В первую секунду я так разозлился, что не мог думать, – раньше я считал, что даже с его самонадеянностью он не способен на что-либо подобное. То, что он вмешался в дело Паттерсона-Пратта, было довольно плохо, но он мог бы понять, что это дело личное. Он преспокойно предлагал обратить эту ужасную трагедию в рассказ для воскресных газет, и кому – члену семьи погибшего. Кипя от негодования, я разорвал телеграмму на мелкие клочки и прошествовал в дом. С четверть часа я мерил зал шагами, продумывая, что ему сказать, когда он приедет, но потом, успокоившись, я увидел все в истинном свете.

Полный отчет о преступлении до мельчайших деталей уже появился во всех газетах страны наряду с самыми возмутительными историями о прошлой карьере Рэднора. Во всяком случае, хуже того, что уже было сказано, невозможно придумать. И потом, разве правда – какой бы она ни была – не лучше, чем эти туманные подозрения, эта ужасная неопределенность? Если кто-то на всем белом свете и мог узнать правду, то это Терри. Мне было известно, что он и прежде распутывал трудные ситуации, не менее загадочные, чем эта. Такого рода работа для него привычна, да и посмотрев на дело свежим взглядом, он может увидеть свет там, где я вижу сплошной мрак. Я так долго испытывал жуткое напряжение и огромную ответственность, что самая мысль о близком человеке, с которым можно ими поделиться, придала мне новые силы. Неожиданно вместо возмущения я почувствовал к нему благодарность. Его необузданная самоуверенность вселила в меня сходное ощущение, и я удивленно подумал: где была моя голова и отчего я не послал за ним сразу? Его многообещающее прибытие казалось моему измученному разуму лучше любой зацепки; это было все равно что решение проблемы.

Как только я заметил спрыгнувшего с поезда Терри, я невольно ощутил, что мои неприятности подходят к концу. Его сообразительное, энергичное лицо, наделенное крепким подбородком и острыми глазами, вселяло такое ощущение, словно он мог проникнуть в глубь любой тайны. Я протянул ему руку со вздохом глубокого облегчения.

– Привет, старик! Как поживаешь? – воскликнул он и, пожав мне руку, сердечно улыбнулся. Затем, вспомнив о серьезности обстоятельств, он с некоторым усилием придал своему лицу унылое выражение. – Мне жаль, что мы встречаемся в столь грустной ситуации, – прибавил он небрежно. – Наверное, ты считаешь, что я уже по уши влез в твои дела, но, даю слово, я собирался держаться от них подальше. Ну, разумеется, я следил за событиями по газетам – отчасти потому, что было интересно, отчасти потому, что знаю тебя. А вчера после обеда, когда я размышлял, меня озарило, что в таких делах ты не делаешь больших успехов и тебе может понадобиться помощь, так что я убедил «Почтовую Депешу» отправить сюда их лучшего сотрудника. Надеюсь, я докопаюсь до правды. – Он помедлил и решительно взглянул на меня. – Хочешь ли ты, чтобы я остался? Если ты предпочитаешь водить меня за нос, я уеду назад.

Мне тут же стало стыдно за недоверие, которое я испытал в тот день. Каковы бы ни были недостатки Терри, но глядя в его лицо, я не сомневался, что у него отзывчивое ирландское сердце.

– Правда меня не пугает, – твердо возразил я. – Если ты можешь ее открыть, то сделай это, ради всего святого!

– За это мне и платят, – молвил Терри. – «Почтовая Депеша» продает и покупает не больше выдумок, чем это нужно.

Забираясь в повозку, он оживленно прибавил:

– Жуткое дело! То, что я узнал из газет, не достаточно, но ты можешь поведать мне подробности, пока мы будем ехать.

Если бы мне было не так тревожно, я бы рассмеялся. Его приветствие было абсолютно типичным в том, как он хитро выпутался из необходимых слов соболезнования и со столь явным наслаждением перескочил к страшным подробностям.

Как только я подобрал поводья и отъехал от привязи, Терри неожиданно сказал:

– Эй, минуточку. Ты куда едешь?

– Обратно в «Четыре Пруда», – ответил я несколько удивленный. – Я подумал, тебе захочется распаковать свои вещи и устроиться.

– Не больно-то много времени, чтобы устраиваться, – засмеялся он. – Послезавтра у меня в Нью-Йорке деловая встреча. Как насчет пещеры? Сейчас не очень поздно туда съездить?

– Ну, – нерешительно проговорил я, – до нее десять миль езды через горы и по довольно трудным дорогам. Не успеем мы добраться, как уже стемнеет.

– Уж если на то пошло, пещеру с тем же успехом можно посетить и ночью. Но я хочу обследовать окрестности и опросить несколько человек, поэтому, – прибавил он, нетерпеливо вздыхая, – придется подождать до утра. А теперь – где этот юный Гейлорд?

– В Кеннисбергской тюрьме.

– А где это?

– Примерно в трех милях отсюда и в шести милях от плантации.

– А… может, сначала его навестим. Я хотел бы, чтобы он прояснил пару моментов относительно своего местонахождения в ночь ограбления и своих действий в день убийства.

Я мимолетно улыбнулся и повернул лошадей к Кеннисбергу. Учитывая нынешнее необщительное настроение Рэднора, навряд ли он доставит Терри большое удовольствие.

– Мы не можем терять время впустую, – говорил он, пока мы ехали. – Дай-ка мне выслушать твой отчет обо всем, что произошло, начиная с первого появления призрака.

Я вкратце набросал состояние дел в «Четырех Прудах» на момент моего прибытия в усадьбу, а также события, предшествующие ограблению и убийству. Терри раз или два прерывал меня вопросами. Его особенно интересовал «треугольник» между Рэднором, Полли Мэзерс и Джимом Мэттисоном. Я отвечал как можно короче, ибо не имел желания сделать Полли героиней главной статьи в воскресной газете. Кроме того, он проявил настойчивость в отношении прошлого Джефферсона. Я рассказал ему все, что знал, присовокупил историю моих собственных подозрений и закончил предъявлением телеграммы, доказывающей его алиби.

– Хм! – произнес Терри, задумчиво сложил ее и положил в карман. – Мне тоже пришло в голову, что Джефф – тот, кто нам нужен… а это вот ставит крест на том предположении, что убийство совершил лично он. В этом деле существует несколько весьма специфических особенностей, – добавил он. – Собственно говоря, я считаю, что Рэднор Гейлорд виновен в преступлении не больше, чем я, – иначе мне и приезжать не стоило. Однако не годится мне делать поспешных выводов, пока я не соберу побольше информации. Наверняка, ты понимаешь, что в этом убийстве самое существенное?