Заметим, что его книгу «Россия и Советский Союз на Дальнем Востоке» рекомендовал опубликовать профессор Хоулэнд из Йельского университета, издатель влиятельного журнала «Форин афферс» («Международные дела»). Это серьезный журнал, но его влиятельность обеспечивается не только и не столько этим. Это издание СМО, Совета по международным отношениям. Совет же — это, как говорят на Западе, неправительственная организация. Их там много. Что касается СМО, то его бы следовало назвать организацией не не-, а надправительственной.

Основанный в 1920 году, Совет финансируется крупнейшими капиталистами Америки. (СМО существует и сейчас, о нем нередко пишут в газетах). Нанимая лучших специалистов, СМО вырабатывает политические мнения и «рекомендации», которые публикует на страницах своих изданий. Нет закона, который бы обязывал американского президента, вице-президента, любое другое официальное лицо следовать рекомендациям СМО. Однако — следуют. Кто финансирует президентскую избирательную кампанию, тот и вырабатывает линию.

При всем при том в оценках СМО нет жесткого единообразия. За этим скрывается и несовпадение интересов различных групп большого бизнеса и — самоуверенность истинных хозяев, которые могут позволить себе поразмышлять вслух, поприкидывать «за» и «против» какой-то проблемы. Так возникает иллюзия допустимости различных точек зрения. Разумеется, в деталях, в оттенках, в методе подачи они могут различаться. На данном этапе и на таком уровне это допускается. Ну, а дальше квалифицированные исполнители, включая президентов, должны искусно выбрать равнодействующую в указанном направлении, выбрать так точно, чтобы если не удовлетворить всех, то хотя бы не вызвать сильного неудовольствия какой-то из влиятельных групп. Сообразуясь, естественно, с требованием момента. При этом бывает, что отдельные идеологи, президенты и другие высокопоставленные чиновники лучше понимают обобщенные интересы большого бизнеса, чем любой отдельно взятый монополист. Забегая немного вперед, вспомним, что именно это и произошло с Рузвельтом. Весь свой недюжинный талант политика, всю свою энергию, все искусство политического лавирования он отдал во имя сохранения американской системы, у руля которой он стал в тяжелую годину кризиса. Он справился с задачей. Он сохранил расстановку сил в стране. Гроздья гнева не взорвались в Америке. «Я борюсь с коммунизмом… Я хочу спасти нашу систему, капиталистическую систему», — втолковывал Рузвельт правому газетному магнату Херсту. Тщетно. Многие, очень многие крупные капиталисты и выражавшие их интересы идеологи и публицисты так и остались при убеждении, что Рузвельт был «врагом бизнеса». Но большой бизнес обобщенно, в целом был за Рузвельта. Иначе тот не просидел бы в президентском кресле три срока.

Но это будет потом, а пока, в тридцать втором году, Америка хозяев только присматривалась к Рузвельту. Ясно было, что надо что-то делать, чтобы выйти из кризиса и избежать социальных потрясений. И — учитывать быстро меняющуюся международную обстановку.

Вот в таком контексте надо воспринимать такие факты, как поддержку Яхонтова издателем «Форин афферс». Такие люди, как мистер Хоулэнд, уже присмотрелись к Яхонтову за «круглыми столами» вильямстаунских дискуссий, поняли, что это знаток своей тематики, и решили дать ему выход на широкую аудиторию. Антисоветские выкрики, свойственные большинству русских белоэмигрантов, в серьезных изданиях не обязательны. Это не газеты Херста. Таким, как Хоулэнд, импонировало и происхождение Яхонтова «из верхов», и его генеральский чин, и, не в последнюю очередь, то обстоятельство, что этот аристократ в эмиграции не опустился, выстоял, выдержал жесткие требования, которые предъявляет к новичкам Америка, не потерял формы, остался в седле. За пятнадцать лет, прошедших после Октябрьской революции, люди Запада достаточно насмотрелись на русскую белоэмиграцию. Видели и графов за рулем такси, и баронесс на панели. В том же Нью-Йорке один бывший генерал царского генштаба, сослуживец и знакомый Яхонтова, стал сапожником. Но генерала-сапожника мало кто знал. Зато весь Нью-Йорк и вся Америка знала парочку колоритных личностей из России. Маяковский рассказал о них, побывав в Штатах в 1925 году:

Так что американцы могли наблюдать, как многие из наехавших русских быстро теряют лицо. Да и Яхонтов отмечал, что обычно белоэмигранты из высших слоев дореволюционной России не имели никакой специальности и не могли сносно зарабатывать на жизнь. Американцы ценят людей, способных выдержать испытания и пробиться. Английский термин сэлф-мэйд-мэн звучит комплиментарно. Яхонтов сумел в зрелом возрасте «сделать себя» в Америке. Его за это уважали.

Летом тридцать третьего года, в самый разгар липкой нью-йоркской жары группа американских туристов с нетерпением ожидала на борту лайнера, когда же судно покинет территориальные воды США. Они жаждали спиртного. В Америке еще действовал сухой закон, хотя ФДР — новый президент Франклин Делано Рузвельт — обещал его отменить. Но пока закон действует и до выхода в международные воды пить нельзя. Когда же радостная минута наступила (об этом с ликованием сообщило судовое радио), бармены принялись за работу. Вскоре в туристической группе, направлявшейся в СССР, перепились все, за исключением трех пожилых джентльменов. Одним из них был Яхонтов. Он ехал практически бесплатно. Туристическая фирма «Опей роуд» наняла его, как знающего язык и страну, руководителем группы. Но, естественно, до советской границы в его услугах никто не нуждался. Весь переход через Атлантику прошел для большинства пассажиров в пьяном угаре и в занятиях «обезьяньим бизнесом», как американцы называют постельные радости. К прибытию в Гамбургский порт почти вся группа уже состояла друг с другом в неофициальном «родстве». Из Гамбурга поездом доехали до Берлина, где предстояла пересадка на московский экспресс.

В Берлине были недолго, всего один день, по и за один день те, кто бывал здесь раньше, могли заметить, как изменился город, ставший теперь столицей тысячелетнего третьего рейха. Теперь не было нужды ехать куда-то на окраину, чтобы поглядеть на германскую экзотику, на живых, а не кинематографических нацистов. Казалось, они заполнили весь город. Или все берлинцы стали нацистами? Допущение, конечно, невозможное, думал Яхонтов, с любопытством разглядывая толпу, но внешнее впечатление именно такое. Ему «повезло»: он своими глазами увидел, как приветствует толпа марширующие колонны в черных мундирах СС. Даже не увидел, а ощутил, ибо он оказался в самой гуще этой толпы и явно вызывал подозрение тем, что оставался невозмутимым среди беснующихся людей. Он подумал даже, что, если бы не его явно американский костюм, туфли и шляпа, ему, пожалуй, могли бы и бока намять. Нет ничего ужаснее сорвавшихся с цепи благонамеренных людей. К тому времени Яхонтов уже прочитал «Майн кампф» и несколько других нацистских книг. Прочитал внимательно, пытаясь понять, как это могло получиться, что полуграмотный ублюдок стал канцлером цивилизованной Германии. На ее цивилизованность молились многие люди, среди которых он прожил большую часть своей жизни. Да и сам он разве не считал, что в Германии в отличие от России цивилизованность — черта не только высших слоев, но и всей народной толщи. Но на фронте, в 1915 году, он увидел звериный оскал германского милитаризма. Правда, своими собственными глазами он видел не так уж много, но все же видел следы немецких зверств. Постепенно он узнавал истинный размах их злодеяний, совершенных на Украине, в Белоруссии, в Литве, по отношению к российским подданным. В Америке он познакомился с одним карпато-россом. К стыду своему, только там, в США, он узнал, что немцы учинили настоящий геноцид этого немногочисленного народа. Едва ли не половина его была уничтожена в немецком концлагере Талергоф. Так что годы войны изрядно пошатнули убеждение Яхонтова в цивилизованности немцев.