В эти месяцы так прозрачна была классовая подоплека всех политических оценок и действий! Яхонтов не поверил своим глазам, прочитав об инциденте в британском парламенте. Когда раздались требования начать бомбежки Рура — арсенала Германии, — министр авиации Вуд воскликнул: «Это же частная собственность!» Немцы ответили любезностью на любезность. Через итальянскую газету «Авенире» (между Италией и Англией была еще сердечная дружба) они пуганули англичан: «Тень России надвигается на Британскую империю…» В статье стращали тем, что русские, захватив Швецию с Норвегией, скоро объявятся в Северном море, что они «мечтают о Босфоре», и тем, что «в Азии уже говорят о возможности перехода границ русскими, которые стремятся к Индии». «Перед лицом надвигающейся со всех сторон большевистской бури останется ли Англия долгое время безразличной и неактивной?» — заключалась эта «статья ужасов». Словом, и гитлеровская, и чемберленовская шайка, формально находящиеся в состоянии войны, любезно уступали друг другу дорогу на Москву…
— Генерал, почему все же вермахт дал Советам взять Львов и Белосток? — спросил мистер Ковард за обедом.
— Потому что, — улыбнулся Яхонтов, — от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней… Такую песню поют красноармейцы, и пока жизнь ее не опровергла.
Пусть и «странная», «ненастоящая», но все-таки объявленная война, предсказанная Яхонтовым, вызвала очередной всплеск интереса к его лекциям. И снова мелькали города, стучали вагонные колеса, суетились негры-проводники, стандартно улыбались дежурные в отелях, так же аплодировали в аудиториях. Это длилось до 30 ноября, начала советско-финской войны, когда в США под вопли об «агрессии красных» антисоветизм резко пошел вверх. Финских дипломатов, журналистов, профессоров, посланцев бог знает откуда взявшихся «институтов» встречали на «ура». Яхонтов не сомневался, что это фашисты пытались втянуть в антисоветский блок Америку. Да и здесь желающих сыграть в поддавки было предостаточно.
Для Виктора Александровича это было нелегкое время. И лекции нередко превращались в баталии, где нельзя было промахнуться ни единым словом. Ибо судили сытые благополучные господа, которым порой удачное словцо было важнее сути дела. Одну из таких лекций вскоре после рождественских праздников он читал в Принстонском университете. «Для баланса» пригласили немца профашистских взглядов и американского «специалиста по Западной Европе». Видимо, Яхонтов говорил убедительно и сумел растолковать слушателям подлинные причины советско-финского конфликта, ибо и в обстановке тех дней симпатии зала оказались на его стороне.
«По окончании этого собрания, — вспоминал Яхонтов много лет спустя, — ко мне подошел один из профессоров Принстонского университета, знаток древней истории Ближнего Востока. Он спросил меня, не соглашусь ли я выступить у него в доме перед небольшой группой «интересных» людей. Я согласился, и через несколько дней получил от профессора письмо, приглашающее меня пообедать у него и сообщавшее, что моими слушателями будут в числе прочих великий ученый Альберт Эйнштейн и знаменитый немецкий писатель Томас Манн. Как оказалось, жена профессора была переводчицей ряда произведений Т. Манна. Конечно, столь избранный состав аудитории меня смутил, но, будучи солдатом, а солдатам, как говорят, не полагается пугаться, я ответил, что в назначенное время буду в доме гостеприимного хозяина. Я задумался о том, что же сказать группе мировых знаменитостей? Решил говорить на тему: «А что, если Гитлер победит?» Конечно, такая тема была своего рода вызовом либералам, предпочитавшим избегать острой постановки вопросов».
Заметим, что здесь Яхонтов уже отдаляет себя и от либералов — что же, время идет. На этой лекции Виктор Александрович прямо заявил, что «спасения надо искать в социализме».
«Когда я кончил, — продолжает он свой рассказ об этом памятном вечере, — Томас Манн выступил с возражениями. «Кроме фашизма и социализма есть еще демократия, за которую и надо держаться», — сказал он. (При всем том, когда в скором времени СССР оказал героический отпор фашистской агрессии, Томас Мани безоговорочно, отбросив все сомнения, приветствовал Советскую страну.) В тот раз у меня возникло какое-то смутное, не особенно приятное ощущение: ведь я не сумел убедить всех своих слушателей. Альберт Эйнштейн, по-видимому, меня понял. К тому же он был, очевидно, не вполне согласен с Томасом Манном насчет демократии западного образца как универсального якоря спасения. Уходя из гостиной, где происходила наша беседа, он обнял меня за плечи и сказал:
— Они к этому еще не готовы…»
Подъем антисоветизма привел к тому, что дополнительный тираж «Преодоления разлада» лежал нераспроданным. Но неунывающего мистера Коварда это не смущало — он свято верил в звезду своего протеже. Ковард советовал Яхонтову написать дополнительную главу, рассказав о событиях 1938–1939 годов, но Виктор Александрович отказался. Ему не хотелось возвращаться к тональности книги, рассчитанной на чтение рассеянными леди и джентльменами в уютных и безопасных гостиных. Не переставая читать лекции и полемизировать с недругами, он написал другую большую работу, причем на русском языке: статью «Русско-американские отношения». Ее выпустила русская секция рабочего издательства. Начал он «от печки» — от выхода русских к Тихому океану, от экспедиции Беринга и довел повествование до самых последних дней. Автор выражал надежду, что антисоветская свистопляска в США окажется явлением временным и стремление к сотрудничеству восторжествует.
От внешнеполитической детализации в конце статьи автор уклонился, ибо ситуация в мире менялась на глазах. Опаздывали не только что книги — газеты. В феврале 1940 года в Америке много говорили о «миссии Уэллеса» — поездке заместителя госсекретаря в Европу с целью, как выразился один клубный остряк, привести к американскому знаменателю все европейские иррациональности. Но иррациональность была в самом замысле Америки: судить-рядить европейские дела, игнорируя СССР. В Москву мистер Уэллес не поехал, а когда к его группе решили подключить специалиста по России Джорджа Кеннана, для него не нашлось даже места в вагоне делегации. Об этом вовсю злословили в клубе на Пятой авеню.
12 марта окончилась советско-финская война. Все попытки втравить в нее другие державы провалились. Мюнхенцы и прочие антисоветчики не скрывали злобы и разочарования. Но надежд они не теряли, и науськивание «соседней шайки» на СССР продолжалось. Между тем шла «странная война», и похоже было, сказал один из оппонентов на дискуссии, что «прогнозы господина Яхонтова насчет того, что господин Гитлер поднимет руку на демократические страны, оказались ложными». Что же касается Чехословакии и Польши, продолжал оратор, то, видимо, это просто неудачные географические новации, поспешно сотворенные в Версале, и для восстановления европейского порядка их просто пришлось убрать…
В субботу 6 апреля Рагнар Стром передал из Осло о странном инциденте, произошедшем накануне в германском посольстве. Там устроили прием с просмотром документального фильма о разгроме Польши. В заключительных кадрах фашистские операторы показали бомбардировку Варшавы и гибель мирных жителей. Эти кадры сопровождались титром: «За это они могут благодарить своих английских и французских друзей». Никто из гостей, отметил Рагнар Стром, не понял, на что намекали этим просмотром и этими титрами устроители приема.
Как ни прикидывал, не мог понять этой дипломатической загадки и Яхонтов. Все стало ясно совсем скоро — 9 апреля. Гитлер ударил не на восток и не на запад, а на север, захватив Данию и Норвегию. В Норвегии возникло правительство предателей во главе с Квислингом, чье имя стало с тех пор нарицательным.
И еще одну сенсацию отстучали миру телеграфные агентства — гитлеровскую оккупацию приветствовал кумир норвежской интеллигенции, писатель с мировым именем, нобелевский лауреат Кнут Гамсун! Яхонтов глубоко почитал этого писателя. На одном из парижских развалов Виктор Александрович купил за гроши дореволюционное издание Гамсуна на русском — в прекрасном состоянии! — и привез в Америку. К черту! Он не намерен марать руки о книги изменника. Сначала Яхонтов хотел выбросить тома, но потом его осенила блестящая идея. Он отправился на почту и попросил упаковать многотомное издание и послать автору в Норвегию. Так он выразит свой протест! Смазливая девушка, ловко упаковывая тома, спросила:
