В этот приезд Яхонтов застал в Москве день памяти Ленина. К недавно перестроенному, теперь гранитному Мавзолею тянулась длинная очередь. На этот раз Виктор Александрович был один и решился пойти в Мавзолей. Он думал, что в очереди люди будут рассказывать о встречах с Лениным, о его роли в их жизни, о чем-то пусть косвенно, но связанном с Лениным. Его поразило безмолвие очереди. Случайные, краткие, вполголоса, разговоры смолкали, когда близился Мавзолей. Люди были сосредоточенны. Они думали, мысль билась в их глазах, отражалась на их лицах. Но они молчали. Яхонтов думал о том, что надо бы Западу вглядеться в эту очередь, в этих людей, которых никто не заставлял приходить сюда в январский мороз. Многие, очень многие из них были плохо одеты. У самого входа в Мавзолей Виктор Александрович оглянулся и всем существом своим ощутил, что это не случайная очередь людей, ставших один за другим без всякого подбора, — молодые мешались со старыми, хуже одетые — с одетыми хорошо, русские — с нерусскими, военные со штатскими… Он ощутил единство всех их, почувствовал, что это и есть народ. Народ шел к Ленину.

В Мавзолее все посторонние мысли о Западе и его превратных представлениях сами собой куда-то исчезли. Яхонтов сосредоточился на одном: за краткий миг встречи лучше запомнить лицо Ленина. Яхонтов тогда еще ни с кем не говорил о Ленине и не знал, что каждый воспринимает его близким к себе по разным причинам, ибо личность Ленина громадна. Трибуны видят в нем трибуна, воины — воина, ученые — ученого, добрые люди — доброго человека. А злые люди к Ленину не ходят. Зачем им отстаивать очередь на морозе. И еще подумал Виктор Александрович, что с точки зрения России — жив Ленин. А он, Яхонтов, жив ли? Не умер ли он для России?

В тот день у него пропал билет в театр. После Мавзолея ему нужно было остаться одному. Он мерил шагами свой номер в «Гранд-отеле» и думал, думал.

…И в этот раз Яхонтов не утерпел и выехал из СССР через Ленинград. (О боже, сколько лет он не видел родного города зимой!)

В 1931 году утвердился авторитет Яхонтова как специалиста по дальневосточным проблемам. Этому способствовал ход мировых событий. Через месяц после того, как книга. Яхонтова «Россия и Советский Союз на Дальнем Востоке» вышла из печати, Япония вторглась в Маньчжурию. Агрессия Токио вызвала подъем интереса к дальневосточному региону. На гребне этого интереса книга вызвала гораздо больший резонанс, чем на это рассчитывал автор. Кроме того, успех книги вводил Виктора Александровича в круг англоязычных авторов. Сразу увеличилось число заказов на статьи, рефераты, обзоры и, конечно, лекции. Вот так и получилось, что в Америке в целом положение продолжало ухудшаться, в то время как у Яхонтова оно крепло. Но чтобы поддерживать этот благоприятный процесс, приходилось много работать.

К сожалению, тускло прошла сессия в Вильямстауне. Лондонский профессор Грегори, который вел «круглый стол» по экономическим проблемам, даже не упомянул о существовании социалистической плановой экономики, вообще о СССР. Не потому ли, что сравнение таких фактов, как падение производства на Западе и его невиданный рост в Советском Союзе, было бы невыгодно профессору-антисоветчику?

В том году Виктору Александровичу исполнилось 50 лет. В этом возрасте многие люди начинают подводить первые итоги. У Яхонтова так складывалась жизнь, что он ощущал себя не подводящим итоги, а, напротив — начинающим.

Мальвина Витольдовна шутила:

— Нью-Йорк подарил тебе к юбилею «Эмпайр стейт билдинг».

— Лучший подарок мне сделал мистер Ковард. — отвечал Виктор Александрович. — Он рискнул издать мою книгу. Помнишь русскую поговорку: куй железо, пока горячо?

— Значит, будет новая книга?

— Обязательно будет. О советском движении в Китае.

Нелегко было писать книгу о советах в Китае. Материал приходилось набирать буквально по крупицам, перемалывая огромную массу пустой породы — дезинформации, лжи, клеветы, которую мутным потоком печать Запада выливала на все, имеющее отношения к коммунистическому движению. Кроме того, надо было заработать денег на поездку, и не только в Китай, но и в СССР, где Яхонтов справедливо рассчитывал получить много материалов по своей теме. Что касается Китая, он хорошо понимал, что надо запастись изрядным числом рекомендательных писем. Иначе он ничего не получит. На все это требовалось время и терпение. Пришлось завести связи в японском посольстве в Вашингтоне: при непрерывно усиливающейся роли Японии в Китае обойтись без японской помощи невозможно. Здесь пригодилось и знание японского языка, и опыт дипломата, аккредитованного в Токио, и разговоры об общих знакомых.

Среди всех этих забот и хлопот Яхонтов решил все же опять поехать на летнюю сессию в Вильямстаун, хотя прошлогодняя показалась ему просто потерей времени. Но на этот раз из Лондона был приглашен известный историк Арнольд Тойнби, и тема его «круглого стола», объявленная в приглашении, звучала заманчиво — «Дезинтеграция мирового порядка». Порядок в мире и в самом деле был потрясен изрядно. В США и Германии к 1933 году по сравнению с 1929-м производство сократилось на одну треть. Эти страны больше всего пострадали от кризиса. Безработица, нищета, недовольство масс достигли невиданных размеров. И там и там положение было тревожным. И там и там приближались выборы. Над Германией нависла угроза прихода к власти фашистов. В США боролись за власть Гувер и Рузвельт. Все понимали, что Гувер проигрывает. Америка бедных ненавидела его, Америка богатых опасалась оставлять власть в его руках. Гувер не пытался бороться с кризисом. В своих сумбурных выступлениях по радио он договорился до того, что возложил вину за кризис на Советский Союз. Страна, которую он отказывался признать и совсем недавно изображал немощной и ни к чему не способной, теперь в его речах превращалась в некоего великана, который якобы завалил внешние рынки товарами по демпинговым ценам и тем самым расстроил мировую экономику. Рузвельт говорил о мало кому понятном Новом курсе, который выведет страну из кризиса. Но он внушал уверенность, звал к действию.

По просьбе профессора Тойнби Яхонтов выступил на тему о Советском Союзе — в рамках общей темы. Его доводы и выводы были полностью противоположны тем, что делал Гувер. В отчете вильямстаунского института о сессии 1932 года говорится:

«Генерал Яхонтов сказал, что ко времени мировой войны Россия была сельскохозяйственной страной. После войны мир подверг Россию почти полному остракизму. Поэтому было чрезвычайно трудно восстановить ее экономику и в особенности поставить ее на индустриальную основу. Кажется вероятным, что, если бы капиталистические страны не подвергали Россию остракизму и не отказывались от финансового Сотрудничества с целью помочь ей выйти из хаоса, вызванного революцией, она была бы способной не только избежать голода, но могла бы осуществлять процессы своего возрождения в более нормальной обстановке и не в таком напряженном темпе. Приспособление остальной части мира к новой ситуации тоже могло бы проходить более спокойно. Это помогло бы нам избежать многих издержек нынешнего кризиса.

Если бы не были разорваны ее внешнеторговые связи, Россия, возможно, не взялась бы за развитие многих отраслей промышленности. Принужденная строить национальную экономику на нездоровой основе полной изоляции — строить так, чтобы стать независимой и самообеспечивающейся, Россия, естественно, занимается созданием отраслей индустрии, которые в нормальных условиях было бы экономически нерационально развивать. Этот искусственно созданный ультранационализм с изолированной-самообеспечивающейся национальной экономикой шестой части мира (такую часть суши занимает Россия) неизбежно влияет на экономическую структуру всего мира и способствует нестабильности».

Стоит вчитаться в эту длинную цитату. Яхонтов говорит отстранено, как бы со стороны взирая на события.

Он не подчеркивает своих симпатий и антипатий. Он бесстрастно ставит диагноз. Но каков диагноз! Ведь Яхонтов обвиняет буржуазный мир в том, что он, не признав русскую революцию и окружив ее кольцом вражды, обрек Россию на страдания, которых можно было бы избежать, да и сам расплатился за свою ошибку. Что это, как не тот же самый знаменитый «диагноз» Томаса Манна: «Антикоммунизм — это величайшая глупость XX века». Заметьте также: Яхонтов говорит предельно мягко, употребляет термины и словосочетания, привычные для его слушателей — буржуазных специалистов. Он соблюдает правила игры. Иначе нельзя. Иначе его просто не пригласят на зеленое поле Вильямс-колледжа и он не сможет донести до публики свои идеи.