Было 27 августа 1939 года.

В Америке новости узнают «на день раньше», и не потому что американцы богаты и могут приплатить за сверхоперативность, а просто из-за разницы во времени. Когда в ночь на 1 сентября 1939 года в Европе началась вторая мировая война, в Америке было еще 31 августа. Сообщили, что немцы перешли границы Польши на севере и на западе, бомбили Варшаву, Краков, Гродно, Вильно, Брест-Литовок…

Сложная и странная вещь человеческая психология. Несколько лет назад Яхонтов проезжал в поезде через Варшаву, и ничто не шевельнулось в его сердце, хотя он отлично знал, что родился в этом городе. Подумал тогда, что раз увезли его отсюда младенцем, то и родиной он этот польский город считать не может. Петербург — его родина. Все так. Но слушая ликующий лай берлинского диктора о том, что горит и рушится Варшава, он испытывал боль и устыдился своего недавнего равнодушия к этому городу. Ведь там служил его отец, военный юрист генерал Александр Дмитриевич Яхонтов. Выходец «из простых», он сделал карьеру сам, не опираясь ни на чьи протекции. В Варшаве жили, любили друг друга, пестовали детей родители Яхонтова, которых он не помнит. Почему он не заехал в Варшаву, не посмотрел хотя бы снаружи на дом, где жила семья Яхонтова-старшего? А теперь и дома, судя по всему, не останется…

— Надо ехать, — сказал Виктор Александрович жене. — Война!

— Куда ехать? Зачем? — Мальвина Витольдовна печально улыбнулась. — Ты забыл, Виктор, где мы живем. Здесь войны нет. Посмотри на них…

Отдыхающие на ранчо Эдвардса были в крайнем возбуждении, но не оттого, что на какую-то там Варшаву или вообще бог знает кому известное Гродно падали бомбы, что там рушились дома, страшно кричали искалеченные люди и на глазах матерей гибли их дети. На ранчо рвали друг у друга газеты с котировкой акций. 30 августа биржа дала неожиданный всплеск — акции военных концернов резко подскочили в цене. Неужели кризис идет к концу? Да здравствует война! 3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну. 5 сентября Рузвельт объявил о нейтралитете США. Всплеск на бирже пошел на убыль. 6 сентября приехал Чарли Доули — в новом автомобиле. Порывисто обнял несколько обалдевшего Яхонтова и даже прослезился: «Виктор, дорогой мой генерал, вас послал мне сам господь бог…»

После завтрака они взяли лошадей и отправились на прогулку по холмам. И Виктор Александрович уяснил, что произошло с Чарли. Яхонтов уже замечал, что у самых циничных американских бизнесменов нередко встречается какое-то непостижимое то ли суеверие, то ли преклонение перед каким-то, казалось бы, совсем не подходящим авторитетом. Именно это случилось и с Доули. Он свято уверовал в политические прогнозы чудаковатого и бескорыстного русского генерала и сыграл в отчаянно рискованную игру. Дела Чарли были, как уже знал Яхонтов, в весьма плачевном состоянии, и дополнительный кредит получить ему было трудно. Но он все же достал кредит — под грабительские проценты — и вложил все до последнего цента в акции военных фирм. 30 августа он снял сливки, но не вышел из игры, а еще раз, два и три, смертельно рискуя, покупал и снова продавал, Так, играя на повышение, Чарли за три дня заработал столько, что расплатился со всеми долгами и стал миллионером. Теперь, по его мнению, после заявления Рузвельта стоимость военных акций будет падать, но в перспективе, как учит его добрый гении — генерал Яхонтов, — они все равно пойдут в гору, поэтому сейчас главная задача — угадать самую низшую точку спада и покупать, покупать… Но я буду делать это уже без смертельного риска, заключил Чарли. Минимум для жизни и на колледж для сына я не трону… Генерал, я все же хотел бы поговорить о вашем гонораре…

Но Яхонтов оборвал его и просил никогда впредь к этой теме не возвращаться.

— Странные вы люди, — покачал головой новоиспеченный миллионер. — Но, надеюсь, выпить со мной шампанского не откажетесь?

— Не откажусь, — засмеялся Виктор Александрович. Шампанское было единственным спиртным напитком, которое он употреблял, и то весьма в умеренных дозах. Последний раз Яхонтов пил водку по прибытии в полк после окончания училища. Как полагалось, в честь нового товарища господа офицеры устроили попойку. Подпоручик Яхонтов, по-видимому, получил, выражаясь медицинским языком, сильнейшее алкогольное отравление и сорвал голос, стараясь громче всех пропеть, вернее, прореветь «Боже, царя храни».

В тот вечер у Чарли, видимо, отпустили нервы. Он говорил, говорил, говорил… Суть его рассуждений сводилась к тому, что каждому человеку должно же хоть раз в жизни повезти. Так вот повезло и ему. Он все время предлагал тосты за Яхонтова и за войну. Виктор Александрович, обмениваясь понимающим взглядом с Мальвиной Витольдовной, только кивал. Говорить Чарли о том, что война — это ужас и смерть, было бесполезно. Не горящие польские деревни, а цифры на биржевом табло — вот что такое была для него война.

Да, Мальвина, как всегда, права. Уезжать раньше намеченного срока из-за столь далекой отсюда войны было бы неразумно. Они покинули ранчо Эдвардса в оговоренный срок — 16 сентября.

В тот день бездарные и ничтожные польские правители бросили народ на произвол фашистов и, прихватив золотой запас, бежали в Румынию. Там они были интернированы. Польша перестала существовать как государство. На следующий день Красная Армия двинулась навстречу наступающему вермахту и взяла под защиту братьев, заняв Западную Украину и Западную Белоруссию. Яхонтов ожидал, что американская печать поднимет антисоветскую свистопляску, но этого в целом не произошло. Из разговоров в своем клубе он уяснил причину этого. Здешние мюнхенцы рассчитывали, что вермахт и Красная Армия не остановятся в своем движении соответственно на восток и на запад и вожделенная советско-германская война все же начнется. Но Красная Армия не «делила Польшу», как визжали мюнхенцы, а выполняла ограниченную, исторически оправданную задачу — воссоединить с матерью-родиной западные районы Украины и Белоруссии. Об этом писали здравомыслящие западные журналисты, в том числе Рагнар Стром. В сущности, это было возвращением к линии Керзона, которую в 1920 году перешел Пилсудский.

Неожиданную реакцию на выступление Красной Армии Яхонтов увидел, посетив по просьбе своих друзей-рабочих Украинский народный дом в бедном квартале Даунтауна. Там его многие знали по лекциям и оказывали всяческие знаки уважения. Яхонтова поразила атмосфера ликования, которая там царила в тот день. Один за другим выступали клубмены и на смеси русского, украинского, белорусского, польского и английского языков говорили о том, как все теперь замечательно поворачивается на Родине. Половина их приехала в Америку еще до революции, но половина вынуждена была покинуть Польшу Пилсудского. Украинцам и белорусам там житья не было. Случалось, что «хохлов» выбрасывали из поезда за пение украинских песен. «Господи боже мой, — горячился Ярослав Бойчук, с которым Яхонтов был уже давно знаком, — да если б знал я, что так повернется, я б с родной Тернопольщины ни в жизнь не подался в эту Америку, будь ей пусто!» И так говорили многие. В тот вечер много пели и плясали. Но — «большая пресса» не почтила вниманием вечер в Украинском народном доме…

Через месяц Виктору Александровичу позвонил его издатель мистер Ковард:

— Виктор, давайте пообедаем в клубе. Думаю, что «Преодоление разлада» надо готовить к переизданию. Весь тираж распродан — война началась, как вы и предсказывали…

Война ли? Об этом говорили в клубе. Яхонтов рассказал, что японская газета «Кокумии» назвала англо-франко-германскую войну «странной». Потом этот термин перекочевал и в другие газеты. Американская печать предпочитала слово «фони» — то есть фальшивая, поддельная, обманная. В самом деле, война, объявленная Англией и Францией еще 3 сентября, так и не началась. Клубмены не стеснялись при Яхонтове. Прикидывали так и эдак, как бы стравить Россию с Германией, а самим остаться в стороне от огня. Об этом открыто говорил президент херстовского агентства Юнайтед Пресс мистер Бэйли, вернувшись из Европы. К этому взывал генерал Франко. «Необходимо прийти к быстрому мирному соглашению… — говорил он на пресс-конференции. — Германия должна остаться достаточно прочным барьером, чтобы не дать Европе ориентироваться на политические и социальные идеи великой и растущей России». Почти теми же словами те же идеи высказывал Уолтер Липпмап, чье здравомыслие высоко ценил Яхонтов.